Он прошел к маленькому окошку, под которым стоял поставец с нехитрой снедью, взял ржаную лепешку, намазал на нее масла, присыпал икры и откусил.
– Никто же тебе не предлагает заявиться к Улебу во дворец и прирезать его, – журчал Эйрик, – но я ж по себе знаю, как живут конунги. Зимою Улеб пьянствует на пирах, а летом или воюет, или на охоте пропадает. Отсюда и выбор – или яду подсыпь, или подстрой несчастный случай на охоте. Мало ли что в лесу случается…
– На неделе Улеб тура гнать собирался… – задумчиво произнес Вадим.
– Во! – обрадовался конунг. – И ты поохоться! Улеб на тура, а ты – на Улеба. Главное что? Охота на тура – дело опасное… Вот где можно конунга… того…
– Чего? – недопонял Вадим.
– Убрать. Подколоть копьем! Упаси бог – стрелой или ножичком. Только копьем. Будто рогом боднули! Чтобы так – вот Улеб, вот тур. Насадить конунга на рожон – и в лес! И пусть тур с трупом поиграется, потопчет. Кто что скажет? Несчастье на охоте! Не остерегся конунг. Ну и все… Дружина без конунга, что стадо без пастуха. Разбежится! К тебе же и откинется. А в помощь тебе дам своего человечка. Зовут его Хуфин Убийца, надежный малый. Действуй… Вадим конунг!
Рано-рано, когда в зоревых лучах догорали последние звезды, «Пардус» покинул озеро Лёг и взял курс на Гарды. Тревоги и страхи мучили Вадима, но и сладкий яд точил душу его. Лодья летела черной птицей к озерам и лесам Гардарики, а Вадим чувствовал себя ангелом смерти, возвещавшим божий суд. Он нес родине войну.
Скоро, скоро вострубят рога! Огнем и мечом расчистит Эйрик Энундсон дорогу Вадиму Храброму, дорогу к трону. И мы еще посмотрим, кто кому будет дань платить!

3
…Лев – царь зверей. Трюизм. Кто-то первым высказал это мнение, а молва возвела его в ранг последней истины. Сомнительной, если рассудить. Никто же не сводил в поединке льва с белым медведем или, хотя бы, с бурым собратом арктического ошкуя. О, такие, бывает, чудища попадаются в лесах, что куда там гривастому с кисточкой на хвосте! Но что мы все о царях, да о царях. Можно и о князьях звериных потолковать. Кто в русском лесу хозяин? Медведь. А если подумать? Никогда ни один медведь не схлестнется с туром! В этом диком буйволе жила великая мощь, а если помножить ее на ярость… Не одолеть тура медведю! Турицу задрать – куда ни шло, а тура – ни в жисть. Надо полагать, трон лесного князя перешел к топтыгину в семнадцатом веке, когда европейцы доконали последнего тура. Ах и красивая же зверюга была! Высоченный, широченный, лоснящийся, гнедой весь, только на хребтине белая полоса, и рога – длиннющие, острейшие, торчащие вперед, как у трицератопса. А уж характерец… Это вам не племенной бык! Тур! Он не туп, он умен и зорок, ступает бесшумно и появляется неожиданно. Степного тура хоть издали увидишь, а лесного, поди усмотри! Наверное, зря природа дала туру рога – повадки у него какие-то не травоядные. Хищного в туре много, немирного. Так на то и князь, за то и уважение! А охотнику, добывшему тура, – почет и слава.
Охоту на тура затеяли в междуречье Паши и Сяси. Места здесь буреломные, по вешней поре – топкие, но в начале лета пройти можно. Не парк, конечно, так ведь и тур – не буренка.
Вадим поднялся по Паше на «Пардусе», взяв, кроме гребцов, лишь Ардагаста и Прогоста. Двойняшки не отличались сообразительностью, зато ничего не боялись и никому не давали спуску. «Когда трон займу, – мечтал Вадим, – сделаю их гвардейцами! А Прогосту дам чин… нет, лучше дам обоим, передерутся еще…»
С приятностию решая будущие проблемы, Вадим ярл высадился на бережку, где сосны отступали полукругом. Здесь и разбил лагерь Улеб конунг. Дугой вдоль опушки стояли шатры, аппетитно булькало мясо в котлах. Охотники – гардские князья и ярлы, следопыты и гридни – попивали мед да пивко и рассуждали об особенностях национальной охоты и рыбалки.
– Ты мою лодью знаешь? Не малая посудина – в шестнадцать румов. Так тот осетр… ну, может, на локоть меньше лодьи был! Царь-рыба!
– Не видел, значит, ты матерого волчару! А на меня один такой вышел… В холке – выше хорошего коня, а лапы – что моя нога! Ох и зверюга был… вся семья его шкурой укрывалась…
– Тю, тетерев! Я однажды чуть птицу Алконост не свалил! Гляжу – сидит на суку диво, вроде птица, да уж больно велика. Я быстренько стрелку на лук, натягиваю… А оно как раскинет крылья, как обернется… Мать моя! Сиськи торчат – от такенные, и лицо бабье! А ты – тетерев, тетерев…
– А лонись я четвертого добыл. Вроде и жалко тварь, так ведь на него бортей не напасешься!
Ардагаст с Прогостом быстренько вкопали центральный резной столб и накинули на него кожаный шатер, растянули к колышкам, чтоб все было как у людей. Двойняшек узнавали, хлопали по гулким спинам, звали к кострам. С Вадимом тоже здоровались, но разговоров не заводили – старались вообще не связываться. Вадимова надменность и высокомерие, злопамятность и склонность к пакостям людей не влекли. Все сходились на том, что «с дерьмом лучше не связываться».
Вадим был в курсе общественного мнения, но выводов не делал, злился только и представлял в сладких мечтах, что он сделает с обидчиками, когда дорвется до власти. А уж его мрачным фантазиям позавидовали бы иные заплечных дел мастера. У Вадима ярла было пугающее хобби – он коллекционировал пытки. И казни. Узнает что-нибудь новенькое о том, как помучить человеческое существо, и записывает, наслаждаясь, как всякий собиратель. Саддам-урганджи, купец-хорезмиец, поведал Вади-ярлу на днях, как человеку испортить жизнь. Надо надрезать ему пятки, всыпать на живое рубленого конского волосу и дать зажить ране… Другой рецепт пришел из Аквитании: сгибаешь мужика в дугу, яички его перетягиваешь проволокой, а другим концом наматываешь на шею. Сидит мужик, согнутый в три погибели, мучается, костенеет, пялится на синюю, вспухшую мошонку, а выпрямиться не может! К женщинам иной подход – надо соски их распрекрасные защемить, хотя бы крышкой сундука…
Как припомнишь всех врагов, как начнешь применять к ним (пока что в уме!) этакую методу – душа петь начинает, в глазах мягкость появляется, нежность даже…
– Здрав будь, Вадим конунг, – послышался тихий голос. Вадим живо обернулся. На него глядел голубоглазый блондин с очень странным утиным носом. Что-то злое, нутряное, потаенное то и дело пробивалось в блуждающей усмешке утконосого, пугая желтозубым оскалом, выглядывая из-под белесых ресниц.
– Меня называют Хуфин Убийца, господин, – представился утконосый.
– И ты здрав будь, Хуфин, – милостиво сказал Вадим, наслаждаясь самой формой привета и ответа.
– Тот, кто велит, – добавил Хуфин тихо, намекая на Эйрика Энундсона, – приказал помочь тебе… в охоте!
– А знаешь ты, на кого мы охотимся? – криво усмехнулся Вадим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90