- мечты о тепле,
сытости и ласке.
Однажды в приюте случилось чудо: нашлись родители маленького Юго! Что
с того, что Юго потерялся во время последней ярмарки и пробыл в Мышатнике
лишь несколько дней? Чудо оставалось чудом. Прошло совсем немного времени,
а это событие, передаваясь из уст в уста, обросло самыми невероятными
подробностями и превратилось в одну из сказок со счастливым концом,
которые так любили "мышата".
Но были у них и страшные сказки - про то, например, как на другой
ярмарке один парень стянул сладкий пирог и был избит до смерти толпой
жадных лавочников и торговок.
В среде, где росла маленькая Эрлис, были свои представления о мире:
он делился на две неравные части. Первая и большая часть - ненавистный мир
сытых и довольных. Вторую, значительно меньшую, составляли жители
Мышатника, кроме сестер-наставниц, конечно. Этот мир был неуютным, но, по
крайней мере, знакомым, в нем ценились сила, ловкость, находчивость в
добывании еды и умение обмануть представителей первого мира. Тут презирали
слабых и беспомощных, не умеющих молча терпеть голод и холод, тычки и
подзатыльники тех, кто старше и сильнее, презирали жаловавшихся
сестрам-наставницам и не умеющих постоять за себя.
Единственными руками, которые гладили маленькую Эрлис в Мышатнике,
были руки Лико, девочки постарше, присматривавшей за нею. Эрлис тогда была
еще так мала, что даже лица ее не смогла запомнить, - только имя да
узенькие теплые ладошки. Потом Лико исчезла куда-то. Эрлис так и не узнала
куда: когда она подросла настолько, что смогла расспрашивать, оказалось,
что про Лико никто даже не слышал. В этом не было ничего странного. Дети в
приюте менялись: одни убегали, другие гибли от болезней или от тех
страшных случаев, о которых потом слагали сказки новым поколениям "мышат"
в назиданье, а новые шли и шли. Видно, сестры-наставницы просто поручили
Лико приглядывать за Эрлис, как позже поручали и самой Эрлис смотреть за
кем-нибудь из малышей. Однако для себя она решила, что это была ее сестра.
Так хорошо было думать, что где-то - неизвестно где, но все-таки есть
сестра.
Родители оставили Эрлис одно надежное наследство - крепкое здоровье.
Даже жизнь в Мышатнике не смогла его погубить. К тому же она была такая
хорошенькая: огромные ясные глаза и вьющиеся светлые волосы... И
сестры-наставницы прозвали ее счастливицей.
Ей и вправду посчастливилось: когда бешеная буря пронеслась над
Грестором и повалила старую развалюху, где был приют, из-под руин живыми
вытащили только двоих: раненного в голову мальчишку и Эрлис, на которой не
было ни единой царапины, лишь толстый слой пыли. Мальчик умер в тот же
день. А Эрлис жила, и в городе заговорили об этом, как о чуде.
Так решилась судьба девочки. Суеверные горожане считали, что она
приносит счастье, отчего-то не задумываясь над тем, что присутствие Эрлис
не спасло Мышатник от гибели. Деваться ей было некуда, и начались скитания
из дома в дом, из семьи в семью. Никто в Гресторе не стал бы держать ее за
красивые глаза, хоть она и была "счастливицей", вот Эрлис и стала
служанкой за еду и одежду, убирала, мыла посуду, нянчила детей. Ее
привычный мир был разрушен, и пришлось приспосабливаться к новому -
чужому. Однако прошлое всегда голодного, изверившегося во всем "мышонка"
мстило за это невольное отступничество. Среди "мышат" не ценились ни
старательность, ни аккуратность - такие необходимые ей сейчас качества.
Проворная и бойкая в привычном окружении, Эрлис сделалась вдруг такой
неуклюжей, что сама испугалась. Глиняная и особенно стеклянная посуда
вызывала у нее ужас, она постоянно что-нибудь била, ломала, портила, все
время что-то выпадало у нее из рук или попадало под ноги. Девочка
окончательно утратила уверенность в себе. Если она до сих пор еще не
оказалась на улице, то лишь благодаря своей славе "счастливицы", ведь
каждая новая хозяйка была твердо убеждена, что именно в ее дом Эрлис
принесет счастье. Иногда появление девочки и впрямь совпадало с
каким-нибудь радостным событием в семье. Она стольких хозяев сменила, что
ничего невероятного в таком стечении обстоятельств не было. Так
продолжалось до того времени, пока Эрлис не попала к тетушке Йеле.
Йела была вдовою Толстого Котьера, богатого лавочника, известного
своим необузданным нравом. Эрлис видела его лишь однажды, но успела
возненавидеть на всю жизнь. Когда ее вытащили из-под развалин Мышатника,
она услышала громко сказанную фразу: "Хорошо, хоть буря наконец разнесла
ко всем чертям этот воровской вертеп", повернула голову и запомнила того,
кто, это сказал. Вскоре в очередной пьяной драке кто-то раскроил Котьеру
голову. Эрлис ничего не знала о его вдове, но в дом этот шла с тяжелым
сердцем. Впрочем, выбирать ей не приходилось.
Тетушка Йела начала с того, что долго и терпеливо обучала Эрлис
работе по дому. За все время она ни разу не повысила голос на девочку, не
ударила ее (Эрлис знавала хозяек, которые никогда не кричали, зато били
немилосердно). Так же - без крика и затрещин - тетушка Йела обращалась и
со своими собственными детьми, а их у нее было четверо - трое сыновей и
крохотная дочка, все в мать - темноглазые, смуглые и непоседливые.
Когда первое удивление прошло, и Эрлис поняла, что это не прихоть
новой хозяйки, что так будет всегда, в ее руках стали появляться ловкость
и сноровка, и она впервые почувствовала удовлетворение от собственной
работы. И - тоже впервые - полюбила Йелиных детей. До сих пор все
хозяйские малыши казались ей только несносными плаксами и привередами.
Тетушка Йела часто рассказывала ей о себе. Замуж она вышла совсем
молоденькой, чтобы спасти завязшую в долгах семью. Но жертва оказалась
напрасной, и когда вскоре землетрясение разрушило город, а родные Йелы
остались без крова над головой и без куска хлеба, Котьер спокойно
предоставил им возможность помереть с голоду. Йела не оправдывала своего
бессердечного мужа, однако твердо была убеждена в одном: он стал таким
потому, что с ним самим тоже обращались жестоко. Годы, проведенные в доме
Котьера, не заставили саму Йела разувериться в людях. "В детстве родители
вложили в меня много добра. Его надолго должно хватить", - говорила она.
Теперь тетушка Йела воспитывала своих детей, пытаясь разрешить
неразрешимое: вырастить их "людьми, а не лавочниками" (в ее устах это
слово звучало самым резким ругательством - видно, жива еще была память о
Толстом Котьере) и вместе с тем сделать их судьбу счастливой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
сытости и ласке.
Однажды в приюте случилось чудо: нашлись родители маленького Юго! Что
с того, что Юго потерялся во время последней ярмарки и пробыл в Мышатнике
лишь несколько дней? Чудо оставалось чудом. Прошло совсем немного времени,
а это событие, передаваясь из уст в уста, обросло самыми невероятными
подробностями и превратилось в одну из сказок со счастливым концом,
которые так любили "мышата".
Но были у них и страшные сказки - про то, например, как на другой
ярмарке один парень стянул сладкий пирог и был избит до смерти толпой
жадных лавочников и торговок.
В среде, где росла маленькая Эрлис, были свои представления о мире:
он делился на две неравные части. Первая и большая часть - ненавистный мир
сытых и довольных. Вторую, значительно меньшую, составляли жители
Мышатника, кроме сестер-наставниц, конечно. Этот мир был неуютным, но, по
крайней мере, знакомым, в нем ценились сила, ловкость, находчивость в
добывании еды и умение обмануть представителей первого мира. Тут презирали
слабых и беспомощных, не умеющих молча терпеть голод и холод, тычки и
подзатыльники тех, кто старше и сильнее, презирали жаловавшихся
сестрам-наставницам и не умеющих постоять за себя.
Единственными руками, которые гладили маленькую Эрлис в Мышатнике,
были руки Лико, девочки постарше, присматривавшей за нею. Эрлис тогда была
еще так мала, что даже лица ее не смогла запомнить, - только имя да
узенькие теплые ладошки. Потом Лико исчезла куда-то. Эрлис так и не узнала
куда: когда она подросла настолько, что смогла расспрашивать, оказалось,
что про Лико никто даже не слышал. В этом не было ничего странного. Дети в
приюте менялись: одни убегали, другие гибли от болезней или от тех
страшных случаев, о которых потом слагали сказки новым поколениям "мышат"
в назиданье, а новые шли и шли. Видно, сестры-наставницы просто поручили
Лико приглядывать за Эрлис, как позже поручали и самой Эрлис смотреть за
кем-нибудь из малышей. Однако для себя она решила, что это была ее сестра.
Так хорошо было думать, что где-то - неизвестно где, но все-таки есть
сестра.
Родители оставили Эрлис одно надежное наследство - крепкое здоровье.
Даже жизнь в Мышатнике не смогла его погубить. К тому же она была такая
хорошенькая: огромные ясные глаза и вьющиеся светлые волосы... И
сестры-наставницы прозвали ее счастливицей.
Ей и вправду посчастливилось: когда бешеная буря пронеслась над
Грестором и повалила старую развалюху, где был приют, из-под руин живыми
вытащили только двоих: раненного в голову мальчишку и Эрлис, на которой не
было ни единой царапины, лишь толстый слой пыли. Мальчик умер в тот же
день. А Эрлис жила, и в городе заговорили об этом, как о чуде.
Так решилась судьба девочки. Суеверные горожане считали, что она
приносит счастье, отчего-то не задумываясь над тем, что присутствие Эрлис
не спасло Мышатник от гибели. Деваться ей было некуда, и начались скитания
из дома в дом, из семьи в семью. Никто в Гресторе не стал бы держать ее за
красивые глаза, хоть она и была "счастливицей", вот Эрлис и стала
служанкой за еду и одежду, убирала, мыла посуду, нянчила детей. Ее
привычный мир был разрушен, и пришлось приспосабливаться к новому -
чужому. Однако прошлое всегда голодного, изверившегося во всем "мышонка"
мстило за это невольное отступничество. Среди "мышат" не ценились ни
старательность, ни аккуратность - такие необходимые ей сейчас качества.
Проворная и бойкая в привычном окружении, Эрлис сделалась вдруг такой
неуклюжей, что сама испугалась. Глиняная и особенно стеклянная посуда
вызывала у нее ужас, она постоянно что-нибудь била, ломала, портила, все
время что-то выпадало у нее из рук или попадало под ноги. Девочка
окончательно утратила уверенность в себе. Если она до сих пор еще не
оказалась на улице, то лишь благодаря своей славе "счастливицы", ведь
каждая новая хозяйка была твердо убеждена, что именно в ее дом Эрлис
принесет счастье. Иногда появление девочки и впрямь совпадало с
каким-нибудь радостным событием в семье. Она стольких хозяев сменила, что
ничего невероятного в таком стечении обстоятельств не было. Так
продолжалось до того времени, пока Эрлис не попала к тетушке Йеле.
Йела была вдовою Толстого Котьера, богатого лавочника, известного
своим необузданным нравом. Эрлис видела его лишь однажды, но успела
возненавидеть на всю жизнь. Когда ее вытащили из-под развалин Мышатника,
она услышала громко сказанную фразу: "Хорошо, хоть буря наконец разнесла
ко всем чертям этот воровской вертеп", повернула голову и запомнила того,
кто, это сказал. Вскоре в очередной пьяной драке кто-то раскроил Котьеру
голову. Эрлис ничего не знала о его вдове, но в дом этот шла с тяжелым
сердцем. Впрочем, выбирать ей не приходилось.
Тетушка Йела начала с того, что долго и терпеливо обучала Эрлис
работе по дому. За все время она ни разу не повысила голос на девочку, не
ударила ее (Эрлис знавала хозяек, которые никогда не кричали, зато били
немилосердно). Так же - без крика и затрещин - тетушка Йела обращалась и
со своими собственными детьми, а их у нее было четверо - трое сыновей и
крохотная дочка, все в мать - темноглазые, смуглые и непоседливые.
Когда первое удивление прошло, и Эрлис поняла, что это не прихоть
новой хозяйки, что так будет всегда, в ее руках стали появляться ловкость
и сноровка, и она впервые почувствовала удовлетворение от собственной
работы. И - тоже впервые - полюбила Йелиных детей. До сих пор все
хозяйские малыши казались ей только несносными плаксами и привередами.
Тетушка Йела часто рассказывала ей о себе. Замуж она вышла совсем
молоденькой, чтобы спасти завязшую в долгах семью. Но жертва оказалась
напрасной, и когда вскоре землетрясение разрушило город, а родные Йелы
остались без крова над головой и без куска хлеба, Котьер спокойно
предоставил им возможность помереть с голоду. Йела не оправдывала своего
бессердечного мужа, однако твердо была убеждена в одном: он стал таким
потому, что с ним самим тоже обращались жестоко. Годы, проведенные в доме
Котьера, не заставили саму Йела разувериться в людях. "В детстве родители
вложили в меня много добра. Его надолго должно хватить", - говорила она.
Теперь тетушка Йела воспитывала своих детей, пытаясь разрешить
неразрешимое: вырастить их "людьми, а не лавочниками" (в ее устах это
слово звучало самым резким ругательством - видно, жива еще была память о
Толстом Котьере) и вместе с тем сделать их судьбу счастливой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20