Кому она здесь нужна? Она думала, что будет жить в своей семье, с дедом и отцом, а ее гонят в холодную чужую Европу.
— Хорошо, — тяжело вздохнула она. — Я согласна.
— Отлично, — хлопнул в ладоши дед. — И у нас в семье будет своя яйцеголовая студентка! Когда-нибудь я сделаю тебя министром, — пообещал он.
Вскоре лайнер, летевший чартерным рейсом в Лондон, поднялся с аэродрома Луанги. На его борту среди пятидесяти отпрысков высокопоставленных государственных чиновников находилась и Лара.
«Я буду хорошо учиться, очень хорошо! — думала она, глядя на ровный зеленый ковер, расстилавшийся под брюхом самолета. — Я стану знаменитым юристом и приеду в Россию. Я докажу, что мама невиновна!»
Мечты, мечты…
— Семь лет общего режима, — произнес судья, полный седоватый мужчина с помятым геморроидальным лицом.
Подсудимая Сорокина-Жасинту не шелохнулась. Зал, битком набитый представителями прессы и праздными зеваками, разочарованно загудел. Во время процесса поговаривали о полном оправдании подсудимой, но этого не произошло.
Минимальный срок наказания по статье «хранение и распространение наркотиков» был семь лет. И Сорокина-Жасинту получила свои законные семь лет.
Во время судебного процесса в зале ходили слухи, что судью подкупили влиятельные родственники подсудимой, а точнее, ее мать, знаменитая актриса Тарабрина. Говорили, что судья скостит ей срок на основании действительно трудного материального положения подсудимой и ее проблем со здоровьем. Впрочем, эти слухи, как и большинство слухов, оказались неверными.
Адвокат пытался разжалобить суд тем, что его подзащитная нуждается в оперативном лечении. В своей речи он был просто великолепен.
— За этот случай нужно благодарить лишь нашу безжалостную систему, которая толкает таких отчаявшихся людей, как Екатерина Сорокина-Жасинту, на преступление. Люди, подобные ей, поставлены в невыносимое положение, они оказались на грани выживания…
Адвокату действительно хорошо заплатили. Но, несмотря на многочисленные слухи, видевшие в этом всемогущую руку Тарабриной, на самом деле деньги на адвоката раздобыл отец подсудимой. Семейный дом в Калиновке был задешево продан беженцам из Чечни. Вырученных денег едва хватило на оплату адвокатских услуг.
Напрасно кино— и фотокамеры недреманным оком оглядывали зал суда — знаменитых родственников в нем не наблюдалось. Только одна старенькая женщина в видавшем виды драповом пальто и линялой фетровой шляпе скромно жалась за спинами любопытной, ждущей скандала публики. У нее была жидкая косичка под мятой шляпой и огромный лоб с залысинами. При виде нее подсудимая сначала нахмурилась, но потом лицо ее просветлело.
— Кутькова, милая Кутькова! — шепнула она пересохшим ртом.
Среди свидетелей процесса находился и Колтаков, тот самый неумолимый «таможенник», так не похожий на прочих представителей этого жадноватого, но сговорчивого племени. Даниель, владелец партии дорогостоящего героина, на суде фигурировал тоже как свидетель. На вопрос судьи, для кого предназначался героин, он отвечал с сильным иностранным акцентом:
— Я русски не понимай. Я студент, учусь, скоро на родину уезжать… Она говорит: знаешь Бабо? Говорить, знаю. И все! Какой героин? Я бедный студент, плачу за учеб, за квартир плачу, как могу купиль столько? Не понимай!
— Но подсудимая утверждает, что это вы вручили ей деньги на дорогу в качестве задатка. И сами позвонили так называемому Бабо.
— Какие такие деньги? Она говорит: Даниель, ты — друг, дай деньги на операция. На, говорю, — лечиться… А она уехаль, деньги увез, не лечиться.
Бабо — мой земляк, ее муж — мой земляк, надо земляк земляка помогать.
Поняв, что от туземца путного не добиться, судья оставил Даниеля в покое.
В перерыве заседания Кате передали записку, что если она станет настаивать на том, что героин предназначался для Даниеля, то ее родственников или ее самое после освобождения заставят выплачивать полную стоимость порошка.
А это, на минуточку, — больше четырехсот тысяч долларов!
И Катя не стала настаивать. Ей было уже все равно.
После объявления приговора конвой увел подсудимую. Разморенная духотой толпа повалила в коридор. Засверкали блицы фотовспышек, зажужжали профессиональные камеры. Адвокат, сыпля направо и налево юридическими терминами, давал интервью. Жадное любопытство присутствующих уже начало мало-помалу остывать. Пищи для скандала не было. Мать подсудимой и ее ясновельможные сестры в суд не явились.
Кутькова тихо скользнула в квартиру и сняла у вешалки старенькие промокшие боты.
— Где ты была? — послышался из кухни недовольный голос с властными интонациями. — Телефон трезвонит постоянно, я все время дергаюсь. Ты же знаешь, перед съемками мне это вредно.
— Сейчас, сейчас, — проговорила Кутькова и торопливо бросилась к трубке. — Нет, Нина Николаевна не может подойти… Нет, она не дает интервью…
Оставьте свой номер, она перезвонит…
После этой традиционной фразы звонивший обычно в гневе швырял трубку, понимая, что от него хотят скорее отделаться.
Макс, развалившись в кресле, неторопливо затягивался сигаретой.
Нина Николаевна с бледным, сильно подурневшим и постаревшим лицом, в дымчатых очках, скрывавших усталые глаза, расхаживала по комнате, воинственно скрестив руки на груди. Макс следил за ее перемещениями преданным и внимательным взглядом.
— Это какой-то дурдом! — капризно пожаловалась Нина Николаевна. — Из дома не могу выйти! Репортеры облепляют, как пчелы, микрофоны в рот суют. Ни черные очки не помогают, ни шляпа. Проклятые папарацци!
Макс понимающе хмыкнул.
— Что же делать? — шумно вздохнула Нина Николаевна, ни к кому персонально не обращаясь.
— Я знаю, что делать! — Сизая струйка дыма, кудрявясь, потянулась к потолку. — Выход один — надо дать пресс-конференцию. Эти шелудивые псы не отстанут, пока не насытят свое любопытство. Вонючки, гады, гниды телевизорные…
— Ни за что! — испуганно взмахнула рукой Нина Николаевна. — Этого еще не хватало! Это же значит оповестить весь мир, что дочь Тарабриной торгует наркотиками. Еще и про меня наплетут, что я приторговываю героином.
— Значит, надо дать интервью верному человеку, — пожал плечами Макс. — Он напишет то, что надо. Поверьте, Ниночка свет Николаевна, это единственный выход.
Нина Николаевна набрала номер дочери.
— Даша? У тебя что?.. У меня то же самое! — вздохнула она. — Остается только потакать плебейским вкусам толпы. Тут Макс предлагает одно дельце… Я подумала и согласилась… Что еще остается, все равно не отстанут…
Вспыхнул в темноте голубоватым светом экран телевизора. В передаче «Вести с криминальных полей» мужчина с расплывчатым лицом (заретушированным для неузнаваемости) и измененным голосом произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Хорошо, — тяжело вздохнула она. — Я согласна.
— Отлично, — хлопнул в ладоши дед. — И у нас в семье будет своя яйцеголовая студентка! Когда-нибудь я сделаю тебя министром, — пообещал он.
Вскоре лайнер, летевший чартерным рейсом в Лондон, поднялся с аэродрома Луанги. На его борту среди пятидесяти отпрысков высокопоставленных государственных чиновников находилась и Лара.
«Я буду хорошо учиться, очень хорошо! — думала она, глядя на ровный зеленый ковер, расстилавшийся под брюхом самолета. — Я стану знаменитым юристом и приеду в Россию. Я докажу, что мама невиновна!»
Мечты, мечты…
— Семь лет общего режима, — произнес судья, полный седоватый мужчина с помятым геморроидальным лицом.
Подсудимая Сорокина-Жасинту не шелохнулась. Зал, битком набитый представителями прессы и праздными зеваками, разочарованно загудел. Во время процесса поговаривали о полном оправдании подсудимой, но этого не произошло.
Минимальный срок наказания по статье «хранение и распространение наркотиков» был семь лет. И Сорокина-Жасинту получила свои законные семь лет.
Во время судебного процесса в зале ходили слухи, что судью подкупили влиятельные родственники подсудимой, а точнее, ее мать, знаменитая актриса Тарабрина. Говорили, что судья скостит ей срок на основании действительно трудного материального положения подсудимой и ее проблем со здоровьем. Впрочем, эти слухи, как и большинство слухов, оказались неверными.
Адвокат пытался разжалобить суд тем, что его подзащитная нуждается в оперативном лечении. В своей речи он был просто великолепен.
— За этот случай нужно благодарить лишь нашу безжалостную систему, которая толкает таких отчаявшихся людей, как Екатерина Сорокина-Жасинту, на преступление. Люди, подобные ей, поставлены в невыносимое положение, они оказались на грани выживания…
Адвокату действительно хорошо заплатили. Но, несмотря на многочисленные слухи, видевшие в этом всемогущую руку Тарабриной, на самом деле деньги на адвоката раздобыл отец подсудимой. Семейный дом в Калиновке был задешево продан беженцам из Чечни. Вырученных денег едва хватило на оплату адвокатских услуг.
Напрасно кино— и фотокамеры недреманным оком оглядывали зал суда — знаменитых родственников в нем не наблюдалось. Только одна старенькая женщина в видавшем виды драповом пальто и линялой фетровой шляпе скромно жалась за спинами любопытной, ждущей скандала публики. У нее была жидкая косичка под мятой шляпой и огромный лоб с залысинами. При виде нее подсудимая сначала нахмурилась, но потом лицо ее просветлело.
— Кутькова, милая Кутькова! — шепнула она пересохшим ртом.
Среди свидетелей процесса находился и Колтаков, тот самый неумолимый «таможенник», так не похожий на прочих представителей этого жадноватого, но сговорчивого племени. Даниель, владелец партии дорогостоящего героина, на суде фигурировал тоже как свидетель. На вопрос судьи, для кого предназначался героин, он отвечал с сильным иностранным акцентом:
— Я русски не понимай. Я студент, учусь, скоро на родину уезжать… Она говорит: знаешь Бабо? Говорить, знаю. И все! Какой героин? Я бедный студент, плачу за учеб, за квартир плачу, как могу купиль столько? Не понимай!
— Но подсудимая утверждает, что это вы вручили ей деньги на дорогу в качестве задатка. И сами позвонили так называемому Бабо.
— Какие такие деньги? Она говорит: Даниель, ты — друг, дай деньги на операция. На, говорю, — лечиться… А она уехаль, деньги увез, не лечиться.
Бабо — мой земляк, ее муж — мой земляк, надо земляк земляка помогать.
Поняв, что от туземца путного не добиться, судья оставил Даниеля в покое.
В перерыве заседания Кате передали записку, что если она станет настаивать на том, что героин предназначался для Даниеля, то ее родственников или ее самое после освобождения заставят выплачивать полную стоимость порошка.
А это, на минуточку, — больше четырехсот тысяч долларов!
И Катя не стала настаивать. Ей было уже все равно.
После объявления приговора конвой увел подсудимую. Разморенная духотой толпа повалила в коридор. Засверкали блицы фотовспышек, зажужжали профессиональные камеры. Адвокат, сыпля направо и налево юридическими терминами, давал интервью. Жадное любопытство присутствующих уже начало мало-помалу остывать. Пищи для скандала не было. Мать подсудимой и ее ясновельможные сестры в суд не явились.
Кутькова тихо скользнула в квартиру и сняла у вешалки старенькие промокшие боты.
— Где ты была? — послышался из кухни недовольный голос с властными интонациями. — Телефон трезвонит постоянно, я все время дергаюсь. Ты же знаешь, перед съемками мне это вредно.
— Сейчас, сейчас, — проговорила Кутькова и торопливо бросилась к трубке. — Нет, Нина Николаевна не может подойти… Нет, она не дает интервью…
Оставьте свой номер, она перезвонит…
После этой традиционной фразы звонивший обычно в гневе швырял трубку, понимая, что от него хотят скорее отделаться.
Макс, развалившись в кресле, неторопливо затягивался сигаретой.
Нина Николаевна с бледным, сильно подурневшим и постаревшим лицом, в дымчатых очках, скрывавших усталые глаза, расхаживала по комнате, воинственно скрестив руки на груди. Макс следил за ее перемещениями преданным и внимательным взглядом.
— Это какой-то дурдом! — капризно пожаловалась Нина Николаевна. — Из дома не могу выйти! Репортеры облепляют, как пчелы, микрофоны в рот суют. Ни черные очки не помогают, ни шляпа. Проклятые папарацци!
Макс понимающе хмыкнул.
— Что же делать? — шумно вздохнула Нина Николаевна, ни к кому персонально не обращаясь.
— Я знаю, что делать! — Сизая струйка дыма, кудрявясь, потянулась к потолку. — Выход один — надо дать пресс-конференцию. Эти шелудивые псы не отстанут, пока не насытят свое любопытство. Вонючки, гады, гниды телевизорные…
— Ни за что! — испуганно взмахнула рукой Нина Николаевна. — Этого еще не хватало! Это же значит оповестить весь мир, что дочь Тарабриной торгует наркотиками. Еще и про меня наплетут, что я приторговываю героином.
— Значит, надо дать интервью верному человеку, — пожал плечами Макс. — Он напишет то, что надо. Поверьте, Ниночка свет Николаевна, это единственный выход.
Нина Николаевна набрала номер дочери.
— Даша? У тебя что?.. У меня то же самое! — вздохнула она. — Остается только потакать плебейским вкусам толпы. Тут Макс предлагает одно дельце… Я подумала и согласилась… Что еще остается, все равно не отстанут…
Вспыхнул в темноте голубоватым светом экран телевизора. В передаче «Вести с криминальных полей» мужчина с расплывчатым лицом (заретушированным для неузнаваемости) и измененным голосом произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116