Мы рассчитывали расправиться с ним за пару часов, но… короче, к утру нас осталась чертова дюжина, а в отряде Грига насчитывалось и того меньше. И мы все знали, что день на Фиоре не переживет никто. А чтобы успеть сдернуть с Фиоры до рассвета, нужен был лайдер. А он был мало того, что один на всех, но и лежал так, что не подступиться – вокруг открытое, простреливаемое пространство. Короче, в те – последние – минуты боя речь шла уже о наших собственных шкурах, потому что если бы лайдер достался ребятам Грига, то мы сдохли бы в тех песках.
– И кому он достался? – уточняю я.
– Григу.
– Но ты же жив! Ты «не сдох в тех песках»!
– Жив… – Лонг замолкает, мне слышно только его прерывистое хрипловатое дыхание.
– Лонг, – окликаю я.
– Григ вывез своих парней и вернулся за нами, – очень тихо говорит он.
И снова на меня обрушиваются воспоминания. Едва успеваю сказать:
– Пока, Лонг, – и разорвать с ним связь, как моя лестничная клетка исчезает, и я оказываюсь в руинах среди странных белых песков…
* * *
…Нас осталось семеро живых среди множества мертвых тел. Один из нас, Тимми, тяжело ранен – он лежит на животе, неудобно перехватив автомат одной рукой, а вместо второй торчит перемотанная окровавленными тряпками культя. Остальные заняли позиции среди руин и зло отстреливаются короткими скупыми очередями. Бой длился всю ночь, сейчас близится утро, и у нас почти не осталось времени.
Предрассветное небо обжигающе красное, словно пролитая кровь, а пески, напротив, кажутся ледяными – ослепительно белыми, будто это не песчинки, а хрусталики снега. Но это не снег – это песок, потому что даже сейчас от него идет сильный жар, да и воздух раскален и горяч, точно адская печь.
Мне (то есть Григу) невыносимо жарко. Видно, терморегуляция скафандра нарушена – пострадала от взрыва, странно, что я-то уцелел, отделался легкой контузией. А Павел погиб – его разорвало на куски. И Барри погиб. И Марк. Хорошо, хоть Питер уцелел. Он склонился надо мной с походной аптечкой, пытаясь привести в сознание. Я хочу ободряюще улыбнуться ему и сказать, что со мной все в порядке, но не могу – лицевые мускулы не слушаются, да и тело, как чужое, а в голове странный шум – последствия контузии.
Питер замечает мои открытые глаза, помогает встать и сует мне в руки автомат.
– Очухался? Тогда стреляй! Прикрой меня! Я попробую пригнать его!
Прежде чем я успеваю возразить, он бежит, пригнувшись, к стоящему среди песков лайдеру, а вокруг него хищно свистят пули.
– Питер, выживи, пожалуйста, выживи… – шепчу, будто молитву, но он не добегает до лайдера каких-то двух шагов, когда пулеметная очередь прошивает его насквозь, и тогда я кричу Рику, который стреляет рядом со мной: – Прикрой меня, я пригоню его!
– Нет, Григ! – Он поворачивает ко мне почерневшее от усталости лицо. – Ты единственный маоли среди нас. Если тебя пристрелят, нам конец. Пойду я!
Рик хватает меня за плечо, пытаясь остановить, и я чувствую, как во мне поднимается холодная злая ярость.
– Я маоли и все еще твой командир!
Он сникает и отводит глаза.
– Так точно, сэр.
Ободряюще хлопаю его по спине.
– Не боись, прорвемся!
Вернее, прорвались бы, если б не пулеметчик, поправляю себя. Он явно парень не промах, просто-таки снайпер, а не пулеметчик. И позицию занял очень умело – нам его не достать, а у него под прицелом подступы к лайдеру. Ладно, шанс все равно есть. Он всегда есть – пусть даже один на миллион…
– Рик, как на твой взгляд, что быстрее: человек или пули?
– Пули, – уверенно отвечает он.
– М-да…
Снимаю с себя всю амуницию и покореженные части броника. Расстегиваю заклепки шлема и освобождаюсь от скафандра. В первый миг обжигающий, содержащий что угодно, кроме кислорода, воздух болезненно обволакивает кожу и пытается проникнуть в легкие. Это самый опасный момент – момент срабатывания стереотипов – дескать, человек не способен выжить без скафандра при температуре кипения воды в наполненной смертельными газами атмосфере. Но я-то знаю, что способен. Если захочет. Если сам поверит в это…
Делаю осторожный вдох и вытираю со лба испарину – жарко, но терпеть можно. И дышать можно. Хотя, конечно, гадость страшная, так что лучше недолго, а то потом придется длительное время чистить организм, а эту процедуру приятной не назовешь.
Отдаю свой автомат Рику. Мой единственный шанс – бежать налегке.
– Так как, Рик? Что быстрее: человек или пули?
Он молчит. «Сейчас узнаем», – говорит его взгляд.
Я ободряюще подмигиваю ему и делаю рывок по белому песку. Лайдер все ближе, и неумолимо надвигается очерченная пулеметчиком граница. Я почти физически ощущаю на себе его прицельный взгляд. Могу поклясться, что у него взмокшие от пота короткие русые волосы, усталые серые глаза, впалые щеки и худая долговязая фигура. Таким, как он, у штурмовиков обычно дают прозвища Длинный или Лонг.
Шаг, еще. Сейчас должен запеть пулемет! Инстинктивно сжимаюсь, но он молчит. Патроны кончились? Нет, не то… Обостренным до крайности восприятием я буквально чувствую стиснутые до хруста зубы пулеметчика, ощущаю на себе его пристальный, немигающий взгляд. Он смотрит на меня, не отрываясь, и его пулемет молчит. Почему? Почему он не стреляет?! Шаг, еще. И пулеметчик словно просыпается – пули вспарывают раскаленный воздух. Одна вонзается мне в предплечье, другие впиваются в бок, взламывая ребра, но я уже в лайдере, а его бронированную обшивку пулями не пробить. Запускаю двигатели, слышу вопли ярости и отчаяния со стороны противника и буквально кожей ощущаю ликование своих ребят. Поднимаю «птичку» над руинами и опускаюсь с другой стороны. Не успевают гусеничные шасси коснуться белого песка, как мои парни уже внутри.
– Человек быстрее пуль! Григ быстрее пуль! – орет Рик и счастливо дубасит меня по спине. Я захожусь в мучительном кашле – осколок сломанного ребра протыкает легкое.
– Клешни от него убери, – рычит на Рика Малкольм. – Не видишь, он ранен?
Ребята осторожно вынимают меня из кресла пилота и кладут на пол. Малкольм склоняется надо мной с аптечкой, но я отстраняю его.
– Нет… Я сам… Лучше скажи, кто будет за пилота?
– Я, – откликается Брэд.
– Иди сюда… Слушай координаты…
В часе лета отсюда нас должна ждать гражданская космическая яхта с дипломатическими номерами. Этот путь отхода разработал Стин. Мы должны уйти в небольшое нейтральное государство, куда Стин заблаговременно – под предлогом туристической поездки – вывез семьи моих ребят.
Лайдер выходит на орбиту. Я погружаюсь в медитацию, начиная самолечение, и внутренним взором вижу, как оставшиеся на Фиоре бойцы в ярости бессмысленно расстреливают последние патроны, посылая проклятия нам и восходящему солнцу. А пулеметчик поднимает голову и смотрит вверх – мне вдруг кажется, что прямо на меня, глаза в глаза, и я шепчу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
– И кому он достался? – уточняю я.
– Григу.
– Но ты же жив! Ты «не сдох в тех песках»!
– Жив… – Лонг замолкает, мне слышно только его прерывистое хрипловатое дыхание.
– Лонг, – окликаю я.
– Григ вывез своих парней и вернулся за нами, – очень тихо говорит он.
И снова на меня обрушиваются воспоминания. Едва успеваю сказать:
– Пока, Лонг, – и разорвать с ним связь, как моя лестничная клетка исчезает, и я оказываюсь в руинах среди странных белых песков…
* * *
…Нас осталось семеро живых среди множества мертвых тел. Один из нас, Тимми, тяжело ранен – он лежит на животе, неудобно перехватив автомат одной рукой, а вместо второй торчит перемотанная окровавленными тряпками культя. Остальные заняли позиции среди руин и зло отстреливаются короткими скупыми очередями. Бой длился всю ночь, сейчас близится утро, и у нас почти не осталось времени.
Предрассветное небо обжигающе красное, словно пролитая кровь, а пески, напротив, кажутся ледяными – ослепительно белыми, будто это не песчинки, а хрусталики снега. Но это не снег – это песок, потому что даже сейчас от него идет сильный жар, да и воздух раскален и горяч, точно адская печь.
Мне (то есть Григу) невыносимо жарко. Видно, терморегуляция скафандра нарушена – пострадала от взрыва, странно, что я-то уцелел, отделался легкой контузией. А Павел погиб – его разорвало на куски. И Барри погиб. И Марк. Хорошо, хоть Питер уцелел. Он склонился надо мной с походной аптечкой, пытаясь привести в сознание. Я хочу ободряюще улыбнуться ему и сказать, что со мной все в порядке, но не могу – лицевые мускулы не слушаются, да и тело, как чужое, а в голове странный шум – последствия контузии.
Питер замечает мои открытые глаза, помогает встать и сует мне в руки автомат.
– Очухался? Тогда стреляй! Прикрой меня! Я попробую пригнать его!
Прежде чем я успеваю возразить, он бежит, пригнувшись, к стоящему среди песков лайдеру, а вокруг него хищно свистят пули.
– Питер, выживи, пожалуйста, выживи… – шепчу, будто молитву, но он не добегает до лайдера каких-то двух шагов, когда пулеметная очередь прошивает его насквозь, и тогда я кричу Рику, который стреляет рядом со мной: – Прикрой меня, я пригоню его!
– Нет, Григ! – Он поворачивает ко мне почерневшее от усталости лицо. – Ты единственный маоли среди нас. Если тебя пристрелят, нам конец. Пойду я!
Рик хватает меня за плечо, пытаясь остановить, и я чувствую, как во мне поднимается холодная злая ярость.
– Я маоли и все еще твой командир!
Он сникает и отводит глаза.
– Так точно, сэр.
Ободряюще хлопаю его по спине.
– Не боись, прорвемся!
Вернее, прорвались бы, если б не пулеметчик, поправляю себя. Он явно парень не промах, просто-таки снайпер, а не пулеметчик. И позицию занял очень умело – нам его не достать, а у него под прицелом подступы к лайдеру. Ладно, шанс все равно есть. Он всегда есть – пусть даже один на миллион…
– Рик, как на твой взгляд, что быстрее: человек или пули?
– Пули, – уверенно отвечает он.
– М-да…
Снимаю с себя всю амуницию и покореженные части броника. Расстегиваю заклепки шлема и освобождаюсь от скафандра. В первый миг обжигающий, содержащий что угодно, кроме кислорода, воздух болезненно обволакивает кожу и пытается проникнуть в легкие. Это самый опасный момент – момент срабатывания стереотипов – дескать, человек не способен выжить без скафандра при температуре кипения воды в наполненной смертельными газами атмосфере. Но я-то знаю, что способен. Если захочет. Если сам поверит в это…
Делаю осторожный вдох и вытираю со лба испарину – жарко, но терпеть можно. И дышать можно. Хотя, конечно, гадость страшная, так что лучше недолго, а то потом придется длительное время чистить организм, а эту процедуру приятной не назовешь.
Отдаю свой автомат Рику. Мой единственный шанс – бежать налегке.
– Так как, Рик? Что быстрее: человек или пули?
Он молчит. «Сейчас узнаем», – говорит его взгляд.
Я ободряюще подмигиваю ему и делаю рывок по белому песку. Лайдер все ближе, и неумолимо надвигается очерченная пулеметчиком граница. Я почти физически ощущаю на себе его прицельный взгляд. Могу поклясться, что у него взмокшие от пота короткие русые волосы, усталые серые глаза, впалые щеки и худая долговязая фигура. Таким, как он, у штурмовиков обычно дают прозвища Длинный или Лонг.
Шаг, еще. Сейчас должен запеть пулемет! Инстинктивно сжимаюсь, но он молчит. Патроны кончились? Нет, не то… Обостренным до крайности восприятием я буквально чувствую стиснутые до хруста зубы пулеметчика, ощущаю на себе его пристальный, немигающий взгляд. Он смотрит на меня, не отрываясь, и его пулемет молчит. Почему? Почему он не стреляет?! Шаг, еще. И пулеметчик словно просыпается – пули вспарывают раскаленный воздух. Одна вонзается мне в предплечье, другие впиваются в бок, взламывая ребра, но я уже в лайдере, а его бронированную обшивку пулями не пробить. Запускаю двигатели, слышу вопли ярости и отчаяния со стороны противника и буквально кожей ощущаю ликование своих ребят. Поднимаю «птичку» над руинами и опускаюсь с другой стороны. Не успевают гусеничные шасси коснуться белого песка, как мои парни уже внутри.
– Человек быстрее пуль! Григ быстрее пуль! – орет Рик и счастливо дубасит меня по спине. Я захожусь в мучительном кашле – осколок сломанного ребра протыкает легкое.
– Клешни от него убери, – рычит на Рика Малкольм. – Не видишь, он ранен?
Ребята осторожно вынимают меня из кресла пилота и кладут на пол. Малкольм склоняется надо мной с аптечкой, но я отстраняю его.
– Нет… Я сам… Лучше скажи, кто будет за пилота?
– Я, – откликается Брэд.
– Иди сюда… Слушай координаты…
В часе лета отсюда нас должна ждать гражданская космическая яхта с дипломатическими номерами. Этот путь отхода разработал Стин. Мы должны уйти в небольшое нейтральное государство, куда Стин заблаговременно – под предлогом туристической поездки – вывез семьи моих ребят.
Лайдер выходит на орбиту. Я погружаюсь в медитацию, начиная самолечение, и внутренним взором вижу, как оставшиеся на Фиоре бойцы в ярости бессмысленно расстреливают последние патроны, посылая проклятия нам и восходящему солнцу. А пулеметчик поднимает голову и смотрит вверх – мне вдруг кажется, что прямо на меня, глаза в глаза, и я шепчу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133