Ей захотелось развернуться и уйти. Голова противно закружилась, к горлу подкатил непроглатываемый ком.
Хотелось расплакаться. Катя изо всех сил сжала веки, чтобы не разнюниться, — перед матерью ей всегда хотелось выглядеть сильной.
— Вы должны немедленно расписаться! — приказным тоном произнесла Нина Николаевна, узнав, что Катя и Нельсон еще не состоят в законном браке. — Ты должна понять, что подобная ситуация бросает тень и на меня тоже.
Она, как всегда, в своем репертуаре… Ей наплевать и на нее, Катю, и на ее ребенка. Все ее мысли только о том, как она будет выглядеть в глазах окружающих.
— А он очень черный… этот, как его… Ну, твой муж? А твоя дочка тоже очень черная?
Она не сказала «моя внучка», отстраненно именуя Лару «твоя дочка». Катю кольнуло в сердце. Она им обеим чужая, совершенно чужая…
— Я пойду, — проговорила Катя, вставая, — мне скоро кормить.
Мать свела на переносице светлые, ровно выщипанные бровки и почувствовала, что сейчас она должна сказать что-то очень важное для них обеих, своеобразное материнское напутствие. И она наконец нашла эти важные, долгожданные слова.
— Грудь не застуди, — сказала она, провожая Катю до дверей. — При кормлении очень важно не застудить грудь.
Катя вышла в коридор и расхохоталась так, что было слышно в номере. Она смеялась только потому, что ей очень хотелось плакать.
Они поженились, когда Ларе исполнилось три года. К этому времени девочка превратилась в хорошенькую черную куколку с жгучими угольками широко распахнутых глаз, с пухлыми ручками и непокорной копной волос на голове. Она была всеобщей любимицей — живая, подвижная, любознательная. Она без умолку болтала с южнорусским мягким "т" и порой вставляла в речь португальские слова, которым ее учил отец.
Бабушка и дедушка души в ней не чаяли, а дядя Славик, сводный брат матери, был для нее главным авторитетом.
Подходила к концу учеба Нельсона в Киеве, а Катя все еще не знала, останутся ли они вместе или им придется разлучиться навсегда.
Упрямый дед Жонас все еще не давал разрешения на брак, надеясь, что сын вернется на родину и забудет свою русскую жену. Катя понимала, что, если Нельсон уедет, они больше никогда не увидятся.
— Я никуда не поеду без тебя и Лары, — утешал ее Нельсон. Катя старалась не плакать при мысли о скорой разлуке. Она любила мужа.
Наконец Нельсон предпринял крайние меры: написал решительное письмо отцу, где извещал его, что он решил остаться с женой и дочерью в СССР и уже даже подал заявление с просьбой о советском гражданстве. Он писал, что вынужден решиться на этот шаг, потому что не хочет расставаться с семьей и предпочитает разлуку с родиной разлуке с женой и дочерью.
Тогда его отец наконец сдался. Через месяц было получено разрешение, а еще через две недели молодые люди Сочетались законным браком. Вскоре они уже паковали чемоданы для отъезда. Шел тысяча девятьсот восемьдесят шестой, переломный для Союза год.
Луанга встретила их тридцатиградусным зноем и высоким, без единого облачка, небом. «Ил-62», везущий родственников посольских работников и дипломатическую почту, прокатился до конца взлетной полосы и застыл у рыжей кромки поля. В иллюминаторе виднелась выжженная поляна с редкими кустиками травы. На горизонте в дрожащем мареве расплылись от зноя узколистые акации.
Черный парень в коротких шортах и военной рубашке вразвалку приблизился к самолету. Его движения были плавны и грациозны, точно движения дикого зверя.
Было видно, что он никогда никуда не торопится.
Катя вышла из салона на трап, и раскаленный воздух расплавленной лавой влился в грудь, опаляя легкие. Она мгновенно вспотела, как будто ее опустили в горячую воду.
— Мамочка, смотри! — Лара во все глаза глядела на таких же чернокожих и кудрявых людей, как она сама и папа. Ей это было в диковинку, она привыкла, что вокруг нее только белые лица, белые люди.
— Они что, загорели? — спросила она удивленно.
— Да, — ответила Катя, — именно.
Дед Жонас не встретил их в аэропорту, однако прислал за ними машину.
Пузатый минивэн долго пробирался по узким улочкам, запруженным народом. Катя с восторгом глазела по сторонам. Сияющая, яркая, беспокойная жизнь бурлила вокруг, ослепляя яркими красками.
Глянцево-черные женщины с длинными шеями плавно шествовали по улице, торжественно неся на голове корзины экзотических фруктов, погонщики свистом бича и горловыми криками направляли повозки, в которых билась и переливалась на солнце океанская рыба. Автомобилей было много, но все они были очень старые, разномастные, мятые. Водители здесь были абсолютно уверены, что их шоферская обязанность состоит лишь в том, чтобы как можно чаще нажимать на клаксон, поэтому над улицей стоял жуткий вой. Машины ездили, как им заблагорассудится — и по левой стороне дороги, и по правой. Зато на центральной площади города возле бетонного куба банка стоял чернокожий полицейский в голубой рубашке и в фуражке с высоким околышем. На его груди болтался абсолютно бесполезный в городском гаме свисток. Руководить движением он даже не пытался. Повозки и автомобили, бешено сигналя, образовывали вокруг живой статуи бурный водоворот.
Курчавые тонконогие ребятишки играли в пыли на проезжей части, торговцы вывешивали свой немудреный товар прямо на улице. Седые старики, тощие как щепки, с мудрыми лицами и дистрофичными телами, дремали у входа в картонные лачуги.
— О Господи! — ужаснулась Катя, представив, что ей придется жить в одной из подобных развалюх.
— Мы будем жить в другом районе, — успокоил ее муж.
Вскоре машина свернула на боковую улицу, сшибла по пути несколько коробок, наваленных у входа в магазин, спугнула коричневых кур, которые, квохча, купались в горячей пыли, и вырвалась на просторную асфальтовую магистраль. Вдали раскинулся зеленый массив, .кое-где разреженный плоскими кровлями домов. Здесь было чисто и красиво. Аккуратные ограды вокруг белоснежных вилл не позволяли пышной растительности вылиться на улицу, лужайки с ровно подстриженной травой приглашали понежиться на мягком ложе.
— Как красиво! — воскликнула Катя.
— Вот наш дом. — Нельсон указал на бело-розовый особняк в колониальном стиле, прячущийся от жары под раскидистым деревом с огромными плоскими листьями и облупленным стволом.
Ажурные ворота виллы автоматически разъехались в стороны, автомобиль вкатился во двор и застыл перед домом.
— Мамочка, как здесь здорово! — восторженно запищала Лара и первой выпрыгнула из машины.
Из дома вышла пожилая негритянка со сморщенным, как печеная картофелина, лицом.
— Отнеси вещи в комнату, — повелительно бросил Нельсон шоферу и мимоходом поздоровался с женщиной:
— Здравствуй, Нтама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Хотелось расплакаться. Катя изо всех сил сжала веки, чтобы не разнюниться, — перед матерью ей всегда хотелось выглядеть сильной.
— Вы должны немедленно расписаться! — приказным тоном произнесла Нина Николаевна, узнав, что Катя и Нельсон еще не состоят в законном браке. — Ты должна понять, что подобная ситуация бросает тень и на меня тоже.
Она, как всегда, в своем репертуаре… Ей наплевать и на нее, Катю, и на ее ребенка. Все ее мысли только о том, как она будет выглядеть в глазах окружающих.
— А он очень черный… этот, как его… Ну, твой муж? А твоя дочка тоже очень черная?
Она не сказала «моя внучка», отстраненно именуя Лару «твоя дочка». Катю кольнуло в сердце. Она им обеим чужая, совершенно чужая…
— Я пойду, — проговорила Катя, вставая, — мне скоро кормить.
Мать свела на переносице светлые, ровно выщипанные бровки и почувствовала, что сейчас она должна сказать что-то очень важное для них обеих, своеобразное материнское напутствие. И она наконец нашла эти важные, долгожданные слова.
— Грудь не застуди, — сказала она, провожая Катю до дверей. — При кормлении очень важно не застудить грудь.
Катя вышла в коридор и расхохоталась так, что было слышно в номере. Она смеялась только потому, что ей очень хотелось плакать.
Они поженились, когда Ларе исполнилось три года. К этому времени девочка превратилась в хорошенькую черную куколку с жгучими угольками широко распахнутых глаз, с пухлыми ручками и непокорной копной волос на голове. Она была всеобщей любимицей — живая, подвижная, любознательная. Она без умолку болтала с южнорусским мягким "т" и порой вставляла в речь португальские слова, которым ее учил отец.
Бабушка и дедушка души в ней не чаяли, а дядя Славик, сводный брат матери, был для нее главным авторитетом.
Подходила к концу учеба Нельсона в Киеве, а Катя все еще не знала, останутся ли они вместе или им придется разлучиться навсегда.
Упрямый дед Жонас все еще не давал разрешения на брак, надеясь, что сын вернется на родину и забудет свою русскую жену. Катя понимала, что, если Нельсон уедет, они больше никогда не увидятся.
— Я никуда не поеду без тебя и Лары, — утешал ее Нельсон. Катя старалась не плакать при мысли о скорой разлуке. Она любила мужа.
Наконец Нельсон предпринял крайние меры: написал решительное письмо отцу, где извещал его, что он решил остаться с женой и дочерью в СССР и уже даже подал заявление с просьбой о советском гражданстве. Он писал, что вынужден решиться на этот шаг, потому что не хочет расставаться с семьей и предпочитает разлуку с родиной разлуке с женой и дочерью.
Тогда его отец наконец сдался. Через месяц было получено разрешение, а еще через две недели молодые люди Сочетались законным браком. Вскоре они уже паковали чемоданы для отъезда. Шел тысяча девятьсот восемьдесят шестой, переломный для Союза год.
Луанга встретила их тридцатиградусным зноем и высоким, без единого облачка, небом. «Ил-62», везущий родственников посольских работников и дипломатическую почту, прокатился до конца взлетной полосы и застыл у рыжей кромки поля. В иллюминаторе виднелась выжженная поляна с редкими кустиками травы. На горизонте в дрожащем мареве расплылись от зноя узколистые акации.
Черный парень в коротких шортах и военной рубашке вразвалку приблизился к самолету. Его движения были плавны и грациозны, точно движения дикого зверя.
Было видно, что он никогда никуда не торопится.
Катя вышла из салона на трап, и раскаленный воздух расплавленной лавой влился в грудь, опаляя легкие. Она мгновенно вспотела, как будто ее опустили в горячую воду.
— Мамочка, смотри! — Лара во все глаза глядела на таких же чернокожих и кудрявых людей, как она сама и папа. Ей это было в диковинку, она привыкла, что вокруг нее только белые лица, белые люди.
— Они что, загорели? — спросила она удивленно.
— Да, — ответила Катя, — именно.
Дед Жонас не встретил их в аэропорту, однако прислал за ними машину.
Пузатый минивэн долго пробирался по узким улочкам, запруженным народом. Катя с восторгом глазела по сторонам. Сияющая, яркая, беспокойная жизнь бурлила вокруг, ослепляя яркими красками.
Глянцево-черные женщины с длинными шеями плавно шествовали по улице, торжественно неся на голове корзины экзотических фруктов, погонщики свистом бича и горловыми криками направляли повозки, в которых билась и переливалась на солнце океанская рыба. Автомобилей было много, но все они были очень старые, разномастные, мятые. Водители здесь были абсолютно уверены, что их шоферская обязанность состоит лишь в том, чтобы как можно чаще нажимать на клаксон, поэтому над улицей стоял жуткий вой. Машины ездили, как им заблагорассудится — и по левой стороне дороги, и по правой. Зато на центральной площади города возле бетонного куба банка стоял чернокожий полицейский в голубой рубашке и в фуражке с высоким околышем. На его груди болтался абсолютно бесполезный в городском гаме свисток. Руководить движением он даже не пытался. Повозки и автомобили, бешено сигналя, образовывали вокруг живой статуи бурный водоворот.
Курчавые тонконогие ребятишки играли в пыли на проезжей части, торговцы вывешивали свой немудреный товар прямо на улице. Седые старики, тощие как щепки, с мудрыми лицами и дистрофичными телами, дремали у входа в картонные лачуги.
— О Господи! — ужаснулась Катя, представив, что ей придется жить в одной из подобных развалюх.
— Мы будем жить в другом районе, — успокоил ее муж.
Вскоре машина свернула на боковую улицу, сшибла по пути несколько коробок, наваленных у входа в магазин, спугнула коричневых кур, которые, квохча, купались в горячей пыли, и вырвалась на просторную асфальтовую магистраль. Вдали раскинулся зеленый массив, .кое-где разреженный плоскими кровлями домов. Здесь было чисто и красиво. Аккуратные ограды вокруг белоснежных вилл не позволяли пышной растительности вылиться на улицу, лужайки с ровно подстриженной травой приглашали понежиться на мягком ложе.
— Как красиво! — воскликнула Катя.
— Вот наш дом. — Нельсон указал на бело-розовый особняк в колониальном стиле, прячущийся от жары под раскидистым деревом с огромными плоскими листьями и облупленным стволом.
Ажурные ворота виллы автоматически разъехались в стороны, автомобиль вкатился во двор и застыл перед домом.
— Мамочка, как здесь здорово! — восторженно запищала Лара и первой выпрыгнула из машины.
Из дома вышла пожилая негритянка со сморщенным, как печеная картофелина, лицом.
— Отнеси вещи в комнату, — повелительно бросил Нельсон шоферу и мимоходом поздоровался с женщиной:
— Здравствуй, Нтама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116