Из него в загородный дворец вел подземный ход, открывавшийся в одном из подвалов позади никогда не сдвигавшегося с места огромного чана.
Эржебет принадлежали апартаменты в самом тихом углу здания. Два окна выходили на улицу, где по своим делам взад и вперед сновали горожане. Тяжелые деревянные ставни держали закрытыми день и ночь. Из-за тяжелых бархатных портьер просачивался скудный свет. По стенам и на полу были развешаны и расстелены ковры, на столе горела серебряная лампа, фитиль которой подпитывался ароматным маслом. Одна из стен скрывала потайной шкаф с драгоценностями Эржебет и рукописной Библией, когда-то принадлежавшей Ште-фану Батори. Атмосфера комнаты, в которой постоянно находилась графиня, была гнетущей. Следуя совету Каты, менее отвратительной, чем другие служанки, она решила, что, несмотря на вдовство, не будет носить черное платье, и действительно редко появлялась в нем. Провинциальный костюм шел ей гораздо больше. В самом Чейте Эржебет постоянно носила его, но в покоях малого замка меняла в день более 15 платьев. Бессчетное количество часов она проводила в одиночестве, обнаженная, с распущенными волосами, облокотившись перед зеркалом с рамой в форме восьмерки. Она поднимала руки, чтобы осмотреть первые морщинки, различала первые признаки дряблости груди, повторяя себе: «Я не желаю стареть, я следую советам людей, книг. Я использую растения. В мае на рассвете я купаюсь в росе». Она размышляла о прочитанном и о советах колдунов: нужна кровь, кровь девочек и девственниц, таинственный флюид, с помощью которого алхимики некогда надеялись открыть секрет получения золота.
Тем временем Дорко, Йо Илона и Ката ссорились. Они едва могли выносить друг друга и объединялись только для того, чтобы эффективней действовать в удовлетворении капризов своей хозяйки. Они постоянно затевали интриги и использовали любую возможность, чтобы получить награду от графини. Дочь Йо Илоны уже получила в качестве свадебного подарка сорок юбок и сотню золотых крон. У других служанок не было дочерей на выданье, но это не умеряло их алчности. Весь день вокруг Эржебет шествовали одетые в расшитые жемчугом кремовые шелка молодые портнихи, составлявшие молчаливые процессии, как если бы в доме находился покойник.
Часто именно платья становились поводом для очередного кровопролития. Например, Дорко, заметив беспокойное состояние своей хозяйки, осмотрела юбку и нашла кое-какие недостатки в подрубочном шве. Она потребовала от служанок ответа. Пустые глаза графини несколько оживились. Поскольку никто не ответил, Дорко выбрала двух или трех девушек, остальных отослала и устроила для хозяйки небольшое развлечение. Сначала в наказание за неуклюжесть она надрезала служанкам кожу между пальцами, затем раздела их донага и принялась втыкать иголки в соски грудей. Это продолжалось не один час, и в конце концов на полу образовались лужи крови. На следующий день две или три белошвейки исчезли.
Дорко была самой жестокой из всех служанок. Когда дело доходило до придумывания новых пыток, ее дьявольское воображение работало с безграничной изобретательностью. Проведя несколько часов в созерцании наиболее изощренных, а иногда и эротичных мучений, рожденных жестоким умом Дорко, Эржебет выказывала ей свою признательность.
В Чейте графиня вставала рано, согласно неписаным правилам Надащди и Батори, и отдавала распоряжения прислуге. Вся уборка помещений должна была заканчиваться до десяти часов. После этого она посещала свой конный завод, начало которому положил жеребенок, а теперь, когда он вырос, ее любимый конь Винар. Отличной породы, вороного окраса, он прекрасно знал свою хозяйку, которая разговаривала с ним очень ласково. Этот конь был таким красивым, что однажды перед очередной охотой Кристофер Ердоди, сын графа Томаша Ердоди, предложил ей за него несколько деревень. Но Эржебет отказалась.
Ласло Туроци, иезуит, более века спустя написавший об Эржебет Батори, упомянул: «Она была тщеславна» и «ее величайшим грехом было желание оставаться прекрасной». Он отметил это в попытке установить истинный источник чейтской драмы, поскольку город Чейте за прошедшую сотню лет почти не изменился. Глиняный горшок, в который собиралась кровь молодых и здоровых крестьянских девушек, все еще лежал в каком-то из углов подвала. Призрак Кровавой Графини, твари, великой распутницы, еще блуждал по ночам в замке. Отец Туроци не осмелился сказать ничего о колдовстве, поскольку это бросило бы тень на саму церковь, которая приложила много усилий, чтобы не оказаться замешанной в этом деле. Протестанта или католика за ведовство ожидал костер. Тогда как единственным способом казни для Эржебет Батори было бы отсечение ее прекрасной головы. Разве не присвоила она себе прав орла или волка? Она была, продолжает отец-иезуит, «гордой и кичливой, думала только о себе». Другими словами, графиня страдала манией величия.
Графиня не умела, да и не желала анализировать причины своих дурных порывов. Они обрушивались на нее, и она считала себя вправе воспользоваться ими. И если в наиболее светлые моменты начинала сомневаться в своей правоте, то всегда обращалась к заклинанию, написанному для нее старой ведьмой на плодном пузыре новорожденного деревенского младенца, купленного у повивальной бабки. Написанная на сморщившейся коже, черненной соком растений, молитва земле и ее темным силам была нанесена неровными строчками. Она была написана составом, приготовленным из кротов, удодов и болиголова, собранного на окрестных лугах, на диалекте, на котором разговаривали в этих горах. Текст заклинания гласил:
«Истен, помоги мне: и ты тоже, О Всемогущая Туча! Защити меня, Эржебет, и даруй мне долгую жизнь. Я в опасности, О туча! Пошли мне девяносто котов, ради искусства Всевышнего Господа котов. Передай им мои приказы и вели им, где бы они ни были, собраться вместе, спуститься с гор, выйти из вод, из рек, из дождя на крышах и из океанов. Вели им явиться ко мне. И пусть они поспешат растерзать сердце… и также… и… Позволь им разорвать на куски и кусать снова и снова сердце Меджери Рыжего. И храни Эржебет от зла».
Пустые места должны были заполняться в надлежащий момент особыми чернилами, обладающими необходимой силой, именами людей, чьи сердца она желала разорвать. Один только Меджери был приговорен сразу, мучитель ее сына Пала рыжеволосый Меджери, которого она ненавидела потому, что он был единственным из живых существ, кого она боялась, единственным, кто знал о ней все и кто бросал вызов времени.
И в самом низу заклинания, явно отделенная от остального текста, была такая запись: «О Святая Троица, защити меня». Это была троица темных сил, порожденных кровью, жизненная энергия, восстанавливавшая распавшуюся кровь, свободная от всяких ограничений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Эржебет принадлежали апартаменты в самом тихом углу здания. Два окна выходили на улицу, где по своим делам взад и вперед сновали горожане. Тяжелые деревянные ставни держали закрытыми день и ночь. Из-за тяжелых бархатных портьер просачивался скудный свет. По стенам и на полу были развешаны и расстелены ковры, на столе горела серебряная лампа, фитиль которой подпитывался ароматным маслом. Одна из стен скрывала потайной шкаф с драгоценностями Эржебет и рукописной Библией, когда-то принадлежавшей Ште-фану Батори. Атмосфера комнаты, в которой постоянно находилась графиня, была гнетущей. Следуя совету Каты, менее отвратительной, чем другие служанки, она решила, что, несмотря на вдовство, не будет носить черное платье, и действительно редко появлялась в нем. Провинциальный костюм шел ей гораздо больше. В самом Чейте Эржебет постоянно носила его, но в покоях малого замка меняла в день более 15 платьев. Бессчетное количество часов она проводила в одиночестве, обнаженная, с распущенными волосами, облокотившись перед зеркалом с рамой в форме восьмерки. Она поднимала руки, чтобы осмотреть первые морщинки, различала первые признаки дряблости груди, повторяя себе: «Я не желаю стареть, я следую советам людей, книг. Я использую растения. В мае на рассвете я купаюсь в росе». Она размышляла о прочитанном и о советах колдунов: нужна кровь, кровь девочек и девственниц, таинственный флюид, с помощью которого алхимики некогда надеялись открыть секрет получения золота.
Тем временем Дорко, Йо Илона и Ката ссорились. Они едва могли выносить друг друга и объединялись только для того, чтобы эффективней действовать в удовлетворении капризов своей хозяйки. Они постоянно затевали интриги и использовали любую возможность, чтобы получить награду от графини. Дочь Йо Илоны уже получила в качестве свадебного подарка сорок юбок и сотню золотых крон. У других служанок не было дочерей на выданье, но это не умеряло их алчности. Весь день вокруг Эржебет шествовали одетые в расшитые жемчугом кремовые шелка молодые портнихи, составлявшие молчаливые процессии, как если бы в доме находился покойник.
Часто именно платья становились поводом для очередного кровопролития. Например, Дорко, заметив беспокойное состояние своей хозяйки, осмотрела юбку и нашла кое-какие недостатки в подрубочном шве. Она потребовала от служанок ответа. Пустые глаза графини несколько оживились. Поскольку никто не ответил, Дорко выбрала двух или трех девушек, остальных отослала и устроила для хозяйки небольшое развлечение. Сначала в наказание за неуклюжесть она надрезала служанкам кожу между пальцами, затем раздела их донага и принялась втыкать иголки в соски грудей. Это продолжалось не один час, и в конце концов на полу образовались лужи крови. На следующий день две или три белошвейки исчезли.
Дорко была самой жестокой из всех служанок. Когда дело доходило до придумывания новых пыток, ее дьявольское воображение работало с безграничной изобретательностью. Проведя несколько часов в созерцании наиболее изощренных, а иногда и эротичных мучений, рожденных жестоким умом Дорко, Эржебет выказывала ей свою признательность.
В Чейте графиня вставала рано, согласно неписаным правилам Надащди и Батори, и отдавала распоряжения прислуге. Вся уборка помещений должна была заканчиваться до десяти часов. После этого она посещала свой конный завод, начало которому положил жеребенок, а теперь, когда он вырос, ее любимый конь Винар. Отличной породы, вороного окраса, он прекрасно знал свою хозяйку, которая разговаривала с ним очень ласково. Этот конь был таким красивым, что однажды перед очередной охотой Кристофер Ердоди, сын графа Томаша Ердоди, предложил ей за него несколько деревень. Но Эржебет отказалась.
Ласло Туроци, иезуит, более века спустя написавший об Эржебет Батори, упомянул: «Она была тщеславна» и «ее величайшим грехом было желание оставаться прекрасной». Он отметил это в попытке установить истинный источник чейтской драмы, поскольку город Чейте за прошедшую сотню лет почти не изменился. Глиняный горшок, в который собиралась кровь молодых и здоровых крестьянских девушек, все еще лежал в каком-то из углов подвала. Призрак Кровавой Графини, твари, великой распутницы, еще блуждал по ночам в замке. Отец Туроци не осмелился сказать ничего о колдовстве, поскольку это бросило бы тень на саму церковь, которая приложила много усилий, чтобы не оказаться замешанной в этом деле. Протестанта или католика за ведовство ожидал костер. Тогда как единственным способом казни для Эржебет Батори было бы отсечение ее прекрасной головы. Разве не присвоила она себе прав орла или волка? Она была, продолжает отец-иезуит, «гордой и кичливой, думала только о себе». Другими словами, графиня страдала манией величия.
Графиня не умела, да и не желала анализировать причины своих дурных порывов. Они обрушивались на нее, и она считала себя вправе воспользоваться ими. И если в наиболее светлые моменты начинала сомневаться в своей правоте, то всегда обращалась к заклинанию, написанному для нее старой ведьмой на плодном пузыре новорожденного деревенского младенца, купленного у повивальной бабки. Написанная на сморщившейся коже, черненной соком растений, молитва земле и ее темным силам была нанесена неровными строчками. Она была написана составом, приготовленным из кротов, удодов и болиголова, собранного на окрестных лугах, на диалекте, на котором разговаривали в этих горах. Текст заклинания гласил:
«Истен, помоги мне: и ты тоже, О Всемогущая Туча! Защити меня, Эржебет, и даруй мне долгую жизнь. Я в опасности, О туча! Пошли мне девяносто котов, ради искусства Всевышнего Господа котов. Передай им мои приказы и вели им, где бы они ни были, собраться вместе, спуститься с гор, выйти из вод, из рек, из дождя на крышах и из океанов. Вели им явиться ко мне. И пусть они поспешат растерзать сердце… и также… и… Позволь им разорвать на куски и кусать снова и снова сердце Меджери Рыжего. И храни Эржебет от зла».
Пустые места должны были заполняться в надлежащий момент особыми чернилами, обладающими необходимой силой, именами людей, чьи сердца она желала разорвать. Один только Меджери был приговорен сразу, мучитель ее сына Пала рыжеволосый Меджери, которого она ненавидела потому, что он был единственным из живых существ, кого она боялась, единственным, кто знал о ней все и кто бросал вызов времени.
И в самом низу заклинания, явно отделенная от остального текста, была такая запись: «О Святая Троица, защити меня». Это была троица темных сил, порожденных кровью, жизненная энергия, восстанавливавшая распавшуюся кровь, свободная от всяких ограничений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123