Однако большинство все же толкалось у лотков и прилавков, покупало зелень, фрукты, одежду. Имеешь успех, Трифульсио, сказал Мартинес, только на тебя и смотрят. Еще бы, сказал Тельес, где еще такого страхолюдину увидишь. Руперто влез в машину, обнялся с теми, кто там сидел, взял микрофон. Землячки, сограждане, а ну поближе, поближе, послушайте меня. Часов пять проваландаемся, подумал Трифульсио, потом ночь — еще восемь часов, а раньше полудня назад не тронемся: нет, столько мне не вытянуть. Вечерело, становилось прохладно, зажглись свечи на столиках между павильончиками и палатками — там можно было закусить. Ноги дрожали, спина была вся мокрая, виски огнем горели. Он мешком опустился на стул, приложил ладонь к груди: ишь как колотится. Женщина, торговавшая тканями, посмотрела на него из-за прилавка, засмеялась: ну и ну, я таких раньше только в кино видела. Верно, подумал Трифульсио, в Арекипе же нет темнокожих. Вам нехорошо? — спросила женщина, — может, воды? Да, спасибо. Нет, он не болен, это от высоты. Он выпил, стало легче, пошел помочь остальным. Покажем этим, гвоздил кулаком Руперто, и людей вокруг него становилось все больше. Запрудили всю улицу, а Тельес, Урондо, Мартинес и те, из фургончиков, сновали в толпе, хлопали в ладоши, подбадривали зевак, жали им руки. Все — в театр! — бил себя в грудь Руперто. Да он совсем пьяный, подумал Трифульсио, жадно хватая воздух.
— А кто ж вам наплел, что в Арекипе полно одристов? — сказал Амбросио.
— Да там на рынке собрался митинг «возрожденцев», — сказал Лудовико. — Мы посмотрели на них и решили. Сами, в общем, виноваты.
— Ну, Молина, что я вам говорил? — Доктор Лама показал на толпу. — Жалко, Бермудес не видит.
— Вы бы к ним обратились, доктор, — сказал Молина, — с напутствием. Мне моих уже пора инструктировать.
— Да-да, я скажу им несколько слов, — сказал доктор Лама. — Дайте-ка мне пройти.
— А по плану, значит, вы должны были из Коалиции этой котлету сделать? — сказал Амбросио.
— Должны были проникнуть в театр, устроить там свалку, — сказал Лудовико. — Должны были выкинуть их вон, прямо в толпу этих «возрожденцев». План-то был замечательный, да не вышло ни черта.
Вплотную притиснутый к смеявшейся, аплодировавшей, слушавшей оратора толпе, Трифульсио перестал хватать ртом воздух. Нет, не умрет, и кости не сломаются, и больше не казалось, что сердце вот-вот остановится. И колотье в висках прекратилось. Он слушал вопли Руперто, видел, как толпа поднаперла к грузовичкам, с которых начали раздавать водку и прочее. В меркнущем свете различил вкрапленные в толпу лица Тельеса, Урондо, Мартинеса и представил, как его товарищи хлопают, подзуживают, подстрекают. Сам он ничего не делал: глубоко дышал, то и дело щупал себе пульс, думал: если не буду шевелиться, может, и вытерплю все до конца. Тут толпа задвигалась, подалась вперед, море голов точно покрылось рябью, люди оказались у самых колес, а стоявшие наверху стали протягивать к ним руки, втаскивать в кузов. Троекратное ура генеральному секретарю партии Возрождения, крикнул Руперто, и Трифульсио узнал этого человека: это был тот самый, кто дал ему таблетку, доктор. Тише, доктор Лама берет слово! — завывал Руперто. Главный тоже вскарабкался на грузовик.
— Ну, со всеми этими дело выгорит, — сказал Лудовико.
— Да, народу достаточно, — сказал Молина. — Следите только, чтоб не перепились.
— В театре поставим несколько полицейских, дон Кайо, — сказал префект. — Да, да, в форме и с оружием. Да, я предупредил Коалицию. Нет, не возражали. Предосторожность не бывает излишней, дон Кайо.
— Сколько народу удалось Ламе собрать на рынке? — сказал Кайо Бермудес. — Нет, нет! Вы сами, лично, своими глазами скольких видели, Молина?
— Да как их сосчитаешь, — сказал Молина, — много народу, дон Кайо. Несколько тысяч, вероятно. Все идет гладко. Тех, кто должен будет сидеть в театре, мы уже отвезли в комитет. Да, я оттуда и звоню, дон Кайо.
Быстро стемнело, и Трифульсио уже не видел доктора, а только слышал. Да, это вам не Руперто, этот умел говорить. Так витиевато и складно, за Одрию, за народ, против Коалиции. А все-таки до сенатора Аревало ему далеко, думал Трифульсио. Тельес взял его за локоть: пошли. Они стали проталкиваться вперед, туда, где стоял грузовик, а в нем — Урондо, Мартинес, главный и тот из Лимы, что говорил про фаршированные перцы. Как ты, Трифульсио? Порядок. Грузовик покатил по темным улицам, остановился у комитета. Там горели все окна, все комнаты были полны людьми — и тут опять началось удушье, бросило в холод, затрепыхалось сердце. Главный и китаец Молина говорили: глядите, запоминайте, вы пойдете первыми. Им раздали водку, сигареты, бутерброды. Двое из Лимы были вполпьяна, а местные едва стояли на ногах. Не шевелиться, вдохнуть поглубже воздух, терпеть.
— Лудовико Пантоха — с негром, — сказал Молина. — Трифульсио, так?
— Мне в напарники дали одного, а он был еле живой от горной болезни, — сказал Лудовико. — Его там убили, в театре. А могли бы и меня, я рядом стоял.
— Двадцать два человека, одиннадцать пар, — сказал Молина. — Присмотритесь друг к другу, чтоб там не перепутать.
— Троих до смерти забили, четырнадцать наших свезли в госпиталь, — сказал Лудовико. — А у этого труса Иполито — ни царапинки, разве это справедливо?
— Ну-ка, проверим, как вы поняли, — сказал Молина. — Вот ты: расскажи, что будешь делать.
Тот, которого отрядили ему в напарники, протянул Трифульсио бутылку, и он глотнул. Потом подал ему руку: приятно познакомиться, из Лимы? как на него этот воздух-то разреженный действует? Никак, сказал Лудовико, и оба заулыбались. Вот ты, сказал Молина, и поднялся какой-то парень: я — в партер, налево и назад. А ты? — сказал Молина. Поднялся другой: на галерку, к центру, вот с ним. Так перебрали всех, и все вставали, а когда черед дошел до Трифульсио, он остался сидеть: я — в партер, к самой сцене, вот с этим сеньором. Правильно, тебе там самое место, сказал Урондо, и послышались смешки.
— Усвоили, значит, — сказал Молина. — Пока не будет свистка, всем сидеть тихо. Только по сигналу. Сигнал — «Да здравствует генерал Одрия!». Кто подаст?
— Я подам, — сказал главный. — Я буду на галерке, как раз посередине.
— Тут, сеньор инспектор, вот какое дело, — прозвучал чей-то смущенный голос. — Они-то ведь тоже сложа руки не сидят, — готовятся. Я видал ихних людей, ездили на машинах, агитировали. Первостатейные ухорезы, сеньор инспектор. Взять хоть Аргельеса — матерый бандит, отпетый.
— Они и из Лимы выписали людей на подмогу, — сказал другой голос. — Человек пятнадцать, сеньор инспектор.
— Агенты, которых Молина уговорил, были неопытные, и нельзя сказать, чтоб так и рвались в драку, — сказал Лудовико. — Я-то сразу почуял: чуть что не так, они удерут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— А кто ж вам наплел, что в Арекипе полно одристов? — сказал Амбросио.
— Да там на рынке собрался митинг «возрожденцев», — сказал Лудовико. — Мы посмотрели на них и решили. Сами, в общем, виноваты.
— Ну, Молина, что я вам говорил? — Доктор Лама показал на толпу. — Жалко, Бермудес не видит.
— Вы бы к ним обратились, доктор, — сказал Молина, — с напутствием. Мне моих уже пора инструктировать.
— Да-да, я скажу им несколько слов, — сказал доктор Лама. — Дайте-ка мне пройти.
— А по плану, значит, вы должны были из Коалиции этой котлету сделать? — сказал Амбросио.
— Должны были проникнуть в театр, устроить там свалку, — сказал Лудовико. — Должны были выкинуть их вон, прямо в толпу этих «возрожденцев». План-то был замечательный, да не вышло ни черта.
Вплотную притиснутый к смеявшейся, аплодировавшей, слушавшей оратора толпе, Трифульсио перестал хватать ртом воздух. Нет, не умрет, и кости не сломаются, и больше не казалось, что сердце вот-вот остановится. И колотье в висках прекратилось. Он слушал вопли Руперто, видел, как толпа поднаперла к грузовичкам, с которых начали раздавать водку и прочее. В меркнущем свете различил вкрапленные в толпу лица Тельеса, Урондо, Мартинеса и представил, как его товарищи хлопают, подзуживают, подстрекают. Сам он ничего не делал: глубоко дышал, то и дело щупал себе пульс, думал: если не буду шевелиться, может, и вытерплю все до конца. Тут толпа задвигалась, подалась вперед, море голов точно покрылось рябью, люди оказались у самых колес, а стоявшие наверху стали протягивать к ним руки, втаскивать в кузов. Троекратное ура генеральному секретарю партии Возрождения, крикнул Руперто, и Трифульсио узнал этого человека: это был тот самый, кто дал ему таблетку, доктор. Тише, доктор Лама берет слово! — завывал Руперто. Главный тоже вскарабкался на грузовик.
— Ну, со всеми этими дело выгорит, — сказал Лудовико.
— Да, народу достаточно, — сказал Молина. — Следите только, чтоб не перепились.
— В театре поставим несколько полицейских, дон Кайо, — сказал префект. — Да, да, в форме и с оружием. Да, я предупредил Коалицию. Нет, не возражали. Предосторожность не бывает излишней, дон Кайо.
— Сколько народу удалось Ламе собрать на рынке? — сказал Кайо Бермудес. — Нет, нет! Вы сами, лично, своими глазами скольких видели, Молина?
— Да как их сосчитаешь, — сказал Молина, — много народу, дон Кайо. Несколько тысяч, вероятно. Все идет гладко. Тех, кто должен будет сидеть в театре, мы уже отвезли в комитет. Да, я оттуда и звоню, дон Кайо.
Быстро стемнело, и Трифульсио уже не видел доктора, а только слышал. Да, это вам не Руперто, этот умел говорить. Так витиевато и складно, за Одрию, за народ, против Коалиции. А все-таки до сенатора Аревало ему далеко, думал Трифульсио. Тельес взял его за локоть: пошли. Они стали проталкиваться вперед, туда, где стоял грузовик, а в нем — Урондо, Мартинес, главный и тот из Лимы, что говорил про фаршированные перцы. Как ты, Трифульсио? Порядок. Грузовик покатил по темным улицам, остановился у комитета. Там горели все окна, все комнаты были полны людьми — и тут опять началось удушье, бросило в холод, затрепыхалось сердце. Главный и китаец Молина говорили: глядите, запоминайте, вы пойдете первыми. Им раздали водку, сигареты, бутерброды. Двое из Лимы были вполпьяна, а местные едва стояли на ногах. Не шевелиться, вдохнуть поглубже воздух, терпеть.
— Лудовико Пантоха — с негром, — сказал Молина. — Трифульсио, так?
— Мне в напарники дали одного, а он был еле живой от горной болезни, — сказал Лудовико. — Его там убили, в театре. А могли бы и меня, я рядом стоял.
— Двадцать два человека, одиннадцать пар, — сказал Молина. — Присмотритесь друг к другу, чтоб там не перепутать.
— Троих до смерти забили, четырнадцать наших свезли в госпиталь, — сказал Лудовико. — А у этого труса Иполито — ни царапинки, разве это справедливо?
— Ну-ка, проверим, как вы поняли, — сказал Молина. — Вот ты: расскажи, что будешь делать.
Тот, которого отрядили ему в напарники, протянул Трифульсио бутылку, и он глотнул. Потом подал ему руку: приятно познакомиться, из Лимы? как на него этот воздух-то разреженный действует? Никак, сказал Лудовико, и оба заулыбались. Вот ты, сказал Молина, и поднялся какой-то парень: я — в партер, налево и назад. А ты? — сказал Молина. Поднялся другой: на галерку, к центру, вот с ним. Так перебрали всех, и все вставали, а когда черед дошел до Трифульсио, он остался сидеть: я — в партер, к самой сцене, вот с этим сеньором. Правильно, тебе там самое место, сказал Урондо, и послышались смешки.
— Усвоили, значит, — сказал Молина. — Пока не будет свистка, всем сидеть тихо. Только по сигналу. Сигнал — «Да здравствует генерал Одрия!». Кто подаст?
— Я подам, — сказал главный. — Я буду на галерке, как раз посередине.
— Тут, сеньор инспектор, вот какое дело, — прозвучал чей-то смущенный голос. — Они-то ведь тоже сложа руки не сидят, — готовятся. Я видал ихних людей, ездили на машинах, агитировали. Первостатейные ухорезы, сеньор инспектор. Взять хоть Аргельеса — матерый бандит, отпетый.
— Они и из Лимы выписали людей на подмогу, — сказал другой голос. — Человек пятнадцать, сеньор инспектор.
— Агенты, которых Молина уговорил, были неопытные, и нельзя сказать, чтоб так и рвались в драку, — сказал Лудовико. — Я-то сразу почуял: чуть что не так, они удерут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174