Никого не выпускали наружу.
И все же он не мог уйти, просто так скрыться в темноте. Он оправдывался тем, будто руководствуется холодным расчетом, здравым смыслом; на самом дело освобождение от наркотика полностью лишило его воли и энергии. Он никак не хотел соглашаться с тем, что они там, внутри; что это ловушка; что он отрезан от двух стоящих в гараже, дышащих на ладан машин. И продолжал торчать под деревом, слушая, как на ветру шелестят и трутся друг о друга ветки, как, словно фольга, металлически гремят немногие не опавшие листья. Тело все больше и больше коченело. Никак не мог согласиться, потому что не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Нужно посмотреть, несмотря на блестевшие инеем свежие следы машин, хорошо видимые в лунном свете. Следы широких протекторов лимузина. И истоптанная ногами, замерзшая грязь, рядом с хижиной.
С автоматом на груди он медленно, нетвердо поднялся на ноги, растирая икры. Разогнулся, помедлив, вышел из тени на освещенное луной пространство. Осторожно зашагал по обледеневшей колее, припадая к земле, по птичьи дергая головой. Его горбатая тень толчками двигалась рядом. Залитые лунным светом горы, казалось, выросли в размерах.
Он наступил на что-то такое, что хрустнуло с металлическим звуком, не как замерзшая грязь. Испуганно глотнул ртом воздух и замер, ногу словно обожгло, в голове пронеслись картины одноногих мужчин, безногих детей, хромающих женщин. Он не двигал ногой, хотя она непроизвольно затряслась. Поглядел вниз. Неуверенно, словно пьяница, подбирающий раскатившиеся монеты, нагнулся и стал щупать рукой вокруг ступни... «Противопехотные мины взрываются при соприкосновении или приближении», не веря, повторил он про себя. Обнаружил...
...Поднял ногу, трясущейся рукой схватил предмет, с трудом разжал ладонь... «Жучок». На грязной ладони лежал крошечный микрофон. Они усеяли ими все открытое пространство. Проявили такую расточительность, будучи уверенными, что он явится. Хайд поднял глаза, ожидая, что вот-вот откроется дверь. Да, в замерзающей грязи, сверкая ярче, чем обычные льдинки, валялись микрофоны. Десятки их.
Беги – он смотрел на раздавленный «жучок» – беги.
Увидев свет, который тут же заслонили огромные тени, Хайд побежал. Ночь заполнили выкрики команд. Он мельком увидел Харрела, даже Гейнса из английского посольства, которого бесцеремонно оттеснили в сторону. Под ногами хрустели микрофоны и иней. Кто-то, разглядев его, закричал, как охотник, увидевший дичь. В воздух взвилась осветительная ракета, залившая все вокруг ослепительным светом. Он с размаху ткнулся в прогнувшуюся от удара стену гаража. Собственное дыхание заглушало их крики. Когда ракета погасла, он не мог разглядеть своих следов – значит и они? Огляделся вокруг, как загнанный зверь. Гараж стоял на отшибе. Если он станет перебегать открытое пространство, его выдаст хруст песка, снега и инея. Дрожь тела передавалась железной стопке гаража. Харрел орал, отдавая команды и честя на чем свет стоит того, кто пустил ракету. Гейнс уговаривал его успокоиться, по Харрел в двух словах послал его подальше.
В пристройке металась недоенная корова. Пахло молоком и затоптанным в грязь сеном. Корова тихо мычала. Он слышал, как они разбегаются в разные стороны, увидел, как вдалеке сверкнули, приближаясь, фары. Хотят осветить место действия. Если он двинется, его заметят. Останется на месте – найдут. Корова перешла поближе и терлась о стену рядом с ним. Из открытой верхней половины двери несло коровником. Почти не думая, он перевалился через нижнюю половину двери и, перекатившись у самых копыт коровы, словно крыса, юркнул в грязную вонючую солому.
Корова наступила ему на бок и, почуяв его, отпрянула к задней стене. Хайд потер бок и стал ждать, когда глаза привыкнут к темноте, и увидел под дверью два трупа, словно навоз, сваленные один на другой у стены с переплетенными руками и ногами. Отец и сын. А где же женщины?
Какое это имеет значение?.. Как плотно ни обнимал он себя руками, прижав к груди автомат, его безудержно трясло. Он смотрел на тела двух афганцев, которых он знал и которые могли бы ему помочь; в просачивающемся лунном свете одно лицо обращено к нему, во лбу, словно третий глаз, зияло черное отверстие.
Корова, храпя, взбрыкивая и дрожа, – воплощение его собственных страхов – снова двинулась в его сторону. Разбухшее вымя с сочащимся молоком нависло над самым лицом. Словно осаждаемая мухами, она яростно махала хвостом.
Голоса...
Голос Харрела, который вновь вызвал вспышку ненависти и от которого в то же время бросало в дрожь. Хайд еще глубже зарылся в липкую грязную солому; корова, жарко дыша, продолжала всхрапывать и брыкаться. Что-то пробежало по руке. Его чуть не стошнило. Корова наступила ему на ногу. Издаваемый коровой шум привлек их внимание. Афганец смотрел на него мертвыми глазами.
– Проверить гараж, да повнимательнее! И коровник, слышишь, ты, засранец! – Голос Харрела. Подальше, словно ненужная совесть, невнятное бормотание Гейнса. Через нижнюю половину двери перегнулось туловище, шаря фонарем по темным углам. Хайд увидел, что из соломы торчат рука и онемевшая от удара нога.
Корова, ударившись о стену, метнулась в сторону Хайда, теряя с испугу молоко. Луч фонаря скользил по коровнику.
– Видишь что-нибудь?
Корова отшатнулась от Хайда, лягнув его задней ногой. Он прикусил губу, чуть не вскрикнув от боли.
– Норовистая корова!
– А это видишь? – луч фонаря пробежал по набрякшему вымени, по задней части, прямо над скрытой в соломе головой Хайда. – Может, ты тоже сошел бы с ума, если бы тебя не подоили. К тому же она здесь в такой компании.
– Что там?
Хайд затаил дыхание.
– Да эти двое... афганская шваль. У самой двери, помнишь?
– Еще бы!
Задние ноги коровы снова приблизились к Хайду. Болел бок, горела нога. Корова лягнула его еще раз, на этот раз в плечо, еще бы чуть-чуть, и в голову.
– Его там нет.
– Проверь как следует, Харрел сказал...
– Хочешь поиграть с мертвяками?
– Пожалуй, нет.
– Тогда его там нет, так что ли?
– Так?
Свет погас. Шаги. Копыто у самого виска – с ума сойдешь. Корова, вздымая серые бока, загородила ему путь, в глазах бешенство, изо рта иена, трясет длинными рогами, поддевает ими солому, словно отгребая ее в сторону от Хайда.
Он протянул руки, с трудом вспоминая, как это делается. Ухватился за вымя. Корова брыкалась, увертывалась, бодалась. Кончик рога скользнул по широкой штанине, порвав ее. Сжал вымя. Обеими руками. Сильно, но осторожно. По стенам коровника бегал свет фар, а он ритмично работал руками – поднимал, сжимал, тянул, поднимал, сжимал – рукам стало больно, сознание притупилось. Возбужденные голоса то удалялись, то приближались:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
И все же он не мог уйти, просто так скрыться в темноте. Он оправдывался тем, будто руководствуется холодным расчетом, здравым смыслом; на самом дело освобождение от наркотика полностью лишило его воли и энергии. Он никак не хотел соглашаться с тем, что они там, внутри; что это ловушка; что он отрезан от двух стоящих в гараже, дышащих на ладан машин. И продолжал торчать под деревом, слушая, как на ветру шелестят и трутся друг о друга ветки, как, словно фольга, металлически гремят немногие не опавшие листья. Тело все больше и больше коченело. Никак не мог согласиться, потому что не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Нужно посмотреть, несмотря на блестевшие инеем свежие следы машин, хорошо видимые в лунном свете. Следы широких протекторов лимузина. И истоптанная ногами, замерзшая грязь, рядом с хижиной.
С автоматом на груди он медленно, нетвердо поднялся на ноги, растирая икры. Разогнулся, помедлив, вышел из тени на освещенное луной пространство. Осторожно зашагал по обледеневшей колее, припадая к земле, по птичьи дергая головой. Его горбатая тень толчками двигалась рядом. Залитые лунным светом горы, казалось, выросли в размерах.
Он наступил на что-то такое, что хрустнуло с металлическим звуком, не как замерзшая грязь. Испуганно глотнул ртом воздух и замер, ногу словно обожгло, в голове пронеслись картины одноногих мужчин, безногих детей, хромающих женщин. Он не двигал ногой, хотя она непроизвольно затряслась. Поглядел вниз. Неуверенно, словно пьяница, подбирающий раскатившиеся монеты, нагнулся и стал щупать рукой вокруг ступни... «Противопехотные мины взрываются при соприкосновении или приближении», не веря, повторил он про себя. Обнаружил...
...Поднял ногу, трясущейся рукой схватил предмет, с трудом разжал ладонь... «Жучок». На грязной ладони лежал крошечный микрофон. Они усеяли ими все открытое пространство. Проявили такую расточительность, будучи уверенными, что он явится. Хайд поднял глаза, ожидая, что вот-вот откроется дверь. Да, в замерзающей грязи, сверкая ярче, чем обычные льдинки, валялись микрофоны. Десятки их.
Беги – он смотрел на раздавленный «жучок» – беги.
Увидев свет, который тут же заслонили огромные тени, Хайд побежал. Ночь заполнили выкрики команд. Он мельком увидел Харрела, даже Гейнса из английского посольства, которого бесцеремонно оттеснили в сторону. Под ногами хрустели микрофоны и иней. Кто-то, разглядев его, закричал, как охотник, увидевший дичь. В воздух взвилась осветительная ракета, залившая все вокруг ослепительным светом. Он с размаху ткнулся в прогнувшуюся от удара стену гаража. Собственное дыхание заглушало их крики. Когда ракета погасла, он не мог разглядеть своих следов – значит и они? Огляделся вокруг, как загнанный зверь. Гараж стоял на отшибе. Если он станет перебегать открытое пространство, его выдаст хруст песка, снега и инея. Дрожь тела передавалась железной стопке гаража. Харрел орал, отдавая команды и честя на чем свет стоит того, кто пустил ракету. Гейнс уговаривал его успокоиться, по Харрел в двух словах послал его подальше.
В пристройке металась недоенная корова. Пахло молоком и затоптанным в грязь сеном. Корова тихо мычала. Он слышал, как они разбегаются в разные стороны, увидел, как вдалеке сверкнули, приближаясь, фары. Хотят осветить место действия. Если он двинется, его заметят. Останется на месте – найдут. Корова перешла поближе и терлась о стену рядом с ним. Из открытой верхней половины двери несло коровником. Почти не думая, он перевалился через нижнюю половину двери и, перекатившись у самых копыт коровы, словно крыса, юркнул в грязную вонючую солому.
Корова наступила ему на бок и, почуяв его, отпрянула к задней стене. Хайд потер бок и стал ждать, когда глаза привыкнут к темноте, и увидел под дверью два трупа, словно навоз, сваленные один на другой у стены с переплетенными руками и ногами. Отец и сын. А где же женщины?
Какое это имеет значение?.. Как плотно ни обнимал он себя руками, прижав к груди автомат, его безудержно трясло. Он смотрел на тела двух афганцев, которых он знал и которые могли бы ему помочь; в просачивающемся лунном свете одно лицо обращено к нему, во лбу, словно третий глаз, зияло черное отверстие.
Корова, храпя, взбрыкивая и дрожа, – воплощение его собственных страхов – снова двинулась в его сторону. Разбухшее вымя с сочащимся молоком нависло над самым лицом. Словно осаждаемая мухами, она яростно махала хвостом.
Голоса...
Голос Харрела, который вновь вызвал вспышку ненависти и от которого в то же время бросало в дрожь. Хайд еще глубже зарылся в липкую грязную солому; корова, жарко дыша, продолжала всхрапывать и брыкаться. Что-то пробежало по руке. Его чуть не стошнило. Корова наступила ему на ногу. Издаваемый коровой шум привлек их внимание. Афганец смотрел на него мертвыми глазами.
– Проверить гараж, да повнимательнее! И коровник, слышишь, ты, засранец! – Голос Харрела. Подальше, словно ненужная совесть, невнятное бормотание Гейнса. Через нижнюю половину двери перегнулось туловище, шаря фонарем по темным углам. Хайд увидел, что из соломы торчат рука и онемевшая от удара нога.
Корова, ударившись о стену, метнулась в сторону Хайда, теряя с испугу молоко. Луч фонаря скользил по коровнику.
– Видишь что-нибудь?
Корова отшатнулась от Хайда, лягнув его задней ногой. Он прикусил губу, чуть не вскрикнув от боли.
– Норовистая корова!
– А это видишь? – луч фонаря пробежал по набрякшему вымени, по задней части, прямо над скрытой в соломе головой Хайда. – Может, ты тоже сошел бы с ума, если бы тебя не подоили. К тому же она здесь в такой компании.
– Что там?
Хайд затаил дыхание.
– Да эти двое... афганская шваль. У самой двери, помнишь?
– Еще бы!
Задние ноги коровы снова приблизились к Хайду. Болел бок, горела нога. Корова лягнула его еще раз, на этот раз в плечо, еще бы чуть-чуть, и в голову.
– Его там нет.
– Проверь как следует, Харрел сказал...
– Хочешь поиграть с мертвяками?
– Пожалуй, нет.
– Тогда его там нет, так что ли?
– Так?
Свет погас. Шаги. Копыто у самого виска – с ума сойдешь. Корова, вздымая серые бока, загородила ему путь, в глазах бешенство, изо рта иена, трясет длинными рогами, поддевает ими солому, словно отгребая ее в сторону от Хайда.
Он протянул руки, с трудом вспоминая, как это делается. Ухватился за вымя. Корова брыкалась, увертывалась, бодалась. Кончик рога скользнул по широкой штанине, порвав ее. Сжал вымя. Обеими руками. Сильно, но осторожно. По стенам коровника бегал свет фар, а он ритмично работал руками – поднимал, сжимал, тянул, поднимал, сжимал – рукам стало больно, сознание притупилось. Возбужденные голоса то удалялись, то приближались:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131