— Так что, — продолжала она с притворной грустью, — лучшим домашним животным для Дракулы по-прежнему остается член семейства «десмодонтидэ», что на научном языке означает «летучая мышь-вампир».

* * *
Завершала она свою шутку словами, — Если вам когда-нибудь доведется побывать на Санта Росалии и убить особь вида «геоспиза диффицилис» — что нужно сделать, дабы убедиться, что она умерла навсегда?
Заготовленный ею ответ был таким: «Закопать ее на пересечении дорог, разумеется, проткнув ей предварительно сердце колышком».

* * *
Что навевало размышления на молодого Чарльза Дарвина — так это то обстоятельство, что галапагосские певчие птицы изо всех сил стараются копировать поведение того или иного из массы специфических видов, существующих на материке. Он все еще был расположен верить, окажись то разумным, что Господь Бог сотворил всех тварей такими, как их обнаружил Дарвин во время своего кругосветного путешествия. Но крупный мозг не мог не дивиться тому, зачем Создателю было в случае с Галапагосами наделять всевозможными функциями материковых пернатых, часто плохо приспособленных к тому островных птах. Что помешало Творцу, например, поселить там настоящего дятла? Если ему понравилась мысль добавить к этому нечто кровососущее, то почему, скажите на милость, он решил поручить таковую роль певчей птичке, а не летучей мыши-вампиру? Какой смысл в певчей птичке-вампире?

* * *
Ту же головоломную загадку обычно задавала своим ученикам Мэри, заключая ее словами:
— Ваши соображения, пожалуйста.

* * *
Ступив впервые на черный камень острова, на основание которого сел днищем «Bahia de Darwin», Мэри споткнулась и упала, так что ободрала костяшки на правой ладони. Падение было не слишком болезненным. Она бегло осмотрела ссадину. Из свежих царапин выступили капли крови.
И тут ей на палец бесстрашно слетела мелкая птаха. Она не удивилась, памятуя рассказы о местных птицах, садившихся людям на головы и руки, пивших у них из стакана и так далее. Решив сполна насладиться этой гостеприимной встречей, она постаралась не шевелить рукою и ласково обратилась к пташке:
— К какому же из тринадцати видов ты принадлежишь?
И, словно поняв, о чем ее спросили, та сейчас же продемонстрировала, к какому: высосала красные капли, выступившие на ссадине.
Мэри огляделась вокруг, еще не предвидя, что на этом острове ей предстоит провести остаток жизни и тысячи раз служить источником пищи для пернатых вампиров. После чего обратилась к капитану, потерявшему в ее глазах всякое право на уважение:
— Так вы говорите, это остров Рабида?
— Да, — ответил тот. — Я совершенно в этом уверен.
— Как мне ни жаль разочаровывать вас после всего, что вам довелось пережить, но вы опять ошиблись, — процедила она. — Остров этот может быть только Санта Росалией.
— Откуда у вас такая уверенность? — осведомился он.
— Вот эта маленькая птичка только что поведала мне, — последовал ответ.
Глава 25
На острове Манхэттен, в своем офисе, расположенном под крышей здания компании «Крайслер», Бобби Кинг потушил свет, простился с секретаршей — и отправился домой. Больше в моем повествовании он не появится. Ничто из совершенного им с этого момента — и в плоть до того как, много насыщенных трудами лет спустя, он ступил в голубой туннель, ведущий в загробную жизнь, не оказало ни малейшего влияния на будущее человеческого рода.
В тот самый миг, когда Бобби Кинг достиг родного порога, Зенджи Хирогуши в Гуаякиле выскочил из своего номера в отеле «Эльдорадо», обозленный на беременную жену. Та непростительным образом отозвалась о мотивах, которыми он руководствовался, создавая «Гокуби», а затем «Мандаракс». Он нажал кнопку лифта и застыл в ожидании, сжимая и разжимая кулаки и часто дыша.
И тут в коридоре появилось лицо, которое он меньше всего желал видеть, источник всех его нынешних огорчений: Эндрю Макинтош.
— Ага! Вот и вы! — произнес Макинтош. — Я как раз собирался сообщить вам о неполадках с телефонной связью. Как только их устранят, у меня будет для вас весьма приятное известие.
— Зенджи, чьи гены живы и по сей день, был так выведен из себя женой, а теперь, в придачу, и Макинтошем, что потерял дар речи. И потому отстучал свой ответ на клавишах «Мандаракса» по-японски, а компьютер высветил его слова по-английски на своем экранчике: «Я не желаю сейчас разговаривать. Я ужасно расстроен. Пожалуйста, оставьте меня в покое».
Как и Бобби Кингу, кстати, Макинтошу не суждено было оказать в дальнейшем какого-либо влияния на будущее человечества. Если бы его дочь десятью годами позже, на Санта Росалии, согласилась подвергнуться искусственному осеменению, то могла получиться совершенно иная история.
Думаю, можно смело утверждать, что ему бы очень хотелось быть причастным к экспериментам Мэри Хепберн со спермой капитана. Будь Селена чуть поотважней, все люди ныне вели бы свой род, подобно ее отцу, от твердых духом шотландских воителей, отразивших в незапамятные времена вторжение римских легионов. Какая упущенная возможность! Как прокомментировал бы это "Мандаракс:

Из писанных или реченных слов
Печальней нет: «Так быть могло б!»
Джон Гринлиф Уиттьер (1807-1892)
— Чем я могу вам помочь? — вызвался Макинтош. — Я сделаю все, чтобы помочь вам. Только скажите.
— Зенджи обнаружил, что не в силах даже помотать головой. Самое большее, что он оказался в состоянии сделать, — это закрыть глаза. Подошел лифт. Когда Макинтош вошел туда вместе с ним, Зенджи почувствовал, что верхняя часть его черепа сейчас взлетит на воздух.
— Послушайте, — убеждал его Макинтош по дороге вниз, — я ваш друг. Вы можете смело открыть мне все. Если вас расстроил я, то можете послать меня к едрене фене — и я же первый вам посочувствую. Я тоже допускаю ошибки. Я человек.

* * *
Когда они очутились внизу, в вестибюле, могучий мозг Зенджи подсказал ему непрактичную, почти детскую мысль: как-нибудь попытаться сбежать от Макинтоша — словно он мог состязаться в беге с атлетически сложенным американцем.
Он кинулся прочь, прямиком через центральный вход отеля, на оцепленный с двух сторон участок улицы Дьес де Агосто, неотступно сопровождаемый своим преследователем.
Эта пара так поспешно пересекла вестибюль и исчезла на улице, в закатных лучах солнца, что незадачливый брат капитана, Зигфрид, находившийся за стойкой коктейль-бара, даже не успел их предостеречь. Хоть и с запозданием, он все же прокричал:
— Стойте! Прошу вас! Я бы на вашем месте не стал туда выходить!
И выбежал вслед за ними.

* * *
Множество событий, которым предстояло аукнуться миллион лет спустя, произошли в течение очень короткого времени на небольшом участке планеты.
Покуда менее счастливый из двух братьев фон Кляйстов пытался догнать Макинтоша и Хирогуши, более счастливый принимал душ в своей каюте, расположенной сразу за капитанским мостиком, ближе к корме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61