И самое главное, Чудское озеро достаточно удалено от моря, чтобы в последние дни зимних холодов на озере сохранилось достаточно льда вдоль побережья, чтобы выдержать тяжесть вооруженного всадника.
Весна еще не наступила, когда 5 апреля армия крестоносцев переправилась через озеро или, что более вероятно, прошла вдоль берега, чтобы встретиться с русским войском. Хотя некоторые из стычек, возможно, происходили на льду, маловероятно, что крестоносцы рискнули бы использовать значительные силы конницы для сражения на льду. Тяжеловооруженные западные рыцари составили голову колонны, за ними следовала легкая кавалерия и пехота. Этот строй и атаковал русскую пехоту. Ливонская рифмованная летопись лаконично описывает битву:
«У русских было много стрелков, и битва началась с их смелой атаки на людей короля (датчан). Знамена братьев-рыцарей вскоре развевались в гуще стрелков, и слышно было, как их мечи крошили шлемы [русских]. Многие с обеих сторон пали мертвыми на траву. Затем войско братьев было полностью окружено, ибо у русских было столько людей, что против каждого немецкого рыцаря сражалось шестьдесят воинов. Братья сражались доблестно, но, несмотря на это, были разбиты. Некоторые из них убежали с поля битвы к Дорпату, и они спаслись, потому что убежали. Двадцать братьев погибли и шестеро попали в плен».
Итоги битвы, конечно, отразились и за пределами ливонско-русских границ. Восстания вспыхивали в Курляндии и Пруссии, угрожая втянуть тевтонских рыцарей в войну на столь многих фронтах, что они вряд ли смогли бы справиться со своими врагами. Тем не менее Александр Невский не был заинтересован в войне против государств крестоносцев в Ливонии. Во-первых, бывшие Меченосцы и тевтонские рыцари, участвовавшие в битве, понесли потери вдвое меньшие, чем в битве на реке Шауляй. Если учесть, что эти потери могли быть легко возмещены войсками, которые магистр держал в резерве, орден оставался очень сильным противником. Кроме того, князю пришлось бы осаждать и штурмовать крестоносцев в их хорошо укрепленных деревянных замках, а его войско не имело осадных орудий. Наконец, монгольская угроза была столь близка, что князь должен был немедленно заняться ей. Соответственно, он предложил католикам великодушные условия, которые те немедленно приняли: новгородские войска уходили с псковских земель и других пограничных территорий, Александр освобождал пленников, а немцы освобождали заложников. Три года спустя Александр отбил попытку Литвы воспользоваться ослаблением Новгорода. В итоге ему, как и прочим русским князьям, пришлось признать власть Золотой Орды и сотрудничать с монгольским ханом. В последующие двадцать лет между русскими и немцами не было вооруженных столкновений.
Это был опасный для Новгорода момент, но не настолько, как иногда думают. Если бы Новгород был завоеван западными католиками, он мог бы действительно разделить судьбу Византии после Четвертого крестового похода, то есть временно попасть под власть иноземцев. Возможно, Новгород понес бы в политическом и экономическом смысле такие потери, что не смог бы противостоять более опасному врагу, надвигавшемуся с Востока. Однако трудно представить себе крестоносцев, навсегда поработивших русскую культуру, православную церковь и русскую знать. Если это оказалось не под силу Золотой Орде, способен ли был на это Запад? Легко преувеличить значение Ледового побоища. Если говорить о непосредственных результатах, то они были более важными для крестоносцев, поскольку остановили их военное продвижение на Восток. Более отдаленным во времени результатом было то, что сражение дало русским память о славной победе над грозным врагом, победе, особенно яркой на фоне поражений тех лет.
Сложись ход сражения иначе, судьба Эстонии и Ливонии изменилась бы. Тевтонские рыцари (фактически - бывшие Меченосцы), которые поддержали это нападение, могли взять на себя обязательства, за которые пришлось бы отвечать всему ордену. Хотя выжившие братья позднее продолжали жаловаться, что их не поддержали должным образом («Епископ… привел слишком мало людей, а войско братьев было слишком малочисленным»), им ничего не оставалось, кроме как смириться с властью магистра Дитриха. Только один из этих рыцарей появляется потом в Ливонских хрониках, и то через много лет. По меньшей мере один из уцелевших предводителей был послан в Святую землю. Не было ли бывших Меченосцев и среди тех тевтонских рыцарей, которые перешли в орден Тамплиеров в 1245 году? Мы не знаем. Даже Андреас фон Фельбен временно оставил страну, оставаясь в своих родных Нидерландах в 1243 году. Кажется, именно это поражение предоставило магистру Дитриху возможность провести в ордене основательную чистку, которую он выполнил с таким успехом, что в 1246 году был избран магистром Пруссии, а еще через восемь лет - магистром Германии.
Дорпат (Дерпт) и Новгород
Середина XIII века стала вершиной успехов крестоносцев в Прибалтике. Самым важным было то, что крестоносцам удалось убедить Миндаугаса Литовского в военном превосходстве христианского бога над языческими. В 1252 году он принял корону Литвы из рук немецкого епископа в присутствии магистра Ливонии. Хотя Миндаугас ничуть не изменил своих манер и обычаев и не допускал миссионеров нести слово Божье по своему королевству, Запад не торопил его с этим. Пожалуй, можно сделать вывод, что тевтонские рыцари были твердыми последователями «реальной политики». То есть они слишком хотели получить земли и людей, чтобы настаивать на немедленном крещении и изменении обычаев. Рыцари понимали необходимость медленного продвижения в таких обстоятельствах, не позволяя религиозному фанатизму нарушить традиционное течение местной жизни. В 1257 году крестоносцы из Ливонии и Пруссии даже сумели заставить самогитов принять на два года договор, в течение которого в страну допускались миссионеры и купцы.
Тевтонские рыцари добились таких успехов, невзирая на деятельность нового архиепископа Риги - Альберта Суебира (Сюбира), который никогда не пренебрегал возможностью досадить своим врагам. Амбиции архиепископа не были тайной - он был уверен, что церковь должна направлять крестоносцев и что он - самый подходящий для этого представитель церкви.
Этот период мирного обращения закончился в 1259 году, когда самогитийские жрецы убедили свой народ вновь поднять оружие против христиан. Дважды за короткий срок военные силы язычников разбивали армии крестоносцев из Пруссии и Ливонии. Затем в Ливонии и Пруссии вспыхнул мятеж, и самогитийская армия покинула свою страну, чтобы помочь мятежникам. Затем самогиты заставили Миндаугаса присоединиться к ним. Тот, будучи практичным политиком, заявил о своей верности языческим богам войны и повел свои войска в Ливонию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Весна еще не наступила, когда 5 апреля армия крестоносцев переправилась через озеро или, что более вероятно, прошла вдоль берега, чтобы встретиться с русским войском. Хотя некоторые из стычек, возможно, происходили на льду, маловероятно, что крестоносцы рискнули бы использовать значительные силы конницы для сражения на льду. Тяжеловооруженные западные рыцари составили голову колонны, за ними следовала легкая кавалерия и пехота. Этот строй и атаковал русскую пехоту. Ливонская рифмованная летопись лаконично описывает битву:
«У русских было много стрелков, и битва началась с их смелой атаки на людей короля (датчан). Знамена братьев-рыцарей вскоре развевались в гуще стрелков, и слышно было, как их мечи крошили шлемы [русских]. Многие с обеих сторон пали мертвыми на траву. Затем войско братьев было полностью окружено, ибо у русских было столько людей, что против каждого немецкого рыцаря сражалось шестьдесят воинов. Братья сражались доблестно, но, несмотря на это, были разбиты. Некоторые из них убежали с поля битвы к Дорпату, и они спаслись, потому что убежали. Двадцать братьев погибли и шестеро попали в плен».
Итоги битвы, конечно, отразились и за пределами ливонско-русских границ. Восстания вспыхивали в Курляндии и Пруссии, угрожая втянуть тевтонских рыцарей в войну на столь многих фронтах, что они вряд ли смогли бы справиться со своими врагами. Тем не менее Александр Невский не был заинтересован в войне против государств крестоносцев в Ливонии. Во-первых, бывшие Меченосцы и тевтонские рыцари, участвовавшие в битве, понесли потери вдвое меньшие, чем в битве на реке Шауляй. Если учесть, что эти потери могли быть легко возмещены войсками, которые магистр держал в резерве, орден оставался очень сильным противником. Кроме того, князю пришлось бы осаждать и штурмовать крестоносцев в их хорошо укрепленных деревянных замках, а его войско не имело осадных орудий. Наконец, монгольская угроза была столь близка, что князь должен был немедленно заняться ей. Соответственно, он предложил католикам великодушные условия, которые те немедленно приняли: новгородские войска уходили с псковских земель и других пограничных территорий, Александр освобождал пленников, а немцы освобождали заложников. Три года спустя Александр отбил попытку Литвы воспользоваться ослаблением Новгорода. В итоге ему, как и прочим русским князьям, пришлось признать власть Золотой Орды и сотрудничать с монгольским ханом. В последующие двадцать лет между русскими и немцами не было вооруженных столкновений.
Это был опасный для Новгорода момент, но не настолько, как иногда думают. Если бы Новгород был завоеван западными католиками, он мог бы действительно разделить судьбу Византии после Четвертого крестового похода, то есть временно попасть под власть иноземцев. Возможно, Новгород понес бы в политическом и экономическом смысле такие потери, что не смог бы противостоять более опасному врагу, надвигавшемуся с Востока. Однако трудно представить себе крестоносцев, навсегда поработивших русскую культуру, православную церковь и русскую знать. Если это оказалось не под силу Золотой Орде, способен ли был на это Запад? Легко преувеличить значение Ледового побоища. Если говорить о непосредственных результатах, то они были более важными для крестоносцев, поскольку остановили их военное продвижение на Восток. Более отдаленным во времени результатом было то, что сражение дало русским память о славной победе над грозным врагом, победе, особенно яркой на фоне поражений тех лет.
Сложись ход сражения иначе, судьба Эстонии и Ливонии изменилась бы. Тевтонские рыцари (фактически - бывшие Меченосцы), которые поддержали это нападение, могли взять на себя обязательства, за которые пришлось бы отвечать всему ордену. Хотя выжившие братья позднее продолжали жаловаться, что их не поддержали должным образом («Епископ… привел слишком мало людей, а войско братьев было слишком малочисленным»), им ничего не оставалось, кроме как смириться с властью магистра Дитриха. Только один из этих рыцарей появляется потом в Ливонских хрониках, и то через много лет. По меньшей мере один из уцелевших предводителей был послан в Святую землю. Не было ли бывших Меченосцев и среди тех тевтонских рыцарей, которые перешли в орден Тамплиеров в 1245 году? Мы не знаем. Даже Андреас фон Фельбен временно оставил страну, оставаясь в своих родных Нидерландах в 1243 году. Кажется, именно это поражение предоставило магистру Дитриху возможность провести в ордене основательную чистку, которую он выполнил с таким успехом, что в 1246 году был избран магистром Пруссии, а еще через восемь лет - магистром Германии.
Дорпат (Дерпт) и Новгород
Середина XIII века стала вершиной успехов крестоносцев в Прибалтике. Самым важным было то, что крестоносцам удалось убедить Миндаугаса Литовского в военном превосходстве христианского бога над языческими. В 1252 году он принял корону Литвы из рук немецкого епископа в присутствии магистра Ливонии. Хотя Миндаугас ничуть не изменил своих манер и обычаев и не допускал миссионеров нести слово Божье по своему королевству, Запад не торопил его с этим. Пожалуй, можно сделать вывод, что тевтонские рыцари были твердыми последователями «реальной политики». То есть они слишком хотели получить земли и людей, чтобы настаивать на немедленном крещении и изменении обычаев. Рыцари понимали необходимость медленного продвижения в таких обстоятельствах, не позволяя религиозному фанатизму нарушить традиционное течение местной жизни. В 1257 году крестоносцы из Ливонии и Пруссии даже сумели заставить самогитов принять на два года договор, в течение которого в страну допускались миссионеры и купцы.
Тевтонские рыцари добились таких успехов, невзирая на деятельность нового архиепископа Риги - Альберта Суебира (Сюбира), который никогда не пренебрегал возможностью досадить своим врагам. Амбиции архиепископа не были тайной - он был уверен, что церковь должна направлять крестоносцев и что он - самый подходящий для этого представитель церкви.
Этот период мирного обращения закончился в 1259 году, когда самогитийские жрецы убедили свой народ вновь поднять оружие против христиан. Дважды за короткий срок военные силы язычников разбивали армии крестоносцев из Пруссии и Ливонии. Затем в Ливонии и Пруссии вспыхнул мятеж, и самогитийская армия покинула свою страну, чтобы помочь мятежникам. Затем самогиты заставили Миндаугаса присоединиться к ним. Тот, будучи практичным политиком, заявил о своей верности языческим богам войны и повел свои войска в Ливонию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102