Куинн отыскал несколько платных телефонов, которыми можно было пользоваться днем и ночью, и переночевал в местном отеле. Утром он набил свой джип всеми необходимыми вещами и отправился назад в горы.
Один раз, остановившись на дороге из Северного Дэнвилля, чтобы сориентироваться на местности, ему послышался шум мотора сзади, но он решил, что это либо шум из деревни, или его собственное эхо.
Он затопил печку, и постепенно дом начал оттаивать. Печка грела хорошо, огонь ревел за стальной дверцей, и, когда он открывал ее, казалось, что перед ним целая домна. Бак с водой оттаял и нагрелся, а за ним нагрелись и радиаторы во всех четырех комнатах, а затем пришла очередь второго бака с водой для мытья и стирки. К полудню он остался в одной рубашке, и ему было жарко. После обеда он взял топор и наколол дров на неделю.
Он купил транзисторный приемник, но ни телевизора, ни телефона в доме не было. Когда он заготовил запасы на неделю, он сел за свою новую пишущую машинку и стал печатать. На следующий день он поехал в Монтпилиер и полетел оттуда в Бостон, а затем в Вашингтон.
Его целью был центральный вокзал Массачусетс-авеню — самый элегантный железнодорожный вокзал в Америке, все еще сияющий после недавней реставрации. Кое-что в нем изменилось по сравнению с тем, каким его видел Куинн много лет назад. Но рельсы оставались на месте, вырываясь наружу из-под главного зала. Он нашел то, что искал, напротив выхода на посадку у ворот «Н» и «J». Между дверью полицейского участка и дамским туалетом стояло восемь телефонов-автоматов, первые номера которых начинались с 789. Он записал все восемь номеров, отправил письмо и уехал.
Когда такси везло его через реку Потомак в Вашингтонский национальный аэропорт, оно свернуло на 14-ю стрит, и он увидел на миг Белый дом. Он подумал о том, как живется там человеку, который когда-то сказал:
«Верните его нам», и которого он так подвел.
За месяц, прошедший со времени похорон их сына, семейство Кормэков изменилось, изменилось также и их отношение друг к другу, настолько, что понять и объяснить его мог бы только врач-психиатр.
Во время похищения президент, хотя и сдал в результате стресса, беспокойства и бессонницы, все же мог контролировать себя. В конце похищения его сына, когда сообщения из Лондона предсказывали, что вскоре состоится обмен, казалось, что он вроде бы вошел в норму. Но его жена, будучи менее интеллектуальной и не обремененной административной ответственностью, предалась всецело своему горю и жила на транквилизаторах.
Но с того ужасного дня в Нэнтакете, когда они предали холодной земле тело своего единственного сына, их роли слегка переменились. Майра Кормэк плакала на груди агента секретной службы у могилы и в самолете на пути в Вашингтон. Но с ходом времени казалось, что она пришла в себя.
Возможно, она осознала» что, потеряв ребенка, зависевшего от нее, она унаследовала другого, своего мужа, который никогда раньше не зависел от нее.
Казалось, что ее материнский инстинкт защиты ребенка дал ей внутреннюю силу, которой не было у человека, в чьем разуме и силе воли она никогда не сомневалась. Когда Куинн проезжал в такси мимо Белого дома тем зимним днем, Джон Кормэк сидел за своим столом в личном кабинете между Желтой Овальной комнатой и спальней. Рядом с ним стояла Майра Кормэк. Она прижала к себе голову несчастного мужа и тихо и нежно покачивала ее.
Она знала, что мужу ее нанесен смертельный удар и что он не сможет долго продолжать работать на этом посту. Она знала также, что то, что подорвало его силы и волю даже более, чем смерть сына, было гнетущее незнание того, кто это сделал и зачем. Если бы мальчик погиб в автомобильной катастрофе, Джон Кормэк воспринял бы эту логику нелогичной смерти. Именно ужасный метод убийства уничтожил отца так же верно, как если бы дьявольская бомба разорвалась на его теле.
Она полагала, что ответа на этот вопрос никогда не будет, и что муж ее может продолжать в том же духе. Она возненавидела Белый дом и тот пост ее мужа, которым она когда-то гордилась. Единственное, чего она хотела, это чтобы ее муж сложил с себя бремя высокой должности и удалился с ней в Нью Хэвен, где она могла бы ухаживать за ним.
***
Письмо, которое Куинн послал Сэм на ее адрес в Александрии, было должным образом перехвачено до того, как она его получила, и торжественно доставлено в Комитет Белого дома, который собрался, чтобы прочесть его и обсудить возможные последствия. Филип Келли и Кевин Браун принесли его начальству как трофей.
— Я должен признать, джентльмены, — сказал Келли, — что я с величайшими колебаниями попросил установить такое наблюдение за одним из моих наиболее доверенных агентов. Но, думаю, вы согласитесь, что это себя оправдало.
— Это письмо, джентльмены, было отправлено вчера прямо из Вашингтона.
Это не говорит о том, что Куинн находится здесь или вообще в Соединенных Штатах. Вполне возможно, что кто-то отправил письмо по его просьбе. Но я считаю, что Куинн — одинокий волк и работает без партнеров. Как он исчез из Лондона и оказался здесь — мы не знаем. И тем не менее мои коллеги и я полагаем, что письмо отправил он сам.
— Прочтите его, — приказал Оделл.
— Оно... довольно драматично, — сказал Келли. Он поправил очки и начал читать.
— «Моя дорогая Сэм...» Эта форма обращения указывает, что мой коллега Кевин Браун был прав — отношения между ними зашли дальше сугубо профессиональных, между мисс Сомервиль и Куинном.
— Так что ваша гончая собака влюбилась в волка, — сказал Оделл. — Очень неплохо, очень умно. Так что же он пишет?
Келли продолжил чтение.
— «Наконец-то я снова в Соединенных Штатах. Мне бы очень хотелось снова увидеть тебя, но боюсь, в данный момент это было бы небезопасно.
Я пишу тебе, чтобы честно рассказать о том, что случилось на Корсике.
На самом деле, когда я звонил тебе с аэропорта в Аяччо, я сказал не всю правду. Я решил, что если рассказать тебе все, что там произошло, то ты подумаешь, что тебе опасно возвращаться. Но чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что ты имеешь право знать все. Обещай мне одно — все, что ты прочтешь в этом письме, должно остаться при тебе. Никто не должен знать об этом, по крайней мере в настоящее время. До тех пор, пока я не закончу то, чем я занимаюсь сейчас.
На самом деле у нас с Орсини была перестрелка. У меня не было выбора: кто-то сообщил ему, что я еду, чтобы убить его, хотя я хотел лишь побеседовать с ним. Он получил пулю из моего револьвера, фактически твоего, но не был убит. Когда он узнал, что его обманули, он понял, что его обет молчания уже недействителен. Он сообщил мне все, что ему было известно, а известно ему было много.
Во-первых, это были не русские, что стояли за этим делом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140