Литовские правители именовали себя Великими князьями, этот титул был знаком их русским подданным. Но теоретический титул мало что значил. Большинство сторонников и слуг оставались верными династии Гедиминаса из-за семейных связей, должностей и наград, а не из религиозных традиций. Многие из литовской знати получили православное крещение, чтобы удовлетворить чаяния русских жителей в городах, где они правили или командовали гарнизонами. Многие женились на христианках, как православных, так и католичках. Но остальные оставались язычниками. Без сомнения, язычество имело для них немало привлекательных сторон, в числе которых было то, что Литвой продолжали бы править литовцы. Важно было и то, что самогиты признали бы только язычника-правителя из центральной части Литвы. Слабого христианского правителя они отвергли бы так же, как отвергли и могущественного Миндаугаса. Язычество отнюдь не умирало в Самогитии, напротив, ему следовали со всей страстью, подобной той, что испытывают подчас необразованные и не склонные к терпимости фундаменталисты нынешних дней.
Когда язычники вернулись к власти, они сожгли католический собор в Вильнюсе, засыпали его руины песком и возвели там капище Перкунаса. Это капище, посвященное богу-громовержцу, было, вероятно, столь же внове язычникам, как и христианский собор, так как традиционно язычники проводили свои обряды в священных рощах. Возможно, это объясняет причину того, что каменное сооружение не имело крыши, представляя собой ступенчатую пирамиду с 12 ступенями, ведущими к огромному алтарю. Там, вероятно, стояла деревянная статуя бога, а жрецы поддерживали постоянный огонь. Из этого можно сделать предположение, что язычество представляло собой динамично развивающееся верование, перенимающее некоторые черты соперничающих с ней религий.
Наследники Гедиминаса гордились своей терпимостью к другим религиям. Они, конечно, верили в своих богов, но вовсе не желали навязывать свою религию другим или даже предлагать ее им. Великие князья Литвы позволяли францисканским монахам держать в Вильнюсе часовню для нужд католических купцов и посланников. Лишь однажды францисканцы пострадали за веру, приняв мученическую смерть. Еще более терпимо литовские правители относились к православным священникам по той причине, что многие их подданные были православными. Некоторые из татарских телохранителей князей были мусульманами и жили своими обособленными сообществами. Такая политика - когда правительства договаривались с лидерами меньшинств, которые уже сами следили за выполнением спускаемых сверху законов и указов, просуществовала в Восточной и Центральной Европе до самой Второй мировой войны.
Этот прагматизм литовских князей не должен вводить нас в заблуждение. Средневековая терпимость к обособленным группам не то же самое, что современная терпимость к личности или терпимость мусульман к иноверцам, за которой слишком часто кроется лишь позволение тем жить людьми второго сорта. Для своего времени это была великодушная терпимость, достойная хвалы.
Попытки крестоносцев возобновить священную войну
Раздор в рядах крестоносцев положил конец той череде успехов, что характеризовала конец XIII века. Как только магистр Пруссии получил под свой контроль дикру (дикие пущи между Литвой и Мазовией.- Пер. ), а магистр Ливонии покорил земгальцев, обе части ордена перешли к оборонительной стратегии. Тому были веские причины. Польша продолжала объединяться, Рига и ее архиепископ снова были на грани мятежа, сама католическая церковь была в смятении из-за похищения Бонифация VIII и переноса Святого Престола в Авиньон. Ситуация в Священной Римской империи также была слишком нестабильной, чтобы Великий магистр мог установить крепкие личные связи, подобные тем, что связывали орден с Оттокаром Богемским.
Благоразумные герцоги и архиепископы предпочитали оставаться в своих владениях, ожидая исхода событий.
В результате тевтонские рыцари не могли собрать коалицию, подобную той, что одерживала победы всего несколькими годами раньше. Рижане и их архиепископ стали для них врагами, а немецкая знать в Ливонии, как, впрочем, и местные племена, были озабочены междоусобицей в этих краях. Крестоносцы из Германии и Польши годами не появлялись в этих землях Правители Мазовии и Галиции с Волынью, что участвовали в кампаниях в Судавии, не были заинтересованы в продолжении войны к северу от Немана. А орден уже не мог собрать в Самогитии силы, достаточные, чтобы подавить язычников, поддерживавших мятежи в Пруссии и Ливонии.
Самотиты постепенно начали делать ставку на князя Витениса (1295-1316), причем ни одно решение не принималось без того, чтобы жрец не бросил жребий, испрашивая у богов совета. Теперь объединенные войска язычников ударили по принявшим христианство местным жителям Земгаллии, Курляндии и Самландии, а орден практически ничего не мог с этим поделать. Эта проблема стала столь серьезной, что после 1300 года каждый новый Великий магистр отправлялся в северные земли, чтобы на месте изучить, как обстоят дела. И каждый из них, в свою очередь, приходил к выводу, что проблему можно решить не военными, а политическими путями. Решением проблемы было бы устранение из рядов вражеской коалиции архиепископа Риги и его сограждан. А это было легче сделать из Авиньона, чем из Мариенбурга, поэтому Великие магистры регулярно возвращались в Империю, чтобы посоветоваться с ведущими политическими и церковными деятелями.
Патрули ордена, охранявшие границы Пруссии от вторжений и совершавшие небольшие рейды в литовские земли, заставляли часть язычников стеречь собственные поля и деревни. Основными базами орденских патрулей был Рагнит, расположенный на левом берегу Немана примерно в шестидесяти милях от устья реки, и, удаленный почти на такое же расстояние от него Кенигсберг на реке Прегель, а также замок у Мемеля, охранявший устье Курляндского залива и прибрежную дорогу в Ливонию. Эти три пункта образовывали треугольник, обозначавший присутствие крестоносцев в долине реки. Поддерживаемый еще одним хорошо укрепленным замком у Тильзита ниже по течению реки, гарнизон Рагнита нес на себе основную тяжесть пограничной войны. Для рейдов за дикру кастелян Рагнита призывал протекторов Самландии и Натангии с их местными войсками. Основным методом ведения войны было угонять скот, жечь дома и посевы и захватывать в плен всех, кто не успел укрыться в лесах. По меркам тех лет такая война была внешне в рамках морали. В эпоху, когда крепости были практически неприступны, а войскам приходилось платить из добычи, изматывание противника было единственно практичной стратегией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102