из-под вуали сверкали несказанно прекрасные, глубокие, как море, но напоенные смертельным ядом глаза. Жена одного недавно скончавшегося еврея рассказывала, что в ночь, когда ее мужа поразил недуг, она заметила склонившуюся над его ложем темную фигуру и уверяла, что к нему явилась сама Лилит. Скоро эта весть распространилась далеко за пределы еврейского квартала, и в Каире не осталось ни одного дома, где не страшились бы наступления ночи.
Но как ни множились слухи, Гарун по-прежнему сторонился больных и не отвечал на мольбы о помощи. Почти все время он проводил в стенах своего дома вместе с женой и дочерью. Он играл с Гайде, читал ей книги и старался научить ее всему, что знал сам, дабы девочка, как и он, прониклась изумлением перед дивным устройством мироздания. Каждый вечер Лейла приходила к нему, обнимала и шепотом спрашивала, по-прежнему ли он любит ее больше всего на свете. Гарун неизменно отвечал утвердительно, и они предавались восторгам любви, после чего он погружался в непробудный, лишенный сновидений сон.
Но однажды вечером, когда Гарун, как обычно, занимался с Гайде, слуга объявил о прибытии посланца халифа. Подняв глаза, аль-Вакиль узнал Масуда.
– Поспеши во дворец, – сказал мавр, – принцесса Ситт аль-Мульк заболела, и повелитель правоверных впал в отчаяние.
– Каковы симптомы ее болезни?
– Она смертельно бледна, впадает в беспамятство, бредит, а на груди ее кровоточит тонкая, невесть откуда взявшаяся царапина.
Гарун почувствовал, как сжалось его сердце.
– Я не в силах ей помочь, – промолвил он.
– Но халиф приказывает тебе.
– Я уже сказал, у меня нет снадобья от такой болезни.
Мавр бросил взгляд на Гайде и усмехнулся.
– Весьма неразумно противиться воле повелителя правоверных. Человек осмотрительный, прежде чем отказаться, подумал бы о том, чем такой отказ может обернуться не только для него самого, но и для его близких. Если ты заботишься об их благе, лучше тебе пойти со мной.
Мучимый страхом и сомнениями, Гарун помешкал, но потом встал, поцеловал дочь и под надзором Масуда отправился во дворец.
По прибытии туда он нашел халифа у постели возлюбленной сестры – принцессы Ситт аль-Мульк. Гаруну было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в том, что самые худшие его опасения оправдались. Он сознавал, что не в состоянии спасти принцессу, но сделал все возможное, дабы облегчить ее страдания. Однако она продолжала стонать и метаться в бреду.
Неожиданно халиф оттолкнул Гаруна в сторону и сжал сестру в объятиях.
– Почему ты не лечишь ее? – воскликнул он, поглаживая грудь принцессы и в ужасе глядя на кровоточащую рану.
– Я бессилен, о владыка.
– Не может быть! Ты искуснейший из врачей Каира.
– Я могу лишь дать снадобье, которое погрузит ее в спокойный сон.
– Сделай это, – сказал халиф, – а завтра приходи без задержки и приноси с собой лекарство. Иначе, о целитель... – Он достал кинжал. – Иначе...
Гарун вернулся домой с тяжелым сердцем. Лейлы нигде не было видно: до самого утра она так и не появилась.
Всю ночь аль-Вакиль не отходил от дочери, а когда наутро за ним явился Масуд, он взглянул на Гайде так, будто не надеялся увидеть ее еще раз. Однако мавр, усмехнувшись, подошел к девочке и посадил ее себе на плечи. Гарун попытался протестовать, но черный гигант лишь покачал головой.
Во дворец они отправились вместе.
Войдя в комнату принцессы, врачеватель с порога понял, что состояние больной ухудшилось. На груди появился второй шрам. Она не спала, но пребывала в горячечном бреду и то и дело взмахивала руками, словно силясь отогнать ужасный призрак.
Сидевший рядом с ней халиф поднял на Гаруна взгляд, полный боли и ненависти.
– Почему моя сестра не выздоравливает? – прошипел он. – Ты поклялся, что исцелишь ее.
– Нет, о владыка, я не обещал ничего подобного.
– Она должна поправиться, – промолвил халиф, вперив в лекаря безумный взгляд.
Потом он снова повернулся к сестре и принялся обнимать и целовать ее, но она, похоже не узнавая его, кричала и отбивалась.
– Я должен дать ей еще одну дозу опия, – сказал Гарун, доставая из лекарской сумки склянку с настойкой.
Глаза халифа блеснули.
– Это излечит ее?
– Это поможет уснуть. Ей необходим покой.
Халиф рассеянно кивнул, но тут с улицы донесся вой бродячей собаки, и это повергло повелителя правоверных в бешенство.
– Стража! – истошно заорал он. – Что происходит в Каире? Сестра наместника Аллаха лежит при смерти, а проклятые шавки воют прямо под окнами дворца! Моей сестре необходим покой!
Стражники воззрились на халифа в растерянности, но потом один из них с низким поклоном поспешил прочь из зала.
Вскоре снаружи послышался визг: в окрестностях дворца убивали собак. Гарун в ужасе обернулся к повелителю правоверных, но того, похоже, резня воодушевила: стоя на балконе, халиф дрожал от яростного возбуждения.
– Так будет со всеми, – пробормотал аль-Хаким себе под нос, – кто осмелится вообразить, будто моя сестра не выживет!
Он снова повернулся к Гаруну, и тут его взгляд случайно упал на сидевшую в углу растерянную и испуганную Гайде. Халиф замер, словно зачарованный, потом подошел к девочке и присел перед ней на корточки. Видя, что глаза малышки расширились от страха, он погладил ее по щеке.
– Хорошенькая у тебя дочка, прелестная, – промолвил халиф и неожиданно вперил в Гаруна взгляд, полный злобы. – Однако моя сестра еще красивее. И она, по-твоему, должна распроститься с жизнью? Где справедливость, лекарь? Знай же, если умрет моя ненаглядная сестра, умрет и твоя дочь.
Бросив еще один взгляд на ложе принцессы, халиф повернулся и размашистым шагом вышел из комнаты. Гайде, глядя ему вслед, внезапно расплакалась, и Гарун взял девочку на руки.
– Не бойся, о мой цветочек, – промолвил он, качая ее, – ничего не бойся, моя лилия.
С этими словами он снял кольцо, полученное от Лейлы, продел сквозь него ленточку и повесил на шею дочери.
– Вот, – тихонько прошептал он, – теперь ты под защитой маминых чар, и бояться тебе нечего.
Хотя аль-Вакиль любыми средствами пытался успокоить дочку, его собственная душа пребывала в великой тревоге. При мысли о том, что ждет их впереди, его охватывал ужас.
* * *
В тот вечер, уложив Гайде спать, Гарун распорядился выставить у спальни принцессы караул, причем не только у дверей, но и у окон, хотя под ними находилась высокая, совершенно отвесная стена. Объяснять он ничего не стал – лишь настоятельно велел стражникам ни под каким предлогом не отлучаться и ни на минуту не смыкать глаз. Приказ его вызвал удивление, однако перечить мудрому врачевателю не решились.
Потом Гарун покинул дворец, ибо не мог заставить себя провести ночь в его стенах. Бесцельно блуждая по улицам, он то и дело оглядывался на громаду резиденции правителя, стараясь угадать, за какими окнами находится спальня принцессы, и боясь увидеть на одном из балконов закутанную в покрывало фигуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Но как ни множились слухи, Гарун по-прежнему сторонился больных и не отвечал на мольбы о помощи. Почти все время он проводил в стенах своего дома вместе с женой и дочерью. Он играл с Гайде, читал ей книги и старался научить ее всему, что знал сам, дабы девочка, как и он, прониклась изумлением перед дивным устройством мироздания. Каждый вечер Лейла приходила к нему, обнимала и шепотом спрашивала, по-прежнему ли он любит ее больше всего на свете. Гарун неизменно отвечал утвердительно, и они предавались восторгам любви, после чего он погружался в непробудный, лишенный сновидений сон.
Но однажды вечером, когда Гарун, как обычно, занимался с Гайде, слуга объявил о прибытии посланца халифа. Подняв глаза, аль-Вакиль узнал Масуда.
– Поспеши во дворец, – сказал мавр, – принцесса Ситт аль-Мульк заболела, и повелитель правоверных впал в отчаяние.
– Каковы симптомы ее болезни?
– Она смертельно бледна, впадает в беспамятство, бредит, а на груди ее кровоточит тонкая, невесть откуда взявшаяся царапина.
Гарун почувствовал, как сжалось его сердце.
– Я не в силах ей помочь, – промолвил он.
– Но халиф приказывает тебе.
– Я уже сказал, у меня нет снадобья от такой болезни.
Мавр бросил взгляд на Гайде и усмехнулся.
– Весьма неразумно противиться воле повелителя правоверных. Человек осмотрительный, прежде чем отказаться, подумал бы о том, чем такой отказ может обернуться не только для него самого, но и для его близких. Если ты заботишься об их благе, лучше тебе пойти со мной.
Мучимый страхом и сомнениями, Гарун помешкал, но потом встал, поцеловал дочь и под надзором Масуда отправился во дворец.
По прибытии туда он нашел халифа у постели возлюбленной сестры – принцессы Ситт аль-Мульк. Гаруну было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в том, что самые худшие его опасения оправдались. Он сознавал, что не в состоянии спасти принцессу, но сделал все возможное, дабы облегчить ее страдания. Однако она продолжала стонать и метаться в бреду.
Неожиданно халиф оттолкнул Гаруна в сторону и сжал сестру в объятиях.
– Почему ты не лечишь ее? – воскликнул он, поглаживая грудь принцессы и в ужасе глядя на кровоточащую рану.
– Я бессилен, о владыка.
– Не может быть! Ты искуснейший из врачей Каира.
– Я могу лишь дать снадобье, которое погрузит ее в спокойный сон.
– Сделай это, – сказал халиф, – а завтра приходи без задержки и приноси с собой лекарство. Иначе, о целитель... – Он достал кинжал. – Иначе...
Гарун вернулся домой с тяжелым сердцем. Лейлы нигде не было видно: до самого утра она так и не появилась.
Всю ночь аль-Вакиль не отходил от дочери, а когда наутро за ним явился Масуд, он взглянул на Гайде так, будто не надеялся увидеть ее еще раз. Однако мавр, усмехнувшись, подошел к девочке и посадил ее себе на плечи. Гарун попытался протестовать, но черный гигант лишь покачал головой.
Во дворец они отправились вместе.
Войдя в комнату принцессы, врачеватель с порога понял, что состояние больной ухудшилось. На груди появился второй шрам. Она не спала, но пребывала в горячечном бреду и то и дело взмахивала руками, словно силясь отогнать ужасный призрак.
Сидевший рядом с ней халиф поднял на Гаруна взгляд, полный боли и ненависти.
– Почему моя сестра не выздоравливает? – прошипел он. – Ты поклялся, что исцелишь ее.
– Нет, о владыка, я не обещал ничего подобного.
– Она должна поправиться, – промолвил халиф, вперив в лекаря безумный взгляд.
Потом он снова повернулся к сестре и принялся обнимать и целовать ее, но она, похоже не узнавая его, кричала и отбивалась.
– Я должен дать ей еще одну дозу опия, – сказал Гарун, доставая из лекарской сумки склянку с настойкой.
Глаза халифа блеснули.
– Это излечит ее?
– Это поможет уснуть. Ей необходим покой.
Халиф рассеянно кивнул, но тут с улицы донесся вой бродячей собаки, и это повергло повелителя правоверных в бешенство.
– Стража! – истошно заорал он. – Что происходит в Каире? Сестра наместника Аллаха лежит при смерти, а проклятые шавки воют прямо под окнами дворца! Моей сестре необходим покой!
Стражники воззрились на халифа в растерянности, но потом один из них с низким поклоном поспешил прочь из зала.
Вскоре снаружи послышался визг: в окрестностях дворца убивали собак. Гарун в ужасе обернулся к повелителю правоверных, но того, похоже, резня воодушевила: стоя на балконе, халиф дрожал от яростного возбуждения.
– Так будет со всеми, – пробормотал аль-Хаким себе под нос, – кто осмелится вообразить, будто моя сестра не выживет!
Он снова повернулся к Гаруну, и тут его взгляд случайно упал на сидевшую в углу растерянную и испуганную Гайде. Халиф замер, словно зачарованный, потом подошел к девочке и присел перед ней на корточки. Видя, что глаза малышки расширились от страха, он погладил ее по щеке.
– Хорошенькая у тебя дочка, прелестная, – промолвил халиф и неожиданно вперил в Гаруна взгляд, полный злобы. – Однако моя сестра еще красивее. И она, по-твоему, должна распроститься с жизнью? Где справедливость, лекарь? Знай же, если умрет моя ненаглядная сестра, умрет и твоя дочь.
Бросив еще один взгляд на ложе принцессы, халиф повернулся и размашистым шагом вышел из комнаты. Гайде, глядя ему вслед, внезапно расплакалась, и Гарун взял девочку на руки.
– Не бойся, о мой цветочек, – промолвил он, качая ее, – ничего не бойся, моя лилия.
С этими словами он снял кольцо, полученное от Лейлы, продел сквозь него ленточку и повесил на шею дочери.
– Вот, – тихонько прошептал он, – теперь ты под защитой маминых чар, и бояться тебе нечего.
Хотя аль-Вакиль любыми средствами пытался успокоить дочку, его собственная душа пребывала в великой тревоге. При мысли о том, что ждет их впереди, его охватывал ужас.
* * *
В тот вечер, уложив Гайде спать, Гарун распорядился выставить у спальни принцессы караул, причем не только у дверей, но и у окон, хотя под ними находилась высокая, совершенно отвесная стена. Объяснять он ничего не стал – лишь настоятельно велел стражникам ни под каким предлогом не отлучаться и ни на минуту не смыкать глаз. Приказ его вызвал удивление, однако перечить мудрому врачевателю не решились.
Потом Гарун покинул дворец, ибо не мог заставить себя провести ночь в его стенах. Бесцельно блуждая по улицам, он то и дело оглядывался на громаду резиденции правителя, стараясь угадать, за какими окнами находится спальня принцессы, и боясь увидеть на одном из балконов закутанную в покрывало фигуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113