Взглянула на поднос — что же Робертито вас не обслужил? — сделала укоризненную гримасу и, наклонившись, сама — очень ловко, почти без пены — наполнила стаканы до половины и протянула их посетителям. Потом села на краешек кресла, вытянула шею — кожа под глазами собралась в складки, — положила ногу на ногу.
— Ну, нечего пялиться, — сказал Бесеррита. — Отлично понимаешь, почему мы тут.
— Не могу поверить, что ты не пьешь, — помнишь, Савалита, ее иностранный выговор, ее уверенные и округлые движения всем на свете довольной матроны, главы рода? — Ты же старый пьяница, Бесеррита.
— Язва меня чуть не доконала, — сказал Бесеррита. — Теперь, кроме молока, ничего в рот не беру. Притом коровьего.
— Ты все такой же. — Она повернулась к Перикито и Сантьяго: — Мы с этим старикашкой — как брат с сестрою, мы сто лет знакомы.
— И за эти сто лет без легкого кровосмешения не обошлось, — засмеялся Бесеррита и тем же шутливо-фамильярным тоном продолжал: — Ну теперь представь, что ты пришла ко мне на исповедь, и отвечай: как долго пробыла у тебя Муза?
— Муза? У меня? — улыбнулась Ивонна. — Ваше преподобие, зачем вы повторяете грязные сплетни?
— Теперь я вижу, дочь моя, что ты мне не доверяешь. — Бессерита присел на подлокотник ее кресла. — Теперь я вижу, что ты говоришь неправду.
— Святой отец, у вас, наверно, не все дома. — Ивонна хлопнула Бессериту по колену. — Если бы она работала у меня, я бы тебе сказала.
Она достала из рукава платочек, промокнула глаза, перестала улыбаться. Разумеется, она ее знала, несколько раз приходила сюда, когда была подругой, ну, Бессерита сам знает кого. Он ее привозил сюда развлечься, посмотреть через то окошечко из бара. Но, насколько ей, Ивонне, известно, она никогда ни в одном заведении ни работала. И снова засмеялась без изысканности. Ее морщины у глаз и на шее, думает он, ее ненависть: клиентуру свою бедняжка находила на панели, как сучка беспородная.
— Видно, мадам, ты ее очень сильно любила, — проворчал Бессерита.
— Когда Бермудес ее взял на содержание, она чихала на всех через плечо, — вздохнула Ивонна. — Меня на порог не пускала. Потому, когда она всего лишилась, и ей никто не пришел на помощь. А что его упустила — так сама виновата. Не надо было пить и нанюхиваться.
— Да ты просто в восторге, оттого что ее пришили, — улыбнулся Бессерита. — Какой всплеск чувств.
— Когда прочла в газетах, мне стало ее очень жалко, — сказала Ивонна. — И потом, эти ужасные фотографии: подумать, как она жила, как скверно кончила. А если ты растрезвонишь, что она у меня служила, я буду только рада. Реклама — путь к процветанию.
— Как ты уверенно держишься, — бледно улыбнулся Бессерита. — Наверно, нашла покровителя не хуже, чем был Кайо Бермудес.
— Это все поклеп. Бермудем не имел ко мне никакого отношения, — сказала Ивонна. — Он был моим клиентом, таким же, как все прочие.
— Ладно, ближе к унитазу, чтоб не на пол, — сказал Бессерита. — Она здесь не работала. Хорошо. Теперь позови-ка ту, которая с ней жила. Мы ее расспросим и оставим вас обеих в покое.
— Которая с ней жила? — Знаешь, Карлитос, она переменилась в лице, побледнела, вся вальяжность с нее слетела. — Ты хочешь сказать, что кто-то из девочек жил с Музой?
— Ах, значит, полиция тебя еще не побеспокоила. — Бессерита поскреб усики, алчно облизнулся. — Ну, это не на горами. Готовьтесь, мадам. Рано или поздно они явятся и допросят — и тебя, и некую Кету.
— Кета? — Мир рушился, Карлитос, почва уходила у нее из-под ног. — Что ты говоришь, опомнись, Бессерита!
— Они ежедневно меняют имена, и поди, догадайся, кто есть кто, — пробормотал Бессерита. — Но ты не бойся, мы же не из полиции. Позови ее. Душевный разговор, и ничего больше.
— Кто тебе сказал, что Кета жила с ней? — Ивонна улыбалась из последних сил, пытаясь держаться с прежней непринужденностью.
— Учти, Ивонна, я-то тебе доверяю, я-то — твой истинный друг. — Бессерита назидательно воздел перст. — Мне сказала это Пакета.
— Ах, сукино отродье, тварь распоследняя, потаскуха! — Представляешь, Карлитос: сначала — дама из высшего общества, потом — испуганная старушка, а потом — просто пантера. — Из гузна выползла на свет божий, паскуда!
— Мадам, — счастливый Бессерита положил ей руку на плечо, — как вы замечательно ругаетесь, я восхищен и тронут. Мы отомстим за вас: завтра появится заметочка о том, что нет во всей Лиме более подозрительного и мерзкого притона, чем «Монмартр».
— Ты же ее погубишь. — Ивонна сжала его колено. — Разве ты не понимаешь, что полиция ее арестует, будет тягать на допросы.
— Она видела что-нибудь? — понизил голос Бессерита. — Она знает что-нибудь?
— Да нет, конечно, просто не хочет, чтоб ее впутывали в эту историю, — сказала Ивонна. — Ты ее погубишь. За что?
— Не собираюсь я ее губить, мне надо всего лишь, чтобы она сообщила кое-какие сведения о личной жизни Музы. Имени ее мы не назовем, о том, что они жили вместе, не упомянем. Моему честному слову ты, надеюсь, поверишь?
— Разумеется нет, — сказала Ивонна. — Ты такая же паскуда, как и Пакета.
— Ах, вот, значит мадам, какого вы обо мне мнения. — Бесеррита с беглой улыбкой покосился на Сантьяго и Перикито. — Что ж, ты в своем праве.
— Кета — хорошая девушка, Бесеррита, — сказала тихо Ивонна. — Не топи ее. И потом, тебе это может слишком дорого обойтись. Я тебя предупреждаю. За нее есть кому заступиться.
— Не надо сцен, — улыбнулся Бесеррита. — Позови ее. Обещаю, что ничего ей не будет.
— Неужели ты считаешь, что она, после того что случилось с ее подругой, могла прийти на работу? — сказала Ивонна.
— Хорошо, разыщи ее и устрой мне с ней встречу, — сказал Бесеррита. — Мне нужны всего лишь некоторые данные о погибшей. И передай ей: не захочет разговаривать со мной — я напечатаю ее имя на первой полосе, и тогда уж придется беседовать с полицией.
— Клянешься, что нигде не будешь ее упоминать? — сказала Ивонна.
Бесеррита кивнул. На лицо его постепенно наплывало довольное выражение, глаза заблестели. Он поднялся, подошел к столу, проворно взял стакан Сантьяго и залпом выпил. Белая пена окаймила губы.
— Клянусь. Разыщи ее и позвони мне, — торжественно сказал он. — Мой телефон у тебя есть.
— Неужели позвонит? — сказал Перикито уже потом, в машине. — Я-то думаю, она ей скажет: «Милая Кета, щелкоперы из „Кроники“ нацелились на тебя, узнали, что ты жила с Музой, спрячься, исчезни».
— Да что ж это за Кета такая? — сказал Ариспе. — Вроде бы мы должны ее знать, Бесеррита.
— Очевидно, штучка высшего разбора, птичка-надомница, — сказал Бесеррита. — Мы ее и знаем, только под другим именем.
— Вот что, сударь, — сказал Ариспе, — надо эту штучку-птичку найти во что бы то ни стало, хоть всю Лиму переверни.
— Кто-то, кажется, сомневался, что «мадам» мне позвонит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— Ну, нечего пялиться, — сказал Бесеррита. — Отлично понимаешь, почему мы тут.
— Не могу поверить, что ты не пьешь, — помнишь, Савалита, ее иностранный выговор, ее уверенные и округлые движения всем на свете довольной матроны, главы рода? — Ты же старый пьяница, Бесеррита.
— Язва меня чуть не доконала, — сказал Бесеррита. — Теперь, кроме молока, ничего в рот не беру. Притом коровьего.
— Ты все такой же. — Она повернулась к Перикито и Сантьяго: — Мы с этим старикашкой — как брат с сестрою, мы сто лет знакомы.
— И за эти сто лет без легкого кровосмешения не обошлось, — засмеялся Бесеррита и тем же шутливо-фамильярным тоном продолжал: — Ну теперь представь, что ты пришла ко мне на исповедь, и отвечай: как долго пробыла у тебя Муза?
— Муза? У меня? — улыбнулась Ивонна. — Ваше преподобие, зачем вы повторяете грязные сплетни?
— Теперь я вижу, дочь моя, что ты мне не доверяешь. — Бессерита присел на подлокотник ее кресла. — Теперь я вижу, что ты говоришь неправду.
— Святой отец, у вас, наверно, не все дома. — Ивонна хлопнула Бессериту по колену. — Если бы она работала у меня, я бы тебе сказала.
Она достала из рукава платочек, промокнула глаза, перестала улыбаться. Разумеется, она ее знала, несколько раз приходила сюда, когда была подругой, ну, Бессерита сам знает кого. Он ее привозил сюда развлечься, посмотреть через то окошечко из бара. Но, насколько ей, Ивонне, известно, она никогда ни в одном заведении ни работала. И снова засмеялась без изысканности. Ее морщины у глаз и на шее, думает он, ее ненависть: клиентуру свою бедняжка находила на панели, как сучка беспородная.
— Видно, мадам, ты ее очень сильно любила, — проворчал Бессерита.
— Когда Бермудес ее взял на содержание, она чихала на всех через плечо, — вздохнула Ивонна. — Меня на порог не пускала. Потому, когда она всего лишилась, и ей никто не пришел на помощь. А что его упустила — так сама виновата. Не надо было пить и нанюхиваться.
— Да ты просто в восторге, оттого что ее пришили, — улыбнулся Бессерита. — Какой всплеск чувств.
— Когда прочла в газетах, мне стало ее очень жалко, — сказала Ивонна. — И потом, эти ужасные фотографии: подумать, как она жила, как скверно кончила. А если ты растрезвонишь, что она у меня служила, я буду только рада. Реклама — путь к процветанию.
— Как ты уверенно держишься, — бледно улыбнулся Бессерита. — Наверно, нашла покровителя не хуже, чем был Кайо Бермудес.
— Это все поклеп. Бермудем не имел ко мне никакого отношения, — сказала Ивонна. — Он был моим клиентом, таким же, как все прочие.
— Ладно, ближе к унитазу, чтоб не на пол, — сказал Бессерита. — Она здесь не работала. Хорошо. Теперь позови-ка ту, которая с ней жила. Мы ее расспросим и оставим вас обеих в покое.
— Которая с ней жила? — Знаешь, Карлитос, она переменилась в лице, побледнела, вся вальяжность с нее слетела. — Ты хочешь сказать, что кто-то из девочек жил с Музой?
— Ах, значит, полиция тебя еще не побеспокоила. — Бессерита поскреб усики, алчно облизнулся. — Ну, это не на горами. Готовьтесь, мадам. Рано или поздно они явятся и допросят — и тебя, и некую Кету.
— Кета? — Мир рушился, Карлитос, почва уходила у нее из-под ног. — Что ты говоришь, опомнись, Бессерита!
— Они ежедневно меняют имена, и поди, догадайся, кто есть кто, — пробормотал Бессерита. — Но ты не бойся, мы же не из полиции. Позови ее. Душевный разговор, и ничего больше.
— Кто тебе сказал, что Кета жила с ней? — Ивонна улыбалась из последних сил, пытаясь держаться с прежней непринужденностью.
— Учти, Ивонна, я-то тебе доверяю, я-то — твой истинный друг. — Бессерита назидательно воздел перст. — Мне сказала это Пакета.
— Ах, сукино отродье, тварь распоследняя, потаскуха! — Представляешь, Карлитос: сначала — дама из высшего общества, потом — испуганная старушка, а потом — просто пантера. — Из гузна выползла на свет божий, паскуда!
— Мадам, — счастливый Бессерита положил ей руку на плечо, — как вы замечательно ругаетесь, я восхищен и тронут. Мы отомстим за вас: завтра появится заметочка о том, что нет во всей Лиме более подозрительного и мерзкого притона, чем «Монмартр».
— Ты же ее погубишь. — Ивонна сжала его колено. — Разве ты не понимаешь, что полиция ее арестует, будет тягать на допросы.
— Она видела что-нибудь? — понизил голос Бессерита. — Она знает что-нибудь?
— Да нет, конечно, просто не хочет, чтоб ее впутывали в эту историю, — сказала Ивонна. — Ты ее погубишь. За что?
— Не собираюсь я ее губить, мне надо всего лишь, чтобы она сообщила кое-какие сведения о личной жизни Музы. Имени ее мы не назовем, о том, что они жили вместе, не упомянем. Моему честному слову ты, надеюсь, поверишь?
— Разумеется нет, — сказала Ивонна. — Ты такая же паскуда, как и Пакета.
— Ах, вот, значит мадам, какого вы обо мне мнения. — Бесеррита с беглой улыбкой покосился на Сантьяго и Перикито. — Что ж, ты в своем праве.
— Кета — хорошая девушка, Бесеррита, — сказала тихо Ивонна. — Не топи ее. И потом, тебе это может слишком дорого обойтись. Я тебя предупреждаю. За нее есть кому заступиться.
— Не надо сцен, — улыбнулся Бесеррита. — Позови ее. Обещаю, что ничего ей не будет.
— Неужели ты считаешь, что она, после того что случилось с ее подругой, могла прийти на работу? — сказала Ивонна.
— Хорошо, разыщи ее и устрой мне с ней встречу, — сказал Бесеррита. — Мне нужны всего лишь некоторые данные о погибшей. И передай ей: не захочет разговаривать со мной — я напечатаю ее имя на первой полосе, и тогда уж придется беседовать с полицией.
— Клянешься, что нигде не будешь ее упоминать? — сказала Ивонна.
Бесеррита кивнул. На лицо его постепенно наплывало довольное выражение, глаза заблестели. Он поднялся, подошел к столу, проворно взял стакан Сантьяго и залпом выпил. Белая пена окаймила губы.
— Клянусь. Разыщи ее и позвони мне, — торжественно сказал он. — Мой телефон у тебя есть.
— Неужели позвонит? — сказал Перикито уже потом, в машине. — Я-то думаю, она ей скажет: «Милая Кета, щелкоперы из „Кроники“ нацелились на тебя, узнали, что ты жила с Музой, спрячься, исчезни».
— Да что ж это за Кета такая? — сказал Ариспе. — Вроде бы мы должны ее знать, Бесеррита.
— Очевидно, штучка высшего разбора, птичка-надомница, — сказал Бесеррита. — Мы ее и знаем, только под другим именем.
— Вот что, сударь, — сказал Ариспе, — надо эту штучку-птичку найти во что бы то ни стало, хоть всю Лиму переверни.
— Кто-то, кажется, сомневался, что «мадам» мне позвонит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174