– Между нами все ясно.
Но Анри по-прежнему смотрел в кружку. Потом вскинул голову:
– Мне совестно, что я едва не перешел вам дорогу, Теодор.
– Вот и не стоит совеститься. Едва не считается.
– Я хотел бы знать... Как вы относитесь к Камилле? Простите мне этот вопрос, но я хочу, чтобы между нами все стало абсолютно ясно.
– Я... неравнодушен к ней, пожалуй. – Теодор глотнул вина и прислушался к себе. – Госпожа де Ларди спокойна, чего еще мне желать?..
– Чтобы она была в безопасности, – совершенно серьезным тоном ответил Вильморен. – Камилла, если захочет, может дать массу поводов для сплетен. Ей этого хватило еще давным-давно.
Виллеру кивнул в знак согласия.
– Но в свете всегда о ком-то сплетничают, насколько я понимаю.
– Всегда... – Анри усмехнулся. – Что им еще делать? Только собирать сплетни и плести интриги.
– А вы, святой отец, разве вы не были светским человеком и разве вы не плели интриги?
Вильморен рассмеялся:
– Вы правы, Теодор. Я был как все они, ничуть не лучше. Разве что больше слушал, о чем и о ком сплетничают, чем сам распускал язык.
– За что и поплатились?
– Да, именно за это. Придворные сплетники подчас говорят вещи, о которых стоило бы помолчать. Особенно придворные сплетницы: женщины в этом отношении куда более грешны, чем мы. Недавно отголоски этих историй едва не стоили мне места викария. К счастью, обошлось.
Виллеру поморщился, словно вино горчило.
– Мне это странно слышать.
– Потому что вы – человек военный, и честный притом. При дворе – крайне редкое и крайне опасное сочетание двух свойств.
– Почему? – удивился Теодор. Пожалуй, вино оказалось слишком крепким для начала пирушки, оно ударило в голову и развязало язык.
– Военные не ищут обходных путей. Честные люди презирают ложь и лицемерие, на них не надавишь, не соберешь компрометирующих сведений. Они как линия на ладони – слегка изгибается, но всегда идет в одном направлении.
Виллеру не удержался от одобрительной улыбки.
– Вы ведь тоже военный, святой отец?
– Я? – Анри встал, чтобы поворошить дрова в камине. – Уже нет. Я – священник. Стало быть, немного дипломат. Дипломатия и война издревле враждовали. Одна исключает другую...
– Или служит поводом к ней?
Вязанка хвороста полетела в огонь, который моментально вспыхнул ярким светом.
– Да... или служит поводом к ней. Я не знаю сейчас во Франции человека, который способствовал бы примирению Франции и Испании. Ришелье был гением, а ныне... может быть, Мазарини, но у него нет почти никаких прав. А вы что думаете по этому поводу, Теодор?
Шевалье помолчал. Он не любил политических разговоров, и вдвойне не любил вести их в общественных местах. Но отказывать Вильморену в ответе как-то неловко.
– Я не силен в политике, Анри, – сказал он.
– Я думаю, вам придется научиться! – улыбнулся аббат.
– Возможно, вы правы, – кивнул Теодор. – Ну что ж... Я не считаю итальянца совсем безнадежным. Если он способен выехать на поле между двумя готовыми к столкновению армиями, возможно, он способен и прекратить войну? – После паузы Виллеру добавил: – Впрочем, я слышал о нем столько неприятного, что сомневаюсь, перевесит ли его политическое обаяние нежелание французов видеть его у власти.
– Вы предполагаете, что может начаться смута?
– Почему бы и нет? – пожал плечами Виллеру. – Французский народ горяч. Нужна только искра, и пожар будет бушевать.
– Его величество, говорят, совсем плох... – пробормотал Анри.
– Боже, храни короля! – Виллеру размашисто перекрестился. – Дофин совсем юн, страну ждут трудные времена. Французы привыкли к тому, что ими управляет крепкая рука. А сейчас власть наверняка перейдет к регентскому совету...
– Или к талантливому человеку. Талантливые люди находятся во все времена.
– Вроде герцога Энгиенского. – Черт, зря он это сказал. И вообще зря он разговорился о политике, зарекался ведь. Это все вино.
Анри улыбнулся:
– Ведь герцог молод?
– Вы ему польстили. Герцог – мальчишка, живой и горячий. – Было немного тяжело говорить об этом. – Просто котелок с кипящей смолой, которая брызжет во все стороны, но он талантлив. Армия ему верит: и солдаты, и офицеры. Солдаты его боготворят, потому что герцог сам ведет войска в бой и его командование приносит удачу. Когда от полководца пули испанцев отлетают как заговоренные – это расценивается как перст Божий.
– В свете его тоже любят, – кивнул Анри. – Юный полководец, надежда нации... Говорят, он способен составить серьезную конкуренцию де Тюренну.
– Тюренн, несомненно, талантливейший полководец, – сказал Теодор, – но ему не хватает молодого задора, а у герцога Энгиенского этого задора временами слишком много. Офицеры шутили, что если бы вылепить из них с Тюренном одно целое, то мы получили бы лучшего полководца всех времен и народов и Франция не знала бы поражений в войнах.
– Вы служили у Тюренна тоже?
– Да. Однако считаю службу у герцога Энгиенского более почетной.
– Ну что ж, вашему суждению я верю...
– Жаль, что только вы.
Черт, вино слишком крепкое! Он вовсе не собирался это говорить, но Вильморен ему очень симпатичен, а у Теодора давно была потребность выговориться. Ему очень не хватало друзей...
– Вы можете быть со мной откровенны, – Анри будто прочитал его мысли.
– Словно на исповеди, а? – усмехнулся Виллеру.
– Нет, – поморщился Анри, – исповедь – это другое. Почему бы вам не быть со мной откровенным, как с другом?
Теодор посмотрел Вильморену в глаза: нет, Анри не притворяется, он действительно имеет в виду то, что сказал.
– Меня предупреждали, что в Париже и его окрестностях опасно иметь друзей.
– К черту Париж, шевалье. Мы же можем быть друзьями, вне зависимости от того, какие стены нас окружают? – Кажется, вино подействовало и на аббата – он заговорил громче и горячей.
– Вне всякого сомнения.
– Тогда вот вам моя рука! – Анри протянул ему ладонь. – Я не притворяюсь. Я каждый день молюсь за Камиллу, а с недавних пор начал молиться и за вас. Лучшего защитника для моей названой сестры я не мог бы найти! И друга – тоже.
Теодор с удовольствием пожал протянутую руку.
– Ну что ж, Анри, теперь ваша очередь мне что-нибудь рассказать.
– Я не знаю, что вам поведать. – Анри тихо рассмеялся. – В обществе людей благородных принято расплачиваться той же монетой, но я могу разве что заверить вас, что не являюсь испанским шпионом. И папским тоже.
– Меня это радует! – довольно серьезным тоном ответил Виллеру.
– Выпьем! И к чертям все тайны. Сегодня мы отдыхаем. Так что не надо о политике и о смысле жизни – я достаточно думаю о нем, пока на мне священническое одеяние.
– Действительно. Оставим политику, от разговоров о ней аппетит портится. Расскажите о том, как вы стали священником, Анри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Но Анри по-прежнему смотрел в кружку. Потом вскинул голову:
– Мне совестно, что я едва не перешел вам дорогу, Теодор.
– Вот и не стоит совеститься. Едва не считается.
– Я хотел бы знать... Как вы относитесь к Камилле? Простите мне этот вопрос, но я хочу, чтобы между нами все стало абсолютно ясно.
– Я... неравнодушен к ней, пожалуй. – Теодор глотнул вина и прислушался к себе. – Госпожа де Ларди спокойна, чего еще мне желать?..
– Чтобы она была в безопасности, – совершенно серьезным тоном ответил Вильморен. – Камилла, если захочет, может дать массу поводов для сплетен. Ей этого хватило еще давным-давно.
Виллеру кивнул в знак согласия.
– Но в свете всегда о ком-то сплетничают, насколько я понимаю.
– Всегда... – Анри усмехнулся. – Что им еще делать? Только собирать сплетни и плести интриги.
– А вы, святой отец, разве вы не были светским человеком и разве вы не плели интриги?
Вильморен рассмеялся:
– Вы правы, Теодор. Я был как все они, ничуть не лучше. Разве что больше слушал, о чем и о ком сплетничают, чем сам распускал язык.
– За что и поплатились?
– Да, именно за это. Придворные сплетники подчас говорят вещи, о которых стоило бы помолчать. Особенно придворные сплетницы: женщины в этом отношении куда более грешны, чем мы. Недавно отголоски этих историй едва не стоили мне места викария. К счастью, обошлось.
Виллеру поморщился, словно вино горчило.
– Мне это странно слышать.
– Потому что вы – человек военный, и честный притом. При дворе – крайне редкое и крайне опасное сочетание двух свойств.
– Почему? – удивился Теодор. Пожалуй, вино оказалось слишком крепким для начала пирушки, оно ударило в голову и развязало язык.
– Военные не ищут обходных путей. Честные люди презирают ложь и лицемерие, на них не надавишь, не соберешь компрометирующих сведений. Они как линия на ладони – слегка изгибается, но всегда идет в одном направлении.
Виллеру не удержался от одобрительной улыбки.
– Вы ведь тоже военный, святой отец?
– Я? – Анри встал, чтобы поворошить дрова в камине. – Уже нет. Я – священник. Стало быть, немного дипломат. Дипломатия и война издревле враждовали. Одна исключает другую...
– Или служит поводом к ней?
Вязанка хвороста полетела в огонь, который моментально вспыхнул ярким светом.
– Да... или служит поводом к ней. Я не знаю сейчас во Франции человека, который способствовал бы примирению Франции и Испании. Ришелье был гением, а ныне... может быть, Мазарини, но у него нет почти никаких прав. А вы что думаете по этому поводу, Теодор?
Шевалье помолчал. Он не любил политических разговоров, и вдвойне не любил вести их в общественных местах. Но отказывать Вильморену в ответе как-то неловко.
– Я не силен в политике, Анри, – сказал он.
– Я думаю, вам придется научиться! – улыбнулся аббат.
– Возможно, вы правы, – кивнул Теодор. – Ну что ж... Я не считаю итальянца совсем безнадежным. Если он способен выехать на поле между двумя готовыми к столкновению армиями, возможно, он способен и прекратить войну? – После паузы Виллеру добавил: – Впрочем, я слышал о нем столько неприятного, что сомневаюсь, перевесит ли его политическое обаяние нежелание французов видеть его у власти.
– Вы предполагаете, что может начаться смута?
– Почему бы и нет? – пожал плечами Виллеру. – Французский народ горяч. Нужна только искра, и пожар будет бушевать.
– Его величество, говорят, совсем плох... – пробормотал Анри.
– Боже, храни короля! – Виллеру размашисто перекрестился. – Дофин совсем юн, страну ждут трудные времена. Французы привыкли к тому, что ими управляет крепкая рука. А сейчас власть наверняка перейдет к регентскому совету...
– Или к талантливому человеку. Талантливые люди находятся во все времена.
– Вроде герцога Энгиенского. – Черт, зря он это сказал. И вообще зря он разговорился о политике, зарекался ведь. Это все вино.
Анри улыбнулся:
– Ведь герцог молод?
– Вы ему польстили. Герцог – мальчишка, живой и горячий. – Было немного тяжело говорить об этом. – Просто котелок с кипящей смолой, которая брызжет во все стороны, но он талантлив. Армия ему верит: и солдаты, и офицеры. Солдаты его боготворят, потому что герцог сам ведет войска в бой и его командование приносит удачу. Когда от полководца пули испанцев отлетают как заговоренные – это расценивается как перст Божий.
– В свете его тоже любят, – кивнул Анри. – Юный полководец, надежда нации... Говорят, он способен составить серьезную конкуренцию де Тюренну.
– Тюренн, несомненно, талантливейший полководец, – сказал Теодор, – но ему не хватает молодого задора, а у герцога Энгиенского этого задора временами слишком много. Офицеры шутили, что если бы вылепить из них с Тюренном одно целое, то мы получили бы лучшего полководца всех времен и народов и Франция не знала бы поражений в войнах.
– Вы служили у Тюренна тоже?
– Да. Однако считаю службу у герцога Энгиенского более почетной.
– Ну что ж, вашему суждению я верю...
– Жаль, что только вы.
Черт, вино слишком крепкое! Он вовсе не собирался это говорить, но Вильморен ему очень симпатичен, а у Теодора давно была потребность выговориться. Ему очень не хватало друзей...
– Вы можете быть со мной откровенны, – Анри будто прочитал его мысли.
– Словно на исповеди, а? – усмехнулся Виллеру.
– Нет, – поморщился Анри, – исповедь – это другое. Почему бы вам не быть со мной откровенным, как с другом?
Теодор посмотрел Вильморену в глаза: нет, Анри не притворяется, он действительно имеет в виду то, что сказал.
– Меня предупреждали, что в Париже и его окрестностях опасно иметь друзей.
– К черту Париж, шевалье. Мы же можем быть друзьями, вне зависимости от того, какие стены нас окружают? – Кажется, вино подействовало и на аббата – он заговорил громче и горячей.
– Вне всякого сомнения.
– Тогда вот вам моя рука! – Анри протянул ему ладонь. – Я не притворяюсь. Я каждый день молюсь за Камиллу, а с недавних пор начал молиться и за вас. Лучшего защитника для моей названой сестры я не мог бы найти! И друга – тоже.
Теодор с удовольствием пожал протянутую руку.
– Ну что ж, Анри, теперь ваша очередь мне что-нибудь рассказать.
– Я не знаю, что вам поведать. – Анри тихо рассмеялся. – В обществе людей благородных принято расплачиваться той же монетой, но я могу разве что заверить вас, что не являюсь испанским шпионом. И папским тоже.
– Меня это радует! – довольно серьезным тоном ответил Виллеру.
– Выпьем! И к чертям все тайны. Сегодня мы отдыхаем. Так что не надо о политике и о смысле жизни – я достаточно думаю о нем, пока на мне священническое одеяние.
– Действительно. Оставим политику, от разговоров о ней аппетит портится. Расскажите о том, как вы стали священником, Анри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62