Мне так стыдно за себя, но с моими мозгами в последнее время что-то неладно. Порой я готова их просто убить.
Она принялась заговаривать с малолетками по-английски — на языке, который те так никогда и не научатся понимать. "Ну как, вкусно? — спрашивала она и затем вновь:
— Где ваши мамы и папы?" И так далее в том же духе.
Девочкам не суждено было выучить английский, поскольку наречие канка-боно с самого начала стало языком большинства колонистов на Санта Росалии. Через полтора века ему предстояло стать языком большей части человечества. А еще сорок два года спустя — единственным его языком.
* * *
Мэри не было нужды раздобывать девочкам лучшую пищу. Питание, состоявшее из арахиса и апельсинов, которые в изобилии имелись за стойкой бара, было для них идеальным. Малышки выплевывали все, что казалось им несъедобным: вишни, зеленые оливки и мелкие маринованные луковички. Так что помощь им была не нужна.
Поэтому Мэри и Уэйт могли просто наблюдать за ними и болтать, знакомясь друг с другом.
Уэйт распространялся о том, что, по его убеждению, люди живут на земле, чтобы помогать друг другу, — вот почему он кормит этих детей. Дети — будущее планеты, сказал он, и потому являются главным ее природным богатством.
— Позвольте представиться, — наконец произнес он. — Меня зовут Уиллард Флемминг, я из Мус Джо, штат Саскачеван.
Мэри в ответ рассказала, кто она и что: вдова и в прошлом преподаватель. На что Уэйт выразил свое восхищение учителями и признательность за то влияние, которое они оказали на него в юности — Если бы не мои школьные преподаватели, — сказал он, — мне бы ни за что не поступить в МИТ. Я бы, вероятно, вообще не пошел в колледж — а работал бы автомехаником, как мой отец.
— И кем же вы стали? — спросила она.
— Полным ничтожеством — с тех пор, как жена умерла от рака, — печально отозвался он.
— Ах! — промолвила она. — Простите, я не хотела…
— Ну, вы ведь в этом не виноваты, верно? — успокоил он ее.
— Верно, — промолвила она.
— А до этого, — вновь заговорил он, — я был инженером по ветряным мельницам. Я носился с безумной идеей ввести повсюду использование этой чистой и бесплатной энергии. Вам она тоже кажется безумной?
— Замечательная идея, — возразила она. — Как раз то, о чем мы часто разговаривали с мужем.
— Энергетические и осветительные фирмы ненавидели меня, — продолжал он. — А также нефтяные магнаты, угольные магнаты и трест атомной энергетики.
— Нетрудно догадаться! — поддержала она.
— Зато теперь они могут больше не беспокоиться, — закончил он свой рассказ. — После смерти жены я закрыл свое дело и с тех пор путешествую. Даже не знаю, чего я ищу. И сильно сомневаюсь, есть ли смысл вообще что-то искать. Лишь в одном я уверен: вновь полюбить я не смогу.
— Вы столько можете дать миру! — воскликнула она.
— Если бы я еще когда и полюбил кого, — продолжал он, — то уж никак не глупый, смазливый, пушистый клубочек, каким многие сегодня, похоже, хотят видеть свою избранницу. Я такого просто не выношу.
— Ни за что бы не подумала, — отозвалась она.
— Судьба избаловали меня, — посетовал он.
— Наверное, вы того заслуживали, — заверила она.
— Я задаю себе вопрос: «Какой толк нынче в деньгах?» — поделился он. — Я уверен, что ваш муж был столь же хорошим супругом, как моя жена — супругой…
— Он был действительно очень хороший человек, — подтвердила она. — Замечательный мужчина.
— Так что теперь вы наверняка спрашиваете себя о том же: «Какой толк человеку в деньгах, когда он остался один?» — подхватил он. — Предположим, у вас есть миллион долларов.
— Упаси Господи! — воскликнула она. — Таких денег у меня сроду не бывало!
— Ну, хорошо — тогда сто тысяч…
— Это чуть больше похоже на истину, — согласилась она.
— Теперь ведь они все равно превратились в мусор, верно? — продолжал он. — Какое счастье могут они принести?
— Ну, хотя бы обеспечить некоторый элементарный уют, — возразилась она.
— Я полагаю, у вас чудесный дом, — осведомился он.
— Чудесный, — подтвердила она.
— Да в придачу машина, а быть может, даже две или три и тому подобное… — развил он свою догадку.
— Одна машина, — ответила она.
— Бьюсь об заклад, что «Мерседес»! — произнес он.
— Обычный джип, — опровергла она.
— И еще, вероятно, акции и облигации, как у меня, — продолжал допытываться он.
— В фирме Роя практиковались выплаты премиальных по акциям, — отозвалась она.
— Разумеется, — подхватил он. — А также выплаты из фонда социального обеспечения, пенсионного фонда и другие виды материального поощрения, составляющие вкупе идеал обеспеченности в глазах среднего класса.
— Мы оба работали, — с гордостью сказала она. — И вносили свой вклад в общую копилку.
— Я бы ни за что не хотел иметь нигде на работающую жену, — одобрил он. — Моя супруга работала в телефонной компании. Пособия, выплаченные мне там после ее смерти, составили в итоге кругленькую сумму. Но для меня это был только лишний повод для слез. Еще одно напоминание о том, как опустела без нее моя жизнь. Как и ее шкатулка с драгоценностями — всеми этими кольцами, брошками и бусами, которые я дарил ей на протяжении многих лет и которые мне некому завещать…
— У нас тоже не было детей, — откликнулась она.
— Похоже, у нас с вами много общего, — грустно произнес он. — Кому же вы завещаете свои драгоценности?
— О, у меня их не так много, — успокоила она его. — Пожалуй, единственная ценная вещь — нитка жемчуга, доставшаяся мне от матери Роя. С алмазной застежкой. Я так редко надеваю какие-либо украшения, что почти забыла о существовании этого жемчуга — пока вы мне не напомнили.
— Надеюсь, эта вещь у вас застрахована, — сказал он.
Глава 31
Как же любили люди болтать без умолку в те времена! Каждый только и делал что «ля-ля-ля» — целыми днями напролет. Некоторые даже во сне. Мой отец часто разглагольствовал во сне — особенно после того, как мать ушла от нас. Бывало, сплю я себе в койке, уже глубокая ночь, никого, кроме нас двоих, в доме нет — а он знай в своей спальне: «ля-ля-ля»! Потом утихнет ненадолго — и снова: «ля-ля-ля».
Меня самого, когда я служил в морской пехоте, а потом в Швеции, часто кто-нибудь будил и говорил, чтобы я перестал разговаривать во сне. При этом у меня не было ни малейшего представления, что же такое я мог говорить. Мне приходилось спрашивать о со держании этих своих речей — и всякий раз оно оказывалось для меня совершенной неожиданностью. Чем еще могла быть большая часть этого круглосуточного ляляляканья, как не испусканием бесполезных непрошеных сигналов, исходящих из нашего непомерно разросшегося и активного мозга?
Не было никакой возможности пресечь этот поток! Хотели мы того или нет — он не умолкал ни на минуту!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Она принялась заговаривать с малолетками по-английски — на языке, который те так никогда и не научатся понимать. "Ну как, вкусно? — спрашивала она и затем вновь:
— Где ваши мамы и папы?" И так далее в том же духе.
Девочкам не суждено было выучить английский, поскольку наречие канка-боно с самого начала стало языком большинства колонистов на Санта Росалии. Через полтора века ему предстояло стать языком большей части человечества. А еще сорок два года спустя — единственным его языком.
* * *
Мэри не было нужды раздобывать девочкам лучшую пищу. Питание, состоявшее из арахиса и апельсинов, которые в изобилии имелись за стойкой бара, было для них идеальным. Малышки выплевывали все, что казалось им несъедобным: вишни, зеленые оливки и мелкие маринованные луковички. Так что помощь им была не нужна.
Поэтому Мэри и Уэйт могли просто наблюдать за ними и болтать, знакомясь друг с другом.
Уэйт распространялся о том, что, по его убеждению, люди живут на земле, чтобы помогать друг другу, — вот почему он кормит этих детей. Дети — будущее планеты, сказал он, и потому являются главным ее природным богатством.
— Позвольте представиться, — наконец произнес он. — Меня зовут Уиллард Флемминг, я из Мус Джо, штат Саскачеван.
Мэри в ответ рассказала, кто она и что: вдова и в прошлом преподаватель. На что Уэйт выразил свое восхищение учителями и признательность за то влияние, которое они оказали на него в юности — Если бы не мои школьные преподаватели, — сказал он, — мне бы ни за что не поступить в МИТ. Я бы, вероятно, вообще не пошел в колледж — а работал бы автомехаником, как мой отец.
— И кем же вы стали? — спросила она.
— Полным ничтожеством — с тех пор, как жена умерла от рака, — печально отозвался он.
— Ах! — промолвила она. — Простите, я не хотела…
— Ну, вы ведь в этом не виноваты, верно? — успокоил он ее.
— Верно, — промолвила она.
— А до этого, — вновь заговорил он, — я был инженером по ветряным мельницам. Я носился с безумной идеей ввести повсюду использование этой чистой и бесплатной энергии. Вам она тоже кажется безумной?
— Замечательная идея, — возразила она. — Как раз то, о чем мы часто разговаривали с мужем.
— Энергетические и осветительные фирмы ненавидели меня, — продолжал он. — А также нефтяные магнаты, угольные магнаты и трест атомной энергетики.
— Нетрудно догадаться! — поддержала она.
— Зато теперь они могут больше не беспокоиться, — закончил он свой рассказ. — После смерти жены я закрыл свое дело и с тех пор путешествую. Даже не знаю, чего я ищу. И сильно сомневаюсь, есть ли смысл вообще что-то искать. Лишь в одном я уверен: вновь полюбить я не смогу.
— Вы столько можете дать миру! — воскликнула она.
— Если бы я еще когда и полюбил кого, — продолжал он, — то уж никак не глупый, смазливый, пушистый клубочек, каким многие сегодня, похоже, хотят видеть свою избранницу. Я такого просто не выношу.
— Ни за что бы не подумала, — отозвалась она.
— Судьба избаловали меня, — посетовал он.
— Наверное, вы того заслуживали, — заверила она.
— Я задаю себе вопрос: «Какой толк нынче в деньгах?» — поделился он. — Я уверен, что ваш муж был столь же хорошим супругом, как моя жена — супругой…
— Он был действительно очень хороший человек, — подтвердила она. — Замечательный мужчина.
— Так что теперь вы наверняка спрашиваете себя о том же: «Какой толк человеку в деньгах, когда он остался один?» — подхватил он. — Предположим, у вас есть миллион долларов.
— Упаси Господи! — воскликнула она. — Таких денег у меня сроду не бывало!
— Ну, хорошо — тогда сто тысяч…
— Это чуть больше похоже на истину, — согласилась она.
— Теперь ведь они все равно превратились в мусор, верно? — продолжал он. — Какое счастье могут они принести?
— Ну, хотя бы обеспечить некоторый элементарный уют, — возразилась она.
— Я полагаю, у вас чудесный дом, — осведомился он.
— Чудесный, — подтвердила она.
— Да в придачу машина, а быть может, даже две или три и тому подобное… — развил он свою догадку.
— Одна машина, — ответила она.
— Бьюсь об заклад, что «Мерседес»! — произнес он.
— Обычный джип, — опровергла она.
— И еще, вероятно, акции и облигации, как у меня, — продолжал допытываться он.
— В фирме Роя практиковались выплаты премиальных по акциям, — отозвалась она.
— Разумеется, — подхватил он. — А также выплаты из фонда социального обеспечения, пенсионного фонда и другие виды материального поощрения, составляющие вкупе идеал обеспеченности в глазах среднего класса.
— Мы оба работали, — с гордостью сказала она. — И вносили свой вклад в общую копилку.
— Я бы ни за что не хотел иметь нигде на работающую жену, — одобрил он. — Моя супруга работала в телефонной компании. Пособия, выплаченные мне там после ее смерти, составили в итоге кругленькую сумму. Но для меня это был только лишний повод для слез. Еще одно напоминание о том, как опустела без нее моя жизнь. Как и ее шкатулка с драгоценностями — всеми этими кольцами, брошками и бусами, которые я дарил ей на протяжении многих лет и которые мне некому завещать…
— У нас тоже не было детей, — откликнулась она.
— Похоже, у нас с вами много общего, — грустно произнес он. — Кому же вы завещаете свои драгоценности?
— О, у меня их не так много, — успокоила она его. — Пожалуй, единственная ценная вещь — нитка жемчуга, доставшаяся мне от матери Роя. С алмазной застежкой. Я так редко надеваю какие-либо украшения, что почти забыла о существовании этого жемчуга — пока вы мне не напомнили.
— Надеюсь, эта вещь у вас застрахована, — сказал он.
Глава 31
Как же любили люди болтать без умолку в те времена! Каждый только и делал что «ля-ля-ля» — целыми днями напролет. Некоторые даже во сне. Мой отец часто разглагольствовал во сне — особенно после того, как мать ушла от нас. Бывало, сплю я себе в койке, уже глубокая ночь, никого, кроме нас двоих, в доме нет — а он знай в своей спальне: «ля-ля-ля»! Потом утихнет ненадолго — и снова: «ля-ля-ля».
Меня самого, когда я служил в морской пехоте, а потом в Швеции, часто кто-нибудь будил и говорил, чтобы я перестал разговаривать во сне. При этом у меня не было ни малейшего представления, что же такое я мог говорить. Мне приходилось спрашивать о со держании этих своих речей — и всякий раз оно оказывалось для меня совершенной неожиданностью. Чем еще могла быть большая часть этого круглосуточного ляляляканья, как не испусканием бесполезных непрошеных сигналов, исходящих из нашего непомерно разросшегося и активного мозга?
Не было никакой возможности пресечь этот поток! Хотели мы того или нет — он не умолкал ни на минуту!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61