— Что?
На лице у Томкина появилась недобрая ухмылка. В свете фар проезжавших машин оно становилось то светло-желтым, то снова темным.
— Господи, я вами уже сыт по горло!
— Боюсь, тут вы ничего не сможете поделать. Так решил сам комиссар. И даже вы не заставите его отменить собственный приказ — он оказался бы в слишком глупом положении.
— Неужели вам не надоело? Вы шпионите за мной уже...
— Я здесь только для того, чтобы вас защитить, — заметил Кроукер, — и схватить этого ниндзя, прежде чем он до вас доберется.
Глаза Томкина сузились. В сумерках они казались какими-то необычно тусклыми.
— А разве у вас нет желания дать ему возможность спокойно сделать свое дело? Я в этом не сомневаюсь. А потом сказать:
“Жаль, капитан, но я сделал все, что мог. Моей вины здесь нет”.
— Послушай, ты, подонок, — Кроукер рванулся вперед, стараясь обойти Николаса, — я делаю свое дело лучше всех в этом вонючем городе, и мне плевать, что ты обо мне думаешь. Но ты знаешь, почему я за тобой охочусь...
— Почему? — рявкнул Томкин. — У тебя нет никаких оснований.
— Нет, но будут, — заверил Кроукер. — И когда я приду к тебе с ордером на арест, тебе не помогут никакие адвокаты!
— У тебя ничего нет, — усмехнулся Томкин, — и никогда не будет. В тот вечер я был далеко от Анджелы Дидион...
Они уже пустили в ход руки. Послышались быстрые приближающиеся шаги Тома. Николас растолкал их в стороны.
— Прекратите!
Том пытался оттащить своего хозяина. Томкин позволил ему это сделать, но ткнул пальцем в сторону Кроукера и закричал:
— Предупреждаю — лучше меня не трогай! — Понизив голос, он обратился к Николасу. — Не знаю, что ему от меня нужно, Ник. Это какая-то месть. Я ничего не сделал. Чего он хочет? — Вдруг Томкин отвернулся и молча пошел к лимузину, бросив на них тревожный взгляд.
— Это было довольно глупо, — заметил Николас.
— Ну и что? Ты что, моя нянька? Господи! Кроукер сел за руль, и Николас не спеша устроился рядом. Лейтенант невидящим взглядом уставился в лобовое стекло.
— Извини, — сказал он через минуту. — Этот подонок просто выводит меня из себя.
— Ваша неприязнь не поможет делу. Кроукер повернул голову к Николасу.
— Знаешь, Ник, я боюсь за тебя. Правда. — Мимо них с ревом проносились машины, ослепляя светом фар. — Ты никогда не теряешь самообладания. Хоть когда-нибудь ты сердишься? Тебе бывает грустно?
Николас подумал о Жюстине. Сейчас ему больше всего на свете хотелось видеть ее, говорить с ней.
— Не надо бояться, — сказал он мягко. — Я такой же человек, как и все.
— Ты, похоже, считаешь это слабостью? Но слабости есть у каждого, старик.
— Понимаешь, я всегда думал, что человек не должен делать ошибок.
— Но сам ты их делал...
— О да. — Николас засмеялся, тихо и невесело. — Я сделал кучу ошибок, особенно с женщинами. Я верил им тогда, когда верить не следовало; и теперь я боюсь снова обмануться.
— Жюстина?
— Да. Мы крепко поссорились. Теперь я понимаю, что сам был виноват.
— Знаешь, что я думаю? — Кроукер завел двигатель.
— Что?
— Мне кажется, что дело не в Жюстине, а в твоем прошлом. Так нельзя — никому не доверять. Иногда ты потом не жалеешь, а иногда... — Кроукер пожал плечами. — Ну и что, черт подери? Это лучше, чем никогда никому не верить. — Он включил скорость и, объехав лимузин Томкина, развернулся.
У себя за спиной Николас слышал рокот цунами, своей приливной волны. “Прошлое никогда не умрет”, — думал он. Внутри опять поднималась боль, угрожая захлестнуть его с головой. Все его горькие дни возвращались из самых дальних уголков памяти, куда Николас их так старательно запрятал. У него больше не было сил бороться с воспоминаниями.
“Давай же! — подумал он с яростью. — Вот он я — пускай это произойдет”.
Но прежде чем шквал обрушился на Николаса, он услышал торжествующий голос Кроукера.
— Держись, старик. Не все так плохо. Мы еще не знаем, кто такой этот ниндзя, но зато мне известно, где он будет сегодня ровно в одиннадцать вечера.
Мы должны ждать его там, приятель. Ты и я, да еще отряд полицейских на подмогу. И мы прихлопнем его прежде, чем он доберется до Рафиэла Томкина!
II
Осака — Симоносэки — Кумамото — Пригород Токио. Зима 1963.
В это время года за городом было серо и скучно. Обжигающе прекрасные оранжевые цвета осенней листвы уже отошли, превратившись под копытами животных в грязное коричневое месиво, а первый снег еще не прикрыл голую землю своей белизной.
Поезд мчался под низким осенним небом, в котором неясно угадывался приближающийся дождь. За окнами проносились печальные голые деревья под присмотром мрачных черно-зеленых сосен. Казалось, Бог после долгих стараний отказался от этого уголка земли и махнул на него рукой.
Николас всмотрелся в далекий горизонт, и пейзаж за окном превратился в смутное темное пятно. Сидевшая рядом с ним Юкио наклонилась к окну и коснулась Николаса упругой грудью. Чтобы удержаться от качки, она оперлась пальцами на его бедро, вонзаясь в него ногтями. Тепло разлилось по телу Николаса. Он полуиспуганно ожидал, что ее рука сейчас поднимется выше.
Напротив них сидел чисто выбритый японский бизнесмен в темном костюме; рядом с ним на сидении лежал кожаный чемоданчик, поверх него — аккуратно сложенный черный плащ, а на самом верху — черный котелок. Попутчик оторвал глаза от газеты и посмотрел в их сторону. Через толстые линзы очков его глаза казались неестественно большими и круглыми. Он моргнул, словно рыба, наткнувшаяся на какой-то неизвестный предмет. Заметил ли он пальцы Юкио у Николаса на бедре, перед тем как вернуться к чтению? Газета тихонько зашелестела; с таким же успехом это могла быть кирпичная стена.
Николас видел, как поблескивает край толстого золотого кольца. Он вообразил этого человека важной шишкой из дзайбацу. Может, “Мицубиси”? Или “Сумитомо”, или “Мицуи”? Во всяком случае, ни “Ниппон Стал”, ни “Тойота;”, ни “Ниссан”. Нет, скорее, это одна из новых электронных фирм — “Тосиба”, “Мацусита”, “Хитати”.
Возможно, его семья когда-то основала “Мицубиси”. Николас знал, что теперь, как и в самом начале, делами дзайбацу управляли семейные кланы. Американские законы Прервали эту власть, но не надолго.
Николас смотрел сквозь газету и рисовал в своем воображении круглое желтое лицо, слегка поблескивающее от тонкой пленки пота; белоснежный накрахмаленный воротничок; темно-синий шелковый галстук. Символ новой Японии, которая мучительно избавляется от средневековой изоляции. Странно, но это далекое прошлое давит на нее гораздо сильнее, чем события недавней войны. Переход к европейской одежде был всего лишь проявлением культурной тяги к Западу.
Япония уже достигла экономического равенства и теперь собирала силы для рывка, чтобы оставить позади те страны, у которых она когда-то училась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128