Икеда был настоящим отшельником, добровольно удалившимся от мира, и я завидовал ему, но знал, что не смог бы решиться на такой шаг.
Я приехал на Гакидзиму весной 1953 года. Мой отец, бывший директор Управления рыбного надзора, использовав свои связи в министерстве, снабдил меня рекомендациями, которые делали меня привилегированным гостем на Гакидзиме. Я проделал это путешествие, чтобы собрать материал для нового романа о жизни островитян. Отец посоветовал мне прежде всего навестить смотрителя маяка Икеду.
– Довольно эксцентричный малый, – сказал Азуса. – Говорят, что он принес обеты и стал монахом секты нитирэн. Но, несмотря на это, Икеда остался общительным парнем.
Маяк Икеды на мысе Девы, северо-западной точке Гакидзимы, стоял на высокой скале естественного происхождения. С запада у берегов Гакидзимы множество подводных рифов. Икеда нес свою бессменную вахту, чтобы помочь судам обойти это опасное место. Монотонную жизнь Икеды скрашивали лишь хороший табак и дорогое импортное виски. Я подозревал, что эти товары смотрителю маяка поставляли рыбаки, занимавшиеся контрабандой.
– Бедность нуждается в приправе, чтобы быть удобоваримой, – заметил Икеда, имея в виду свое пристрастие к хорошему табаку и спиртному.
Другой слабостью Икеды были книги. Он собрал довольно большую библиотеку, которую разместил в своем скудно обставленном жилище – башне маяка. Я полюбил проводить время в обществе Икеды. Мы пили его превосходное виски и беседовали о литературе – японской классической, немецкой и особенно французской, которую Икеда отлично знал и высоко ценил. Однажды, обмениваясь мнениями о книге Камю «Посторонний», мы заговорили о послевоенном нигилизме, модном течении в культуре.
– Не кажется ли вам странным, Мисима-сан, – промолвил Икеда, – что экономическое возрождение нашло свое выражение в эстетике пессимизма праздности? Мне очень интересно, какой диагноз вы поставите этим проникнутым нигилистическими настроениями нуворишам, отвергающим наши традиции?
Икеда имел в виду золотую молодежь, которую в народе называли «тайозоку», то есть «солнечным племенем». Эти молодые люди проводили время в праздности, предаваясь наслаждениям.
– Я не судья этим людям, – ответил я. – Меня самого обвиняют в тех грехах, которые приписывают им.
– Но ваши книги свидетельствуют о том, что вы не разделяете их взгляды.
Интересно, знал ли Икеда о той шумихе, которая поднялась в прессе четыре года назад после выхода в свет моего первого имевшего широкий успех романа? Было ли Икеде известно, что у Юкио Мисимы сомнительная репутация? Моя общественная жизнь стала частью меня, хотя и не принадлежала мне. Я больше не владел ситуацией. Моя жизнь стала темой для иллюстрированных журналов, в которых отражался мой болезненный облик. Мне вдруг захотелось исповедаться перед Икедой.
– Успех самым ужасным образом воздействует на нравственность человека и его эмоциональную жизнь. Именно поэтому я не могу осуждать «солнечное племя», ведь талант сделал меня нравственно еще более уродливым, чем любой из них.
Впрочем, я понимал, что Икеда прекрасно разбирается в людях и видит меня насквозь.
– Вы давно уже живете вдали от больших городов, – заметил я.
– Если вы хотите сказать, что годы оккупации обошли меня стороной, то вы совершенно правы. В здешних местах не ощущался оккупационный режим, принесший вам богатый опыт.
– Поражение – ужасная вещь, – промолвил я и тут же пожалел о том, что сказал банальность.
– Я не подписывал Акт о капитуляции, – заявил Икеда, и я сразу понял, с каким человеком имею дело.
– Вас никогда не тянуло вернуться на материк? – спросил я. Икеда оставил мой вопрос без ответа.
– Что произошло с вашей семьей в Кюсю? Икеда снова промолчал.
Я слышал немолчный ропот морских волн. Каждый час, несмотря на количество выпитого спиртного, Икеда поднимался по лестнице башни на маяк, словно монах в храм на службу, и освещал морскую гладь.
– Мое начальство хочет, чтобы я взял помощника, – наконец снова заговорил Икеда, – но я никого не хочу брать. Я знаю, что говорят обо мне на острове. Икеда завладел мысом Девы и распоряжается здесь, как хозяин, он – буддийский аскет. Какую только чушь несут люди! – Он засмеялся. – Некоторые утверждают, что я – сумасшедший. А что ваш отец говорит обо мне?
– Не надо обижаться на людей, Икеда-сан.
Икеда молча вновь наполнил стаканы и набил свою трубку, вырезанную из древесины павловнии.
Я привязался к этому странному человеку, и мне хотелось произвести на него хорошее впечатление. Я как будто обрел отца, но одновременно в глубине души я относился к нему снисходительно и покровительственно. В двадцать восемь лет я был плохо приспособлен к жизни и чувствовал себя в полной изоляции.
Время бежало незаметно, вскоре наступила полночь, а перед рассветом мы неожиданно для себя очутились на верхней площадке башни. Стоя на нетвердых ногах у парапета, мы пили виски. Я не мог вспомнить, как оказался здесь. Может быть, поднялся сюда, чтобы помочь Икеде? Да, наверное, именно так и было. Я вскарабкался вслед за Икедой на верхнюю площадку, чтобы помочь ему выключить маяк, так как близился рассвет.
С башни был хорошо виден мыс со скалой, с которой в море бросились двое влюбленных монахов. Он порос густыми мрачными криптомериями. В этой роще на гребне мыса стояло святилище Сотни Зеркал, возведенное в честь богини Аматерасу. Одновременно его возведение должно было искупить двойное преступление монаха – самоубийство и оскорбление богини солнца.
– Довольно жуткое место, – заметил Икеда, как будто прочитав мои мысли. – «Гаки» – это голодные призраки, они дали название острову. Погибшие влюбленные превратились в гаки. Люди не сумели умиротворить их дух. Гакидзима – маленький остров, его береговая линия составляет три мили. Не знаю почему, но климат вокруг святилища отличается от того, который характерен для остальных частей острова. Там всегда холодно, несмотря на время года и погоду.
– Может быть, этот феномен объясняется особыми воздушными потоками или ветрами, дующими над мысом?
– Сходите туда сами, и вы все поймете, – с усмешкой сказал Икеда. – Вас очаровала эта история, не правда ли? Вы, наверное, ради нее и приехали сюда. Признайтесь, вы собираетесь написать роман о любви и самоубийстве?
– Возможно, я действительно напишу о любви, но о любви другого рода. Я хочу написать историю страсти со счастливым концом?
– Мне кажется, счастливый конец противоестествен, – заявил Икеда. – Истории с трагическим концом более поучительны. Чем более фаталистичен конец, тем большую надежду он в нас вселяет. Он пробуждает в нас потребность искать утопическую идею и жить ею, хорошо зная при этом, что она нереализуема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Я приехал на Гакидзиму весной 1953 года. Мой отец, бывший директор Управления рыбного надзора, использовав свои связи в министерстве, снабдил меня рекомендациями, которые делали меня привилегированным гостем на Гакидзиме. Я проделал это путешествие, чтобы собрать материал для нового романа о жизни островитян. Отец посоветовал мне прежде всего навестить смотрителя маяка Икеду.
– Довольно эксцентричный малый, – сказал Азуса. – Говорят, что он принес обеты и стал монахом секты нитирэн. Но, несмотря на это, Икеда остался общительным парнем.
Маяк Икеды на мысе Девы, северо-западной точке Гакидзимы, стоял на высокой скале естественного происхождения. С запада у берегов Гакидзимы множество подводных рифов. Икеда нес свою бессменную вахту, чтобы помочь судам обойти это опасное место. Монотонную жизнь Икеды скрашивали лишь хороший табак и дорогое импортное виски. Я подозревал, что эти товары смотрителю маяка поставляли рыбаки, занимавшиеся контрабандой.
– Бедность нуждается в приправе, чтобы быть удобоваримой, – заметил Икеда, имея в виду свое пристрастие к хорошему табаку и спиртному.
Другой слабостью Икеды были книги. Он собрал довольно большую библиотеку, которую разместил в своем скудно обставленном жилище – башне маяка. Я полюбил проводить время в обществе Икеды. Мы пили его превосходное виски и беседовали о литературе – японской классической, немецкой и особенно французской, которую Икеда отлично знал и высоко ценил. Однажды, обмениваясь мнениями о книге Камю «Посторонний», мы заговорили о послевоенном нигилизме, модном течении в культуре.
– Не кажется ли вам странным, Мисима-сан, – промолвил Икеда, – что экономическое возрождение нашло свое выражение в эстетике пессимизма праздности? Мне очень интересно, какой диагноз вы поставите этим проникнутым нигилистическими настроениями нуворишам, отвергающим наши традиции?
Икеда имел в виду золотую молодежь, которую в народе называли «тайозоку», то есть «солнечным племенем». Эти молодые люди проводили время в праздности, предаваясь наслаждениям.
– Я не судья этим людям, – ответил я. – Меня самого обвиняют в тех грехах, которые приписывают им.
– Но ваши книги свидетельствуют о том, что вы не разделяете их взгляды.
Интересно, знал ли Икеда о той шумихе, которая поднялась в прессе четыре года назад после выхода в свет моего первого имевшего широкий успех романа? Было ли Икеде известно, что у Юкио Мисимы сомнительная репутация? Моя общественная жизнь стала частью меня, хотя и не принадлежала мне. Я больше не владел ситуацией. Моя жизнь стала темой для иллюстрированных журналов, в которых отражался мой болезненный облик. Мне вдруг захотелось исповедаться перед Икедой.
– Успех самым ужасным образом воздействует на нравственность человека и его эмоциональную жизнь. Именно поэтому я не могу осуждать «солнечное племя», ведь талант сделал меня нравственно еще более уродливым, чем любой из них.
Впрочем, я понимал, что Икеда прекрасно разбирается в людях и видит меня насквозь.
– Вы давно уже живете вдали от больших городов, – заметил я.
– Если вы хотите сказать, что годы оккупации обошли меня стороной, то вы совершенно правы. В здешних местах не ощущался оккупационный режим, принесший вам богатый опыт.
– Поражение – ужасная вещь, – промолвил я и тут же пожалел о том, что сказал банальность.
– Я не подписывал Акт о капитуляции, – заявил Икеда, и я сразу понял, с каким человеком имею дело.
– Вас никогда не тянуло вернуться на материк? – спросил я. Икеда оставил мой вопрос без ответа.
– Что произошло с вашей семьей в Кюсю? Икеда снова промолчал.
Я слышал немолчный ропот морских волн. Каждый час, несмотря на количество выпитого спиртного, Икеда поднимался по лестнице башни на маяк, словно монах в храм на службу, и освещал морскую гладь.
– Мое начальство хочет, чтобы я взял помощника, – наконец снова заговорил Икеда, – но я никого не хочу брать. Я знаю, что говорят обо мне на острове. Икеда завладел мысом Девы и распоряжается здесь, как хозяин, он – буддийский аскет. Какую только чушь несут люди! – Он засмеялся. – Некоторые утверждают, что я – сумасшедший. А что ваш отец говорит обо мне?
– Не надо обижаться на людей, Икеда-сан.
Икеда молча вновь наполнил стаканы и набил свою трубку, вырезанную из древесины павловнии.
Я привязался к этому странному человеку, и мне хотелось произвести на него хорошее впечатление. Я как будто обрел отца, но одновременно в глубине души я относился к нему снисходительно и покровительственно. В двадцать восемь лет я был плохо приспособлен к жизни и чувствовал себя в полной изоляции.
Время бежало незаметно, вскоре наступила полночь, а перед рассветом мы неожиданно для себя очутились на верхней площадке башни. Стоя на нетвердых ногах у парапета, мы пили виски. Я не мог вспомнить, как оказался здесь. Может быть, поднялся сюда, чтобы помочь Икеде? Да, наверное, именно так и было. Я вскарабкался вслед за Икедой на верхнюю площадку, чтобы помочь ему выключить маяк, так как близился рассвет.
С башни был хорошо виден мыс со скалой, с которой в море бросились двое влюбленных монахов. Он порос густыми мрачными криптомериями. В этой роще на гребне мыса стояло святилище Сотни Зеркал, возведенное в честь богини Аматерасу. Одновременно его возведение должно было искупить двойное преступление монаха – самоубийство и оскорбление богини солнца.
– Довольно жуткое место, – заметил Икеда, как будто прочитав мои мысли. – «Гаки» – это голодные призраки, они дали название острову. Погибшие влюбленные превратились в гаки. Люди не сумели умиротворить их дух. Гакидзима – маленький остров, его береговая линия составляет три мили. Не знаю почему, но климат вокруг святилища отличается от того, который характерен для остальных частей острова. Там всегда холодно, несмотря на время года и погоду.
– Может быть, этот феномен объясняется особыми воздушными потоками или ветрами, дующими над мысом?
– Сходите туда сами, и вы все поймете, – с усмешкой сказал Икеда. – Вас очаровала эта история, не правда ли? Вы, наверное, ради нее и приехали сюда. Признайтесь, вы собираетесь написать роман о любви и самоубийстве?
– Возможно, я действительно напишу о любви, но о любви другого рода. Я хочу написать историю страсти со счастливым концом?
– Мне кажется, счастливый конец противоестествен, – заявил Икеда. – Истории с трагическим концом более поучительны. Чем более фаталистичен конец, тем большую надежду он в нас вселяет. Он пробуждает в нас потребность искать утопическую идею и жить ею, хорошо зная при этом, что она нереализуема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186