Остановился он лишь у грузового фургона, припаркованного на окаймленной пальмами улице, по обе стороны которой находились нарядные газоны и небольшие южно-калифорнийские бунгало.
Он стоял, прислонившись к фургону, пока его дыхание не успокоилось, а сердце не вернулось к своему обычному ритму. Затем отпер и открыл заднюю дверь. Весь пол был завален скатанными газетами, их груда занимала половину грузового кузова, поднимаясь высоко вверх. Затем, наклонившись над приборной доской, он зажег внутреннее освещение и вытер лоб полотенцем, перекинутым через сиденье. Под сиденьем стоял термос. Мужчина налил себе чашку дымящегося черного кофе. Затем уселся за руль, выключил освещение и стал наблюдать за улицей. Почти допив кофе, он сунул руку под то же сиденье, где был термос, и достал небольшой пузырек с лекарством. Там оставалось всего лишь две пилюли. Проглотив одну из них, он запил ее остатком кофе. Затем откинулся на спинку ковшевидного сиденья и вытянул ноги, глядя, как под крыльцом какой-то кот гоняется за собственной тенью. За несколько кварталов от него, над задним двором, светя прожектором, висел вертолет. Мужчина закрыл глаза и, казалось, задремал.
Минут через десять он открыл глаза. Улыбнулся, решительно фыркнув, завел двигатель фургона, включил стояночные фонари и внутреннее освещение, а также радиоприемник.
* * *
– Генерал, – произнес все тот же мягкий женский голос, – расскажите нам, что представляет собой организация «Борющаяся Америка». Мы все знаем, что о ней говорят левые средства массовой информации: это, мол, военизированная организация, частная армия, правые революционеры. Все это пустые слова. Расскажите нам, что в действительности представляет собой ваша организация.
– Жанна, наша организация объединяет лояльных, патриотически настроенных американцев, которые сыты по горло тем, куда катится наша страна. «Страна катится ко всем чертям», – без обиняков говорит моя жена. «Борющаяся Америка» готова без колебаний использовать любые средства, чтобы вновь поставить наш народ на уготованное ему самим Господом место – во главе всех других народов.
– Под «использованием всех средств» вы понимаете вооруженный переворот, генерал?
– У нас принято говорить «вооруженная оборона», Жанна.
* * *
Мужчина наполнил весь фартук газетами, несколько сунул себе под мышку и вышел из фургона. Не выключив ни огней, ни двигателя, так и оставив заднюю дверь открытой, он побежал по улице, бросая по одной газете почти к каждому дому. В конце квартала он пересек улицу и побежал в обратную сторону, продолжая бросать газеты, пока не достиг своего фургона.
* * *
– И кого вы принимаете в члены своей организации?
– Возможно, вы обвините нас в том, что мы действуем банально и старомодно, но мы принимаем всех чистокровных белых христиан-американцев. Всех, кто не боится называть вещи своими именами.
И евреев – евреями.
* * *
Проехав один квартал, мужчина остановил фургон. Он взял еще пачку газет и повторил уже проделанное.
* * *
– Да, Жанна, у нас есть тренировочные лагеря в Техасе, Южной Каролине и Айдахо.
– И чему вы обучаете в этих лагерях, генерал?
– Рукопашному бою, стрельбе из автоматического оружия, искусству партизанской войны в городе, тактике выживания в условиях после атомного нападения, карате, дзюдо и учению Иисуса Христа.
* * *
Иногда скатанный рулон шумно ударялся о крыльцо или дверь, и в ответ яростным лаем разражалась собака. Но кроме этих звуков, слышно было только равномерное дыхание бегуна и легкий топот его кроссовок. А когда он возвращался к фургону, еще и радио.
* * *
– И еще я хочу сказать всем, кто меня слышит. Жанна не только говорит милым голосом очень милые вещи, но она и вообще очень мила.
– Благодарю вас, генерал Уаттли. Кстати, что означает «Экс» в вашем имени?
– «Экс» – буква, обозначает как раз то место, где собака зарыта. Ха, ха, ха!
* * *
Через полтора часа, когда мужчина поставил свой фургон в аллее за бульваром Пико, небо над восточной частью уже окрасилось в бледный дымчато-серый цвет. Здесь, вдоль всей улицы, тянулись небольшие конторы, книжные лавки, булочные и кое-где лавки кошерных мясников. Лишь в одной грязной витрине горел свет. Наклейка в одном ее углу обещала «доставить „Таймс“ прямо к вашей двери». С другого конца закопченного стекла взметался ввысь тонкий голос Майкла Джексона. Мужчина вытер испачканные типографской краской руки о тенниску и вошел внутрь.
Комната была длинная и узкая, с растрескавшимся линолеумом на полу и запачканными оштукатуренными стенами. Вдоль одной стены лежали перевязанные проволокой большие кипы газет. Висевшие на потолке две лампочки по 150 ватт наполняли комнату резким светом и глубокими тенями. Пахло чернилами, дымом и потом.
– Здорово, масса Уолкер.
За ободранным столом под одной из ламп сидел чудовищно толстый чернокожий человек, читая утреннюю газету. В зубах у него был короткий пожелтелый мундштук со вставленной в него недокуренной сигарой.
– Эй, вы, чико, – процедил он. – Радуйтесь: явилась Великая Белая Надежда.
В глубине комнаты, поедая пирожки, сидели на скамейке два подростка-мексиканца. Между ними лежал большой кассетник. Один из подростков перелистывал журнал «Пентхауз». Они оба рассмеялись, услышав слова толстяка, и мрачно уставились на Уолкера.
– Входи, хмырь. Сними с себя груз. Ты обошел весь свой участок? Присядь же и выпей чашку кофе. Или ты не пьешь кофе с таким отребьем, как мы?
Один из мексиканцев ухмыльнулся, жуя пирожок с фруктовой начинкой. Другой углубился в чтение «Пентхауза».
Уолкер налил себе чашку кофе из стеклянного кофейника, стоявшего на горячей плите, и сел на металлическое раскладное кресло напротив толстяка.
– Ты сказал Фасио, что я хочу его видеть?
– Да, хмырь, сказал. Он скоро вернется. Не гони лошадей.
На стене за спиной толстяка клейкой лентой были приклеены дюжины фотографий обнаженных красоток. Они занимали все пространство от пола до потолка. Блондинки с невероятно большими грудями, большеглазые латиноамериканки с уже полнеющими талиями, женщины с чуть вьющимися рыжими волосами, все в веснушках на фоне «харли-давидсонов» с их фаллическими выхлопными трубами. На нескольких фотоснимках, вырезанных из глянцевитых журналов, девушки с застенчивым видом стояли под душем или на балконе, задумчиво обхватив себя руками. На других, очевидно выдранных из каких-то книг в переплетах, они, широко раскинув ноги, в притворной страсти высунув языки, покоились на сморщенных простынях. Уолкер беглым взглядом осмотрел все картинки, как всегда остановившись в конце концов на изображении молодой негритянки с темными сосками. Эта одна из самых больших, сверкающих, профессионально выполненных фотографий была вывешена на видном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Он стоял, прислонившись к фургону, пока его дыхание не успокоилось, а сердце не вернулось к своему обычному ритму. Затем отпер и открыл заднюю дверь. Весь пол был завален скатанными газетами, их груда занимала половину грузового кузова, поднимаясь высоко вверх. Затем, наклонившись над приборной доской, он зажег внутреннее освещение и вытер лоб полотенцем, перекинутым через сиденье. Под сиденьем стоял термос. Мужчина налил себе чашку дымящегося черного кофе. Затем уселся за руль, выключил освещение и стал наблюдать за улицей. Почти допив кофе, он сунул руку под то же сиденье, где был термос, и достал небольшой пузырек с лекарством. Там оставалось всего лишь две пилюли. Проглотив одну из них, он запил ее остатком кофе. Затем откинулся на спинку ковшевидного сиденья и вытянул ноги, глядя, как под крыльцом какой-то кот гоняется за собственной тенью. За несколько кварталов от него, над задним двором, светя прожектором, висел вертолет. Мужчина закрыл глаза и, казалось, задремал.
Минут через десять он открыл глаза. Улыбнулся, решительно фыркнув, завел двигатель фургона, включил стояночные фонари и внутреннее освещение, а также радиоприемник.
* * *
– Генерал, – произнес все тот же мягкий женский голос, – расскажите нам, что представляет собой организация «Борющаяся Америка». Мы все знаем, что о ней говорят левые средства массовой информации: это, мол, военизированная организация, частная армия, правые революционеры. Все это пустые слова. Расскажите нам, что в действительности представляет собой ваша организация.
– Жанна, наша организация объединяет лояльных, патриотически настроенных американцев, которые сыты по горло тем, куда катится наша страна. «Страна катится ко всем чертям», – без обиняков говорит моя жена. «Борющаяся Америка» готова без колебаний использовать любые средства, чтобы вновь поставить наш народ на уготованное ему самим Господом место – во главе всех других народов.
– Под «использованием всех средств» вы понимаете вооруженный переворот, генерал?
– У нас принято говорить «вооруженная оборона», Жанна.
* * *
Мужчина наполнил весь фартук газетами, несколько сунул себе под мышку и вышел из фургона. Не выключив ни огней, ни двигателя, так и оставив заднюю дверь открытой, он побежал по улице, бросая по одной газете почти к каждому дому. В конце квартала он пересек улицу и побежал в обратную сторону, продолжая бросать газеты, пока не достиг своего фургона.
* * *
– И кого вы принимаете в члены своей организации?
– Возможно, вы обвините нас в том, что мы действуем банально и старомодно, но мы принимаем всех чистокровных белых христиан-американцев. Всех, кто не боится называть вещи своими именами.
И евреев – евреями.
* * *
Проехав один квартал, мужчина остановил фургон. Он взял еще пачку газет и повторил уже проделанное.
* * *
– Да, Жанна, у нас есть тренировочные лагеря в Техасе, Южной Каролине и Айдахо.
– И чему вы обучаете в этих лагерях, генерал?
– Рукопашному бою, стрельбе из автоматического оружия, искусству партизанской войны в городе, тактике выживания в условиях после атомного нападения, карате, дзюдо и учению Иисуса Христа.
* * *
Иногда скатанный рулон шумно ударялся о крыльцо или дверь, и в ответ яростным лаем разражалась собака. Но кроме этих звуков, слышно было только равномерное дыхание бегуна и легкий топот его кроссовок. А когда он возвращался к фургону, еще и радио.
* * *
– И еще я хочу сказать всем, кто меня слышит. Жанна не только говорит милым голосом очень милые вещи, но она и вообще очень мила.
– Благодарю вас, генерал Уаттли. Кстати, что означает «Экс» в вашем имени?
– «Экс» – буква, обозначает как раз то место, где собака зарыта. Ха, ха, ха!
* * *
Через полтора часа, когда мужчина поставил свой фургон в аллее за бульваром Пико, небо над восточной частью уже окрасилось в бледный дымчато-серый цвет. Здесь, вдоль всей улицы, тянулись небольшие конторы, книжные лавки, булочные и кое-где лавки кошерных мясников. Лишь в одной грязной витрине горел свет. Наклейка в одном ее углу обещала «доставить „Таймс“ прямо к вашей двери». С другого конца закопченного стекла взметался ввысь тонкий голос Майкла Джексона. Мужчина вытер испачканные типографской краской руки о тенниску и вошел внутрь.
Комната была длинная и узкая, с растрескавшимся линолеумом на полу и запачканными оштукатуренными стенами. Вдоль одной стены лежали перевязанные проволокой большие кипы газет. Висевшие на потолке две лампочки по 150 ватт наполняли комнату резким светом и глубокими тенями. Пахло чернилами, дымом и потом.
– Здорово, масса Уолкер.
За ободранным столом под одной из ламп сидел чудовищно толстый чернокожий человек, читая утреннюю газету. В зубах у него был короткий пожелтелый мундштук со вставленной в него недокуренной сигарой.
– Эй, вы, чико, – процедил он. – Радуйтесь: явилась Великая Белая Надежда.
В глубине комнаты, поедая пирожки, сидели на скамейке два подростка-мексиканца. Между ними лежал большой кассетник. Один из подростков перелистывал журнал «Пентхауз». Они оба рассмеялись, услышав слова толстяка, и мрачно уставились на Уолкера.
– Входи, хмырь. Сними с себя груз. Ты обошел весь свой участок? Присядь же и выпей чашку кофе. Или ты не пьешь кофе с таким отребьем, как мы?
Один из мексиканцев ухмыльнулся, жуя пирожок с фруктовой начинкой. Другой углубился в чтение «Пентхауза».
Уолкер налил себе чашку кофе из стеклянного кофейника, стоявшего на горячей плите, и сел на металлическое раскладное кресло напротив толстяка.
– Ты сказал Фасио, что я хочу его видеть?
– Да, хмырь, сказал. Он скоро вернется. Не гони лошадей.
На стене за спиной толстяка клейкой лентой были приклеены дюжины фотографий обнаженных красоток. Они занимали все пространство от пола до потолка. Блондинки с невероятно большими грудями, большеглазые латиноамериканки с уже полнеющими талиями, женщины с чуть вьющимися рыжими волосами, все в веснушках на фоне «харли-давидсонов» с их фаллическими выхлопными трубами. На нескольких фотоснимках, вырезанных из глянцевитых журналов, девушки с застенчивым видом стояли под душем или на балконе, задумчиво обхватив себя руками. На других, очевидно выдранных из каких-то книг в переплетах, они, широко раскинув ноги, в притворной страсти высунув языки, покоились на сморщенных простынях. Уолкер беглым взглядом осмотрел все картинки, как всегда остановившись в конце концов на изображении молодой негритянки с темными сосками. Эта одна из самых больших, сверкающих, профессионально выполненных фотографий была вывешена на видном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145