«Крестник, да я не двинусь с места, даже если мне заплатят долларами».
Пока отец Каррас двигал своей плотью экзорсиста и ледяное дыхание дьявола расползалось по всему залу, Кармен грызла свои ногти, а в мою руку вонзались ногти тети Нати. Каждый взрыв адского хохота, истекающего гноем сквернословия, каждый фонтан наглой блевотины и каждое разбрызгивание святой воды над одержимым телом откладывали мой тщательно выстроенный в грезах влюбленный поцелуй; но по крайней мере моя рука встретилась с рукой Кармен, и ко мне снова вернулся аромат морских ночей и наших ритуалов, где были говорящая доска и страхи Кармен.
Смерть отца Меррина позволила мне пробежать губами бесконечную и одновременно краткую протяженность ее пальцев, битва отца Карраса с демоном прикрыла тайный поцелуй, а зрительские вопли от неожиданной развязки заглушили объяснение в любви, которое я никогда бы не осмелился произнести вслух. Словом, когда в кинотеатре зажегся свет, тетя Нати увидела меня вцепившимся в руку Кармен, бормочущего с блаженным лицом слова любви.
– Крестник! Я так и знала, что не было никакой необходимости выходить мне в туалет, бандит ты этакий!
– Что вы такое говорите, сеньора? – спросила Кармен, находящаяся все еще под впечатлением финальной сцены «Экзорсиста».
– Ах, доченька, ты же позволишь мне называть тебе крестной? Хорошо, что ты ему сказала да, потому что, если меня поволокут на еще один такой фильм, у меня точно будет инфаркт, да еще случится детский грех. Идемте пообедаем, отметим это событие?
– У твоей крестной все дома, а? – закричала Кармен, с испугом отстраняясь от меня.
– Послушай-ка ты, соплячка! – взорвалась тут тетя Нати, и тоном, каким она обычно набрасывалась на прислугу, продолжила: – И ты вот так собираешься обходиться с моим крестным, а? Что за бесстыдство, от горшка два вершка, а уже и верховодить надо мной хочешь.
– Да вы с ума сошли, сеньора! А ты и того хуже, – в ужасе набросилась на меня Кармен, крутя у виска пальцем, который нравился мне все больше и больше. – Я не пойду с тобой обратно, потому что я иду к своей бабушке.
– Вот и командуй своей бабушкой! – победно закончила тетя Нати. – И запомни, так, на всякий случай, мой крестник и не собирался идти с тобой, хоть бы ты его на коленях упрашивала. Разве я тебе не говорила, что эта соплячка тебе не подходит?
Больше я не видел Кармен, но каждое лето я непременно приезжал в Плайа-Ондабле со слабой надеждой снова ее увидеть. Я все еще храню в памяти мимолетное прикосновение ее руки, и всякий раз, когда в кинотеатрах идет фильм ужасов, я иду в кино искать ее, ведь только она смогла бы разорвать тот договор, который я заключил со всеми демонами на свете в тот самый день, когда мы пошли смотреть «Экзорсиста».
таис
Когда, обессилев совсем, я достиг перевала,
увидел крестьянку-горянку, что путь преграждала.
«Ты кто?» – я спросил, «Я горянка, – она отвечала, –
таких поджидаю, как ты, их встречала немало».
Книга благой любви, 952
Мне было тринадцать лет, когда моя сестра показала мне фотографию своего класса, чтобы открыто спросить, кто мне нравится больше всех. Дело в том, что мне нравились многие – Габи, Сесилия, Лусиана, Анхелика и Эрика, – но Мария Лила упорно твердила, что мне должна понравиться Лус Мария, которая чрезвычайно привлекательно выглядела в красной шляпке коллежа «Реджина Пасис». Одноклассницы моей сестры населяли мои самые романтические детские грезы, особенно после того, как мама изрекла, словно суровая составительница гороскопов: «Он женится на подруге Марии Лилы». И я полировал взглядом фотографию из второго ящика комода под зеркалом, чтобы отыскать хоть какую-нибудь подсказку, разглядеть хоть какое-нибудь предвестие или условный знак.
В то время моя сестра была еще слишком маленькой, чтобы ходить на вечеринки, куда приглашали мальчишек, так что я соглашался сопровождать маму, когда она шла забирать Марию Лилу с праздничных полдников и обедов. Я брызгал на лицо лавандовой водой, надевал рубашку с длинными рукавами и даже причесывался, теша себя мыслью, что подруги Марии Лилы, едва открыв дверь, мгновенно брякнутся в обморок – настолько я буду неотразим. Однако что-то внутри меня омрачало мои добрые намерения, и по мере того, как я приближался к дверному звонку, мое лицо превращалось в бульдожью морду. Введенный в заблуждение телевизором и идиотскими кинофильмами, я полагал, что буду более привлекательным для девчонок, если проникнусь к ним презрением. Так что когда они всей своей ватагой встречали меня на пороге, я хмурил брови и, глядя только на свою сестру, строго гавкал: «Послушай-ка, мама ждет тебя в машине и говорит, чтобы ты поторапливалась». И, торопливо сбегая к машине, я слышал за спиной их звонкий смех, слышал, как одна из них передразнивала меня голосом популярной мультяшной собаки. И как же я бесился, когда меня называли «Блохастый красавчик» .
Много раз я спрашивал себя, почему я играл столь нелепую роль, ведь мне нравилось ухаживать за девчонками, выглядеть влюбленным, обольстительным и симпатичным. Всякий раз, когда наступал день рождения Марии Лилы, я одевался с ритуальной дотошностью тореро, обливал себя духами, как если бы от меня уже попахивало гнильцой, и репетировал перед зеркалом аптечки полуулыбки матадора, дерзкие косые взгляды и пленительные гримасы. Но дело в том, что после этого я не шел на праздник, а жеманства ради запирался в своей комнате.
Я грезил, что самые красивые девчонки с фото звонят в мою дверь и упрашивают меня спуститься в гостиную, а я, ворча, соглашаюсь, позволяя им восхищаться собой, и развешиваю во все стороны недовольные мины, отпускаю косые взгляды и криво подмигиваю, пока подруги Марии Лилы шепчут ей на ухо, как же чудесно пахнет твой брат. Но болезненная реальность была иной, ведь я появлялся только в тот момент, когда уже звучало «Happy birthday to you, мы желаем тебе», и становился объектом шуток и полузадушенных ехидных смешков. Разве возможно, чтобы одна из этих прекрасных гадюк стала моей женой? Я стыдился спросить об этом маму.
Коллеж моей сестры был новым, и он постоянно достраивался, что вдохновляло нравоучительных и нравостроительных монашек организовывать благотворительные лотереи, вербены , пикники, олимпиады, и всякий такой воскресный бал-маскарад мог бы посоперничать по результатам с деяниями налоговой инспекции и налоговой полиции. Меня мутило от подобных мероприятий, но из соображений стратегической галантности я все-таки прогуливался на них – хмуря бровь, с перекошенным лицом, как если бы в глотке у меня застрял целый лимон.
Скоро я заметил, что пара других моих товарищей по коллежу – такие же братья соучениц, как я, – столь же одиноко и печально прогуливаются по дворику «Реджины Пасис»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Пока отец Каррас двигал своей плотью экзорсиста и ледяное дыхание дьявола расползалось по всему залу, Кармен грызла свои ногти, а в мою руку вонзались ногти тети Нати. Каждый взрыв адского хохота, истекающего гноем сквернословия, каждый фонтан наглой блевотины и каждое разбрызгивание святой воды над одержимым телом откладывали мой тщательно выстроенный в грезах влюбленный поцелуй; но по крайней мере моя рука встретилась с рукой Кармен, и ко мне снова вернулся аромат морских ночей и наших ритуалов, где были говорящая доска и страхи Кармен.
Смерть отца Меррина позволила мне пробежать губами бесконечную и одновременно краткую протяженность ее пальцев, битва отца Карраса с демоном прикрыла тайный поцелуй, а зрительские вопли от неожиданной развязки заглушили объяснение в любви, которое я никогда бы не осмелился произнести вслух. Словом, когда в кинотеатре зажегся свет, тетя Нати увидела меня вцепившимся в руку Кармен, бормочущего с блаженным лицом слова любви.
– Крестник! Я так и знала, что не было никакой необходимости выходить мне в туалет, бандит ты этакий!
– Что вы такое говорите, сеньора? – спросила Кармен, находящаяся все еще под впечатлением финальной сцены «Экзорсиста».
– Ах, доченька, ты же позволишь мне называть тебе крестной? Хорошо, что ты ему сказала да, потому что, если меня поволокут на еще один такой фильм, у меня точно будет инфаркт, да еще случится детский грех. Идемте пообедаем, отметим это событие?
– У твоей крестной все дома, а? – закричала Кармен, с испугом отстраняясь от меня.
– Послушай-ка ты, соплячка! – взорвалась тут тетя Нати, и тоном, каким она обычно набрасывалась на прислугу, продолжила: – И ты вот так собираешься обходиться с моим крестным, а? Что за бесстыдство, от горшка два вершка, а уже и верховодить надо мной хочешь.
– Да вы с ума сошли, сеньора! А ты и того хуже, – в ужасе набросилась на меня Кармен, крутя у виска пальцем, который нравился мне все больше и больше. – Я не пойду с тобой обратно, потому что я иду к своей бабушке.
– Вот и командуй своей бабушкой! – победно закончила тетя Нати. – И запомни, так, на всякий случай, мой крестник и не собирался идти с тобой, хоть бы ты его на коленях упрашивала. Разве я тебе не говорила, что эта соплячка тебе не подходит?
Больше я не видел Кармен, но каждое лето я непременно приезжал в Плайа-Ондабле со слабой надеждой снова ее увидеть. Я все еще храню в памяти мимолетное прикосновение ее руки, и всякий раз, когда в кинотеатрах идет фильм ужасов, я иду в кино искать ее, ведь только она смогла бы разорвать тот договор, который я заключил со всеми демонами на свете в тот самый день, когда мы пошли смотреть «Экзорсиста».
таис
Когда, обессилев совсем, я достиг перевала,
увидел крестьянку-горянку, что путь преграждала.
«Ты кто?» – я спросил, «Я горянка, – она отвечала, –
таких поджидаю, как ты, их встречала немало».
Книга благой любви, 952
Мне было тринадцать лет, когда моя сестра показала мне фотографию своего класса, чтобы открыто спросить, кто мне нравится больше всех. Дело в том, что мне нравились многие – Габи, Сесилия, Лусиана, Анхелика и Эрика, – но Мария Лила упорно твердила, что мне должна понравиться Лус Мария, которая чрезвычайно привлекательно выглядела в красной шляпке коллежа «Реджина Пасис». Одноклассницы моей сестры населяли мои самые романтические детские грезы, особенно после того, как мама изрекла, словно суровая составительница гороскопов: «Он женится на подруге Марии Лилы». И я полировал взглядом фотографию из второго ящика комода под зеркалом, чтобы отыскать хоть какую-нибудь подсказку, разглядеть хоть какое-нибудь предвестие или условный знак.
В то время моя сестра была еще слишком маленькой, чтобы ходить на вечеринки, куда приглашали мальчишек, так что я соглашался сопровождать маму, когда она шла забирать Марию Лилу с праздничных полдников и обедов. Я брызгал на лицо лавандовой водой, надевал рубашку с длинными рукавами и даже причесывался, теша себя мыслью, что подруги Марии Лилы, едва открыв дверь, мгновенно брякнутся в обморок – настолько я буду неотразим. Однако что-то внутри меня омрачало мои добрые намерения, и по мере того, как я приближался к дверному звонку, мое лицо превращалось в бульдожью морду. Введенный в заблуждение телевизором и идиотскими кинофильмами, я полагал, что буду более привлекательным для девчонок, если проникнусь к ним презрением. Так что когда они всей своей ватагой встречали меня на пороге, я хмурил брови и, глядя только на свою сестру, строго гавкал: «Послушай-ка, мама ждет тебя в машине и говорит, чтобы ты поторапливалась». И, торопливо сбегая к машине, я слышал за спиной их звонкий смех, слышал, как одна из них передразнивала меня голосом популярной мультяшной собаки. И как же я бесился, когда меня называли «Блохастый красавчик» .
Много раз я спрашивал себя, почему я играл столь нелепую роль, ведь мне нравилось ухаживать за девчонками, выглядеть влюбленным, обольстительным и симпатичным. Всякий раз, когда наступал день рождения Марии Лилы, я одевался с ритуальной дотошностью тореро, обливал себя духами, как если бы от меня уже попахивало гнильцой, и репетировал перед зеркалом аптечки полуулыбки матадора, дерзкие косые взгляды и пленительные гримасы. Но дело в том, что после этого я не шел на праздник, а жеманства ради запирался в своей комнате.
Я грезил, что самые красивые девчонки с фото звонят в мою дверь и упрашивают меня спуститься в гостиную, а я, ворча, соглашаюсь, позволяя им восхищаться собой, и развешиваю во все стороны недовольные мины, отпускаю косые взгляды и криво подмигиваю, пока подруги Марии Лилы шепчут ей на ухо, как же чудесно пахнет твой брат. Но болезненная реальность была иной, ведь я появлялся только в тот момент, когда уже звучало «Happy birthday to you, мы желаем тебе», и становился объектом шуток и полузадушенных ехидных смешков. Разве возможно, чтобы одна из этих прекрасных гадюк стала моей женой? Я стыдился спросить об этом маму.
Коллеж моей сестры был новым, и он постоянно достраивался, что вдохновляло нравоучительных и нравостроительных монашек организовывать благотворительные лотереи, вербены , пикники, олимпиады, и всякий такой воскресный бал-маскарад мог бы посоперничать по результатам с деяниями налоговой инспекции и налоговой полиции. Меня мутило от подобных мероприятий, но из соображений стратегической галантности я все-таки прогуливался на них – хмуря бровь, с перекошенным лицом, как если бы в глотке у меня застрял целый лимон.
Скоро я заметил, что пара других моих товарищей по коллежу – такие же братья соучениц, как я, – столь же одиноко и печально прогуливаются по дворику «Реджины Пасис»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34