— Они, Лудовико с Иполито, считали, что сеньор Лосано все, что узнает, пускает в дело и шантажирует кое-кого, — сказал Амбросио. — Что многие готовы большие деньги отдать, лишь бы не влипнуть в историю. Вот деловой, а?
— Ну, я надеюсь, хоть ты, хромой, мне мозги крутить не будешь, — сказал сеньор Лосано. — Я сегодня не в духе.
— Да как можно! — сказал Мелекиас. — Вот вам ваш конвертик, сеньор Лосано, с лучшими пожеланиями от шефа.
— Ага, ага, — а Лудовико с Иполито: помягчел, отошел. — Ну, а насчет того, помнишь? Появлялся он у вас?
— В среду был, сеньор Лосано, — сказал Мелекиас. — На той же машине, что и в прошлый раз.
— Молодец, хромой, — сказал сеньор Лосано. — Хорошо работаешь, хромой.
— Как я к этому относился? — сказал Амбросио. — Чего тут спрашивать, дон: с одной стороны, конечно, дела грязноватые. Но, с другой, стороны, с полицией дело иметь и с политикой — поневоле выпачкаешься. Я, когда с доном Кайо работал, ясно это понял.
— Но было тут одно мелкое происшествие, сеньор Лосано, — а Лудовико с Иполито: сейчас опять он его взбесит. — Нет, что вы, я вовсе я не разучился, а тот, кого вы послали установить аппарат, все сделал в лучшем виде. Я сам снимал.
— Снимал — так давай пленку, — сказал сеньор Лосано. — Где снимки?
— Собаки съели, сеньор Лосано. — Тут Лудовико с Иполито и переглядываться не стали, только ухмыльнулись незаметно, пожали плечами. — Сожрали все фотографии, а что не сожрали, то в клочки разорвали. Пакетик-то лежал на леднике, сеньор Лосано, а эти твари…
— Хватит! — рявкнул сеньор Лосано. — Ты даже не идиот, Мелекиас, и слов-то таких нет, чтоб сказать, кто ты. Собаки? Собаки съели фотографии?
— Ну да. Хозяин завел огромных таких псов, они голодные, жрут все, что попадется, зазеваешься — они и тебя проглотят. Но вы не беспокойтесь: он опять придет, и тогда…
— Ты бы к доктору сходил, показался, — сказал сеньор Лосано. — Пусть бы он тебе прописал что-нибудь, укольчики какие-нибудь или что. Не может быть, чтоб такую глупость нельзя вылечить. Собаки! Собаки съели снимки! Ладно, хромой, будь здоров, выметайся из машины. Хватит оправдываться, вылезай. Трогай, Лудовико, в «Пролонгасьон».
— И потом, не один ведь сеньор Лосано этим пользовался, — сказал Амбросио. — Дону Кайо наверняка тоже кое-что перепадало. Лудовико с Иполито говорили, там все на этом руки греют, все — от первого до последнего. Потому Лудовико так и мечтал получить звание. Не все же, дон, такие честные и порядочные, как вы.
— Теперь ты сходи, Иполито, — сказал сеньор Лосано. — Пусть они с тобой познакомятся, а то ведь Лудовико они долго не увидят.
— Это почему же, сеньор Лосано? — сказал Лудовико.
— А то ты не знаешь! — сказал сеньор Лосано. — Дурачка из себя не строй. Почему-почему! Потому что будешь теперь при сеньоре Бермудесе. Ты же так этого хотел, разве нет?
А где-то в середине следующей недели, когда Амалия прибиралась, в дверь позвонили. Пошла открывать, а на пороге — дон Фермин. Коленки у нее задрожали, еле смогла вымолвить «здравствуйте».
— Дон Кайо дома? — Он не ответил ей, не взглянул на нее, шагнул вперед. — Доложи, что пришел Савала.
Не узнал, сообразила она не то с удивлением, не то с досадой, но тут на лестнице появилась хозяйка: Фермин, что же ты стоишь, садись, Кайо вот-вот приедет, он только что звонил, чего тебе налить? Амалия притворила дверь, скользнула в буфетную, стала подглядывать. Дон Фермин то и дело смотрел на часы, глаза у него были беспокойные, нетерпеливые, а сам он как-то осунулся. Хозяйка подала ему стакан с виски. Что же стряслось с Кайо, он всегда так точен? — Сейчас обижусь, сказала хозяйка, мое общество тебя не устраивает? — Амалия удивилась, как они друг с другом говорят, будто век знакомы. Она выбралась через черный ход, пробежала сад — Амбросио не успел уйти далеко. На лице у него был ужас: он видел тебя? говорил с тобой?
— Даже не узнал, — сказала Амалия. — Неужто я так изменилась?
— Слава богу, — выдохнул Амбросио, словно она ему жизнь вернула, повернул голову, поглядел в сторону дома.
— Вечно скрываешь что-то, вечно трясешься, — сказала Амалия. — Я-то изменилась, а вот ты каким был, таким остался.
Но сказала с улыбкой, чтобы он видел: она не всерьез, она шутит, и подумала: дура, до чего ж ты рада его видеть. Тогда и Амбросио рассмеялся и руками ей показал, что вот, мол, пронесло, Амалия. Потом пододвинулся и вдруг ухватил ее за запястье: в воскресенье увидимся, а? В два, на остановке. В два так в два.
— Значит, дон Фермин с доном Кайо — приятели? — сказала Амалия. — Он, значит, часто тут бывает? Однажды приглядится и узнает меня.
— Все наоборот, — сказал Амбросио. — Они теперь насмерть разругались. Дон Фермин водил дружбу с одним генералом, который хотел устроить революцию, а дон Кайо его за это чуть не разорил.
Тут они увидали, как выворачивает из-за угла черная машина дона Кайо: приехал, давай живей! — и Амалия бросилась в дом. Карлота поджидала ее на кухне, из глаз любопытство так и прыщет: ты что, знакома с этим шофером? о чем вы с ним беседы беседовали? что он тебе говорил? это парень, это я понимаю. Амалия что-то ей наврала, и, к счастью, хозяйка велела отнести поднос в кабинет. Она поднималась по лестнице, а бокалы и пепельницы со звоном плясали на подносе, и думала: Амбросио, дубина, заразил меня своим страхом, а если дон Фермин узнает, что он скажет? Но дон Фермин только скользнул по ней невидящим взглядом и отвел глаза. Сидел, пристукивал каблуком от нетерпения. Она поставила поднос на стол, вышла. Дон Кайо с доном Фермином просидели взаперти полчаса, не меньше. О чем-то спорили, и так громко, что даже на кухне слышно было, и хозяйка вышла, прикрыла дверь в буфетную, чтоб не долетали голоса. А когда Амалия увидала в окошко, что машины дона Фермина уже нет, поднялась забрать поднос. Хозяйка и дон Кайо сидели в гостиной, разговаривали. Почему был такой крик? — спросила сеньора Ортенсия, а он: крыса хотела бежать с корабля, теперь надо за это расплачиваться, а ей не нравится. Как он смел назвать дона Фермина крысой, дон Фермин в тысячу раз добрее его, и честнее, и лучше. Завидует, решила она, а Карлота: ну, кто это был, о чем они говорили?
— Я тоже занял свой пост по просьбе президента, — уже мягче проговорил доктор Арбелаэс, и он подумал: отлично, заключим мир. — Я стараюсь внести позитивный вклад в…
— Весь позитивный вклад принадлежит вам, — с неожиданной энергией сказал он. — На мою долю остается все негативное. Нет-нет, я не шучу, так оно и есть. Уверяю вас, я оказываю вам большую услугу, освобождая вас от того низменного и грязного, чем тоже должна заниматься полиция.
— Я вовсе не хотел вас обидеть, дон Кайо. — Подбородок у доктора больше не дрожал.
— Вы меня и не обидели, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174