– Он потер рукой переносицу. – Насколько помню, сначала мы думали, что они могут пригодиться где-нибудь к югу от Мексики. Потом к нам обратились оттуда.
– И вы нанялись убивать, – обрезала Кэтрин, уронив руки и сложив их на подоле юбки, будто не желая прикасаться к своему телу. Ей было разрешено принимать душ, менять белье, даже пользоваться косметикой; она не была грязной, возможно, отвращение вызывали нечистоплотные дела этой компании или сказанное Харрелом.
Харрел снова ухмыльнулся.
– Вы еще воображаете, что можете говорить мне гадости? – Его насмешливый тон вкупе с глупыми ужимками и фырканьем Беккера был беспощаден. – Нашей маленькой группе предназначена роль мирового полицейского. Такие, как мы, стремятся как можно лучше справиться с этой ролью. Только и всего. А вы, мисс Обри, рассуждаете, как в довоенные времена. Возможно, из-за своего английского дядюшки. Он тоже свое отжил. «Не хочу запачкать руки», – кричите вы. Скажу вам, мисс Обри, что мы все повязаны. Поэтому когда нечто вроде этого подвертывается под руку и ясно, что это выгодно твоей стране, ты обязан этим воспользоваться. Так-то вот. Ни больше, ни меньше, – закончил он великодушно, пожав плечами.
– Господи, помилуй Америку!
– Вы уже это говорили.
Его непринужденные откровенные рассуждения не оставляли никаких сомнений относительно ее собственной судьбы. До того как он стал разговаривать с ней на причале и позднее здесь, в доме, ее будущее было сравнимо с железным прутом, раскаляемым на огне. Теперь же этот прут прикладывали к телу, причиняя боль. Она сдерживала дрожь, но он, видно, заметил и усмехнулся.
– Значит, – продолжала она, – вы сочли, что дела там идут не так, как надо, и вывели эту даму из игры? – Казалось, важным продолжать разговор. По крайней мере он давал возможность отвлечься.
– Мы рассудили, что они там не добьются успеха. Перед нами был пример Балтийских государств и южных республик. Гам царил беспорядок. Никто, повторяю, никто не хотел дальнейших неприятностей или нестабильности. Положение становилось серьезным. Не улыбайтесь так свысока, мисс Обри, не надо. Это чистая правда. Оно затрагивало весь мир, а не просто узкий круг лиц. США стремятся сократить свое присутствие в Европе, возможно, и в других районах мира. Как можно пойти на это, когда там все разваливается. Тормоза уже отказали, а эту махину требовалось остановить. Именно этого никогда не поймут такие, как вы. И ваш дядюшка. Здесь геополитика!
– Значит, вы сбили полный ни в чем не повинных людей американский авиалайнер, только чтобы опробовать эти проклятые штуки? – Неохотно или, может быть, с удовлетворением она втянулась в жаркий спор, произнесла своего рода свое последнее слово. Может быть, ее уязвило его высокомерное отношение. – Вы убили своих, Харрел, – вот в конечном счете к чему все свелось!
– Я сожалею об этом. Не думаю, что вы мне поверите, по это правда, – вымолвил он, глядя в сторону окна мимо нее, поверх лениво развалившегося Беккера. Кэтрин вздрогнула. Страх по-прежнему таился внутри.
– По той причине вы убили и Джона! – выкрикнула она.
– Я и об этом сожалею. Мы дали вашему приятелю время, чтобы ему надоело, но он не отступился. Люди оттуда хотели по-настоящему повязать нас, чтобы мы рисковали не меньше их. Докажите, сказали они. На своих. И мы доказали. Когда все повязаны по крайней мере одной преступной тайной, так надежнее.
Кэтрин обессиленно откинулась на спинку, щеки свело, по коже пробежали мурашки. Она была в ужасе от его ленивого повествования, ее пугало не столько что говорилось, сколько как говорилось. Его спокойный безмятежный вид; его убежденность, что он говорит о вещах вполне приемлемых, само собой разумеющихся. Джона упомянул походя, словно незначительный эпизод. Как и русскую женщину.
В голове теснились воспоминания об отце, о его великодушии; насколько он был лучше, добрее всех тех, кого она знала. И воспоминания о Джоне, о том, как она причиняла ему боль, как отказывалась помочь, позволила погибнуть. На глаза навернулись слезы. Харрел был озадачен. Чтобы отвлечь его от нежелательного любопытства, Кэтрин отрывисто спросила:
– Что вы скажете о своем отце?
Он удивился, но все же ответил:
– Думаю, типичный образец американской мечты. Мы до сих пор дружны. Живет в Коннектикуте, в каркасном побеленном доме за изгородью-частоколом. Патриархален, добр и мудр... правда, мисс Обри. И я его люблю. – Тут он ухмыльнулся. – Как видите, не такое уж я чудовище.
– Люди, подобные вам, никогда не поймут, что кто-то вроде меня, возможно, не хочет, чтобы вы занимались своими делами от нашего имени.
Как бы подводя итог, он развел руками.
Она услышала на крыльце топот ног, дверь распахнулась, и в комнату ворвался холодный воздух. Висевшие над камином голову лося и два охотничьих ружья окутало дымом из камина. Рядом с головой лося ей представилось мертвое удивленное лицо Хайда, а рядом с лицом Хайда – ее собственное.
Ее трясло от холода и страха. Она понимала, что должна попытаться бежать – помочь себе хотя бы чем-нибудь. Мысль была ясной и отчетливой, несмотря на дым, кашель и слабые ругательства. Она должна попытаться выбраться отсюда.
* * *
– Шесть сорок две. Объект находится в движении. – Чемберс, улыбаясь про себя, потянулся, сидя за рулем «эскорта». Потерся небритой щекой о микрофон, прежде чем сунуть его в гнездо на щитке.
В тридцати ярдах от него в дверях дома с кремовым фасадом на Итон-сквер появился Мелстед. При виде крадущегося Мелстеда у Чемберса потекли слюнки. Камера у глаза, направлена на объект, щелчок обтюратора, жужжание моторчика. Позади голых деревьев намек на рассвет, словно размазанная пальцем карандашная линия. Мелстед быстро зашагал по тротуару, доставая что-то из кармана. Остановился у маленького «воксхолла», которым он пользовался в Лондоне теперь, когда не было служебных машин. Положив камеру на сиденье рядом, Чемберс шлепнул по баранке, будто пуская коня в галоп. Весь напрягся, сон сняло как рукой.
В приемнике сквозь треск послышался голос Годвина.
– Не упущу, – бросил в микрофон Чемберс. «Воксхолл», выехав из линии стоявших машин, направился в его сторону, полоснув фарами по ветровому стеклу «форда». – Он поехал, Тони... поехал, – выдохнул он, завел мотор, развернул машину вслед тормозным огням «воксхолла». Начал преследование. – Выехал с Итон-сквер, направляется на восток, к центру, – возбужденно проговорил он.
Боже, как он ждал этого момента! Почти два года. Чтобы прищучить Мелстеда раз и навсегда. Старый хрыч Обри утверждал, что его приятель Мелстед не станет паниковать, и возражал против этих действий. Но Обри, цеплявшийся за снобистские традиции кастовой дружбы, оказался не прав, обнаружив, что традиции эти насквозь прогнили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
– И вы нанялись убивать, – обрезала Кэтрин, уронив руки и сложив их на подоле юбки, будто не желая прикасаться к своему телу. Ей было разрешено принимать душ, менять белье, даже пользоваться косметикой; она не была грязной, возможно, отвращение вызывали нечистоплотные дела этой компании или сказанное Харрелом.
Харрел снова ухмыльнулся.
– Вы еще воображаете, что можете говорить мне гадости? – Его насмешливый тон вкупе с глупыми ужимками и фырканьем Беккера был беспощаден. – Нашей маленькой группе предназначена роль мирового полицейского. Такие, как мы, стремятся как можно лучше справиться с этой ролью. Только и всего. А вы, мисс Обри, рассуждаете, как в довоенные времена. Возможно, из-за своего английского дядюшки. Он тоже свое отжил. «Не хочу запачкать руки», – кричите вы. Скажу вам, мисс Обри, что мы все повязаны. Поэтому когда нечто вроде этого подвертывается под руку и ясно, что это выгодно твоей стране, ты обязан этим воспользоваться. Так-то вот. Ни больше, ни меньше, – закончил он великодушно, пожав плечами.
– Господи, помилуй Америку!
– Вы уже это говорили.
Его непринужденные откровенные рассуждения не оставляли никаких сомнений относительно ее собственной судьбы. До того как он стал разговаривать с ней на причале и позднее здесь, в доме, ее будущее было сравнимо с железным прутом, раскаляемым на огне. Теперь же этот прут прикладывали к телу, причиняя боль. Она сдерживала дрожь, но он, видно, заметил и усмехнулся.
– Значит, – продолжала она, – вы сочли, что дела там идут не так, как надо, и вывели эту даму из игры? – Казалось, важным продолжать разговор. По крайней мере он давал возможность отвлечься.
– Мы рассудили, что они там не добьются успеха. Перед нами был пример Балтийских государств и южных республик. Гам царил беспорядок. Никто, повторяю, никто не хотел дальнейших неприятностей или нестабильности. Положение становилось серьезным. Не улыбайтесь так свысока, мисс Обри, не надо. Это чистая правда. Оно затрагивало весь мир, а не просто узкий круг лиц. США стремятся сократить свое присутствие в Европе, возможно, и в других районах мира. Как можно пойти на это, когда там все разваливается. Тормоза уже отказали, а эту махину требовалось остановить. Именно этого никогда не поймут такие, как вы. И ваш дядюшка. Здесь геополитика!
– Значит, вы сбили полный ни в чем не повинных людей американский авиалайнер, только чтобы опробовать эти проклятые штуки? – Неохотно или, может быть, с удовлетворением она втянулась в жаркий спор, произнесла своего рода свое последнее слово. Может быть, ее уязвило его высокомерное отношение. – Вы убили своих, Харрел, – вот в конечном счете к чему все свелось!
– Я сожалею об этом. Не думаю, что вы мне поверите, по это правда, – вымолвил он, глядя в сторону окна мимо нее, поверх лениво развалившегося Беккера. Кэтрин вздрогнула. Страх по-прежнему таился внутри.
– По той причине вы убили и Джона! – выкрикнула она.
– Я и об этом сожалею. Мы дали вашему приятелю время, чтобы ему надоело, но он не отступился. Люди оттуда хотели по-настоящему повязать нас, чтобы мы рисковали не меньше их. Докажите, сказали они. На своих. И мы доказали. Когда все повязаны по крайней мере одной преступной тайной, так надежнее.
Кэтрин обессиленно откинулась на спинку, щеки свело, по коже пробежали мурашки. Она была в ужасе от его ленивого повествования, ее пугало не столько что говорилось, сколько как говорилось. Его спокойный безмятежный вид; его убежденность, что он говорит о вещах вполне приемлемых, само собой разумеющихся. Джона упомянул походя, словно незначительный эпизод. Как и русскую женщину.
В голове теснились воспоминания об отце, о его великодушии; насколько он был лучше, добрее всех тех, кого она знала. И воспоминания о Джоне, о том, как она причиняла ему боль, как отказывалась помочь, позволила погибнуть. На глаза навернулись слезы. Харрел был озадачен. Чтобы отвлечь его от нежелательного любопытства, Кэтрин отрывисто спросила:
– Что вы скажете о своем отце?
Он удивился, но все же ответил:
– Думаю, типичный образец американской мечты. Мы до сих пор дружны. Живет в Коннектикуте, в каркасном побеленном доме за изгородью-частоколом. Патриархален, добр и мудр... правда, мисс Обри. И я его люблю. – Тут он ухмыльнулся. – Как видите, не такое уж я чудовище.
– Люди, подобные вам, никогда не поймут, что кто-то вроде меня, возможно, не хочет, чтобы вы занимались своими делами от нашего имени.
Как бы подводя итог, он развел руками.
Она услышала на крыльце топот ног, дверь распахнулась, и в комнату ворвался холодный воздух. Висевшие над камином голову лося и два охотничьих ружья окутало дымом из камина. Рядом с головой лося ей представилось мертвое удивленное лицо Хайда, а рядом с лицом Хайда – ее собственное.
Ее трясло от холода и страха. Она понимала, что должна попытаться бежать – помочь себе хотя бы чем-нибудь. Мысль была ясной и отчетливой, несмотря на дым, кашель и слабые ругательства. Она должна попытаться выбраться отсюда.
* * *
– Шесть сорок две. Объект находится в движении. – Чемберс, улыбаясь про себя, потянулся, сидя за рулем «эскорта». Потерся небритой щекой о микрофон, прежде чем сунуть его в гнездо на щитке.
В тридцати ярдах от него в дверях дома с кремовым фасадом на Итон-сквер появился Мелстед. При виде крадущегося Мелстеда у Чемберса потекли слюнки. Камера у глаза, направлена на объект, щелчок обтюратора, жужжание моторчика. Позади голых деревьев намек на рассвет, словно размазанная пальцем карандашная линия. Мелстед быстро зашагал по тротуару, доставая что-то из кармана. Остановился у маленького «воксхолла», которым он пользовался в Лондоне теперь, когда не было служебных машин. Положив камеру на сиденье рядом, Чемберс шлепнул по баранке, будто пуская коня в галоп. Весь напрягся, сон сняло как рукой.
В приемнике сквозь треск послышался голос Годвина.
– Не упущу, – бросил в микрофон Чемберс. «Воксхолл», выехав из линии стоявших машин, направился в его сторону, полоснув фарами по ветровому стеклу «форда». – Он поехал, Тони... поехал, – выдохнул он, завел мотор, развернул машину вслед тормозным огням «воксхолла». Начал преследование. – Выехал с Итон-сквер, направляется на восток, к центру, – возбужденно проговорил он.
Боже, как он ждал этого момента! Почти два года. Чтобы прищучить Мелстеда раз и навсегда. Старый хрыч Обри утверждал, что его приятель Мелстед не станет паниковать, и возражал против этих действий. Но Обри, цеплявшийся за снобистские традиции кастовой дружбы, оказался не прав, обнаружив, что традиции эти насквозь прогнили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131