И уж он-то позаботится, чтобы его собаки были спущены и готовы броситься на любого недотепу, который полезет через его ворота.
Краем аллеи он спускался вниз, ощупывая брюки – дыра не меньше десяти дюймов. Выругался еще пару раз.
Шум открывающихся электрических ворот до смерти его напугал, и он встал как вкопанный. Потом свет от фар машины, влетевшей на полной скорости, заметался внизу аллеи. Он как раз успел броситься в кусты и приземлился на правую руку, которая отозвалась нешуточной болью. Он застонал. Земля была влажной – постоянно включены были автоматические разбрызгиватели, и он катался по грязи.
Услышав лай собаки, он застыл от ужаса.
Дверь открыла маленькая кроткая азиатка.
Оливеру нравились уроженцы Востока: они знают свое место.
– Оливер Истерн, – сказал он вежливо. – Мисс Джермейн мне звонила.
– Где тебя, блядь, носит! – нагло заявила не такая уж и кроткая азиатка. – Иди за мной.
Расстроенный таким приемом, он потащился за ней на второй этаж в спальню. Там его взору открылась потрясающая, если не сказать больше, картина. Джина Джермейн… величайший символ секса… лежала, распластавшись, как белоснежная дива на пляже. А сверху, выставив для обозрения голую волосатую задницу, развалился Нийл Грей.
– Ах, дерьмо! – воскликнул Оливер. – Вы только для того подняли меня с постели, чтобы я посмотрел, как вы трахаетесь?
Я, знаете ли, видел такое и раньше… только в лучшем актерском исполнении.
– Ты, хер! – собрав все свои силы, завизжала Джина. – Сделай что-нибудь, черт тебя побери! Ты ведь у нас лучший продюсер.
Глава 42
– Я ищу одну женщину, – монотонно пробубнил Дек.
Толстуха в фиолетовом свитере, в короткой черной юбке и с маленьким ребенком на боку засмеялась и сказала:
– Ане всех?
Она стояла в дверях захудалого домишки и ждала, что он еще скажет.
– Миссис Кэрролл, – сказал он, вертя в руках бумажку, хотя и знал прекрасно, что на ней написано. – К-э-р-р-о-л-л, – медленно повторил он, читая по буквам.
Женщина неуверенно покачала головой.
– Не знаю. – У ребенка потекло из носа, и она рассеянно утерла его ладонью. – Не знаю.
– Кто там? – раздался мужской голос, и рядом с ней в дверях появился жирный коротышка. – Да? – рявкнул он. – Чего надо?
Дек подставил ногу, чтобы дверь не захлопнули.
– Кто здесь жил до вас? – холодно спросил он.
Что-то было в его взгляде – таком пустом и суровом, – что мужик отнекиваться не стал.
– Какая-то старая ведьма.
– По фамилии Кэрролл?
– Не знаю. – Он насел на дверь, пытаясь ее закрыть, но нога Дека мешала.
Женщина громко шепнула:
– Чо ему надо? Чой-то он не катится?
– Где мне узнать, кто здесь жил раньше? – спросил Дек; в черных его глазах горело разочарование.
– Повыспроси-ка у того бездельника, что нам сдает эту халупу, – сказал мужик, которому не терпелось, чтобы Дек убрался с его порога. – Он порасскажет, А мы ничо не знаем.
– Не, – поддакнула женщина. – Мы тут ни с кем не знаемся.
Мужчина ушел в дом и вернулся с обрывком газеты, на котором нацарапаны были фамилия и адрес.
– И скажи этому жмоту, что новую-то крышу пять лет как обещается поставить.
Дек взял бумажку, убрал ногу и, не сказав больше ни слова, пошел восвояси.
– Придурок трахнутый, – рявкнул мужик и захлопнул дверь.
Дек шел быстрым шагом, смотрел прямо перед собой. Бумажка. Клочки бумаги. И все они куда-то да ведут…
Они сидели рядышком в местном баре, Дек потягивал кока-колу, а Джой опрокинула один за другим три рома скалой.
– Поздно уже, – сказала она. – Во сколько ты обещал предкам, что мы придем?
– Как получится, – ответил он.
– Чего это? – спросила она. – Они не горят, что ли, со мной познакомиться?
– Еще как, – сказал он уныло, вспоминая слова матери.
Она пялилась на него, словно чувствовала, что эта будет не такая, как все. «Приводи, если тебе так у ж надо», – сказала она.
«Нам прийти к ужину?»– отважился он.
«После ужина. Яне собираюсь готовить для какой-то дешевой потаскушки, с которой даже и незнакома».
«Она не дешевая потаскушка», – возразил он.
Мать растянула губы щелочкой, улыбнулась.
«Раз ты ее подцепил, значит, потаскушка».
– Потопали, – ныла Джой. – Вот те точно, ковбой, еще стакашку пропущу и все тогда на них, выблюю.
Дек взглянул на часы. Было полдесятого.
– Что-то я себя неважно чувствую, – пробормотал он.
– Опять норовишь открутиться. Вот оно что.
– И не думал откручиваться, – возмутился он.
– Конечно, – проворчала она.
Он глубоко вздохнул.
– Пошли. Готова?
Она выхватила из сумочки замызганное зеркальце в оловянной оправе и уставилась на себя. Потом отыскала помаду и намазалась еще сильнее.
– Для маменьки твоей хочу выглядеть что надо, – оправдывалась она. – Бабы живо подмечают, кто как намазан. Сказал ей, как я тебе говорила, что я манекенщица?
– Забыл.
– Вот зар-раза! А она бы думала: вот это класс! Иной раз ты дурак дураком.
Он сдавил ее запястье как клещами.
– Не говори так.
Она вырвалась.
– Ладно. Ладно. Ты же знаешь, это я так. – Голосок ее стал детским. – Улыбнись мне, ковбой. Я твоя крошка. – Она игриво потянула его за ухо. – Крошка сильно любит взрослого мужика.
Он успокоился.
Она почувствовала облегчение. Не хотела, чтобы опять все сорвалось с маманей и папаней. Она знала, стоит им только познакомиться, и они ее полюбят, а полюбят, так все будет легко. Надо же ей кого-нибудь иметь. Восемнадцать лет отроду и уже вымоталась совсем. С тринадцати лет на улице, нелегко бывало, но справилась.
Была надежда, что получится что-нибудь с полицейским. Он первый мужик, который по-человечески с ней обошелся, и она бы все для него сделала. Но когда позвонила, чтобы дать ему еще один, самый последний шанс, он притворился, будто не знает, кто она такая, и трубку повесил. Вот гад!
Леон, полицейский. Таким же, как и все остальные, оказался.
Потом Дек подвернулся, и она сразу поняла, что он с придурью.
Но обращалась с ним осторожно, быстро усвоила, на какие давить кнопки, чтобы был у нее как шелковый.
Ее пробирало от восторга, как представит, что, может, доведется завести семью. Миссис Дек Эндрюс с маманей и папаней… его маманей и папаней; они привыкнут и полюбят ее, как если бона была их дочерью.
Она вздохнула. Лучше Дек, чем ничего. Не урод, подстриг бы только волосы, а то распустил до плеч и ходит как привидение.
Мать терпеть не может его прическу, Джой хорошо это усвоила.
Вместе они заставят его подстричься. Когда поженятся, она много чего сделает.
– Ну, ковбой! – Она весело подмигнула. – Крошка твоя готова.
Подобной жары он не помнил. Жара как в пустыне – обволакивающая, удушливая.
Он зашел в парикмахерскую и потребовал, чтобы его обрили наголо.
– Хочешь, чтобы я снял все? – спросил старик, хозяин парикмахерской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Краем аллеи он спускался вниз, ощупывая брюки – дыра не меньше десяти дюймов. Выругался еще пару раз.
Шум открывающихся электрических ворот до смерти его напугал, и он встал как вкопанный. Потом свет от фар машины, влетевшей на полной скорости, заметался внизу аллеи. Он как раз успел броситься в кусты и приземлился на правую руку, которая отозвалась нешуточной болью. Он застонал. Земля была влажной – постоянно включены были автоматические разбрызгиватели, и он катался по грязи.
Услышав лай собаки, он застыл от ужаса.
Дверь открыла маленькая кроткая азиатка.
Оливеру нравились уроженцы Востока: они знают свое место.
– Оливер Истерн, – сказал он вежливо. – Мисс Джермейн мне звонила.
– Где тебя, блядь, носит! – нагло заявила не такая уж и кроткая азиатка. – Иди за мной.
Расстроенный таким приемом, он потащился за ней на второй этаж в спальню. Там его взору открылась потрясающая, если не сказать больше, картина. Джина Джермейн… величайший символ секса… лежала, распластавшись, как белоснежная дива на пляже. А сверху, выставив для обозрения голую волосатую задницу, развалился Нийл Грей.
– Ах, дерьмо! – воскликнул Оливер. – Вы только для того подняли меня с постели, чтобы я посмотрел, как вы трахаетесь?
Я, знаете ли, видел такое и раньше… только в лучшем актерском исполнении.
– Ты, хер! – собрав все свои силы, завизжала Джина. – Сделай что-нибудь, черт тебя побери! Ты ведь у нас лучший продюсер.
Глава 42
– Я ищу одну женщину, – монотонно пробубнил Дек.
Толстуха в фиолетовом свитере, в короткой черной юбке и с маленьким ребенком на боку засмеялась и сказала:
– Ане всех?
Она стояла в дверях захудалого домишки и ждала, что он еще скажет.
– Миссис Кэрролл, – сказал он, вертя в руках бумажку, хотя и знал прекрасно, что на ней написано. – К-э-р-р-о-л-л, – медленно повторил он, читая по буквам.
Женщина неуверенно покачала головой.
– Не знаю. – У ребенка потекло из носа, и она рассеянно утерла его ладонью. – Не знаю.
– Кто там? – раздался мужской голос, и рядом с ней в дверях появился жирный коротышка. – Да? – рявкнул он. – Чего надо?
Дек подставил ногу, чтобы дверь не захлопнули.
– Кто здесь жил до вас? – холодно спросил он.
Что-то было в его взгляде – таком пустом и суровом, – что мужик отнекиваться не стал.
– Какая-то старая ведьма.
– По фамилии Кэрролл?
– Не знаю. – Он насел на дверь, пытаясь ее закрыть, но нога Дека мешала.
Женщина громко шепнула:
– Чо ему надо? Чой-то он не катится?
– Где мне узнать, кто здесь жил раньше? – спросил Дек; в черных его глазах горело разочарование.
– Повыспроси-ка у того бездельника, что нам сдает эту халупу, – сказал мужик, которому не терпелось, чтобы Дек убрался с его порога. – Он порасскажет, А мы ничо не знаем.
– Не, – поддакнула женщина. – Мы тут ни с кем не знаемся.
Мужчина ушел в дом и вернулся с обрывком газеты, на котором нацарапаны были фамилия и адрес.
– И скажи этому жмоту, что новую-то крышу пять лет как обещается поставить.
Дек взял бумажку, убрал ногу и, не сказав больше ни слова, пошел восвояси.
– Придурок трахнутый, – рявкнул мужик и захлопнул дверь.
Дек шел быстрым шагом, смотрел прямо перед собой. Бумажка. Клочки бумаги. И все они куда-то да ведут…
Они сидели рядышком в местном баре, Дек потягивал кока-колу, а Джой опрокинула один за другим три рома скалой.
– Поздно уже, – сказала она. – Во сколько ты обещал предкам, что мы придем?
– Как получится, – ответил он.
– Чего это? – спросила она. – Они не горят, что ли, со мной познакомиться?
– Еще как, – сказал он уныло, вспоминая слова матери.
Она пялилась на него, словно чувствовала, что эта будет не такая, как все. «Приводи, если тебе так у ж надо», – сказала она.
«Нам прийти к ужину?»– отважился он.
«После ужина. Яне собираюсь готовить для какой-то дешевой потаскушки, с которой даже и незнакома».
«Она не дешевая потаскушка», – возразил он.
Мать растянула губы щелочкой, улыбнулась.
«Раз ты ее подцепил, значит, потаскушка».
– Потопали, – ныла Джой. – Вот те точно, ковбой, еще стакашку пропущу и все тогда на них, выблюю.
Дек взглянул на часы. Было полдесятого.
– Что-то я себя неважно чувствую, – пробормотал он.
– Опять норовишь открутиться. Вот оно что.
– И не думал откручиваться, – возмутился он.
– Конечно, – проворчала она.
Он глубоко вздохнул.
– Пошли. Готова?
Она выхватила из сумочки замызганное зеркальце в оловянной оправе и уставилась на себя. Потом отыскала помаду и намазалась еще сильнее.
– Для маменьки твоей хочу выглядеть что надо, – оправдывалась она. – Бабы живо подмечают, кто как намазан. Сказал ей, как я тебе говорила, что я манекенщица?
– Забыл.
– Вот зар-раза! А она бы думала: вот это класс! Иной раз ты дурак дураком.
Он сдавил ее запястье как клещами.
– Не говори так.
Она вырвалась.
– Ладно. Ладно. Ты же знаешь, это я так. – Голосок ее стал детским. – Улыбнись мне, ковбой. Я твоя крошка. – Она игриво потянула его за ухо. – Крошка сильно любит взрослого мужика.
Он успокоился.
Она почувствовала облегчение. Не хотела, чтобы опять все сорвалось с маманей и папаней. Она знала, стоит им только познакомиться, и они ее полюбят, а полюбят, так все будет легко. Надо же ей кого-нибудь иметь. Восемнадцать лет отроду и уже вымоталась совсем. С тринадцати лет на улице, нелегко бывало, но справилась.
Была надежда, что получится что-нибудь с полицейским. Он первый мужик, который по-человечески с ней обошелся, и она бы все для него сделала. Но когда позвонила, чтобы дать ему еще один, самый последний шанс, он притворился, будто не знает, кто она такая, и трубку повесил. Вот гад!
Леон, полицейский. Таким же, как и все остальные, оказался.
Потом Дек подвернулся, и она сразу поняла, что он с придурью.
Но обращалась с ним осторожно, быстро усвоила, на какие давить кнопки, чтобы был у нее как шелковый.
Ее пробирало от восторга, как представит, что, может, доведется завести семью. Миссис Дек Эндрюс с маманей и папаней… его маманей и папаней; они привыкнут и полюбят ее, как если бона была их дочерью.
Она вздохнула. Лучше Дек, чем ничего. Не урод, подстриг бы только волосы, а то распустил до плеч и ходит как привидение.
Мать терпеть не может его прическу, Джой хорошо это усвоила.
Вместе они заставят его подстричься. Когда поженятся, она много чего сделает.
– Ну, ковбой! – Она весело подмигнула. – Крошка твоя готова.
Подобной жары он не помнил. Жара как в пустыне – обволакивающая, удушливая.
Он зашел в парикмахерскую и потребовал, чтобы его обрили наголо.
– Хочешь, чтобы я снял все? – спросил старик, хозяин парикмахерской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155