.. э-э-э... более нейтральный облик, но у меня осталось слишком мало сил. Так что придется уж вам потерпеть — это ненадолго. Хотя, наверное, с непривычки и вправду жутковато...
— Благодарю вас, — сердито ответил Халаддин, почувствовав вдруг, что страх его и в самом деле улетучился без остатка. — Между прочим, вам не мешало бы представиться — а то вы меня знаете, а я вас нет.
— Вы меня, положим, тоже знаете, хотя и заочно. Шарья-Рана, к вашим услугам. — Край капюшона чуть опустился в легком поклоне. — Точнее сказать — я был Шарья-Раной раньше, в предшествующей жизни.
— С ума сойти. — Теперь Халаддин нисколько не сомневался, что видит сон, и старался вести себя соответственно. — Личная беседа с самим Шарья-Раной — не задумываясь отдал бы за такое пять лет жизни... Кстати, у вас довольно своеобразная лексика для вендотенийца, жившего больше века назад...
— Это ваша лексика, а не моя. — Он готов был поклясться, что пустота под капюшоном на миг структурировалась в усмешку. — Я просто говорю вашими же словами— для меня это не составляет труда. Впрочем, если вам неприятно...
— Да нет, отчего же... — Бред, совершеннейший бред! — А вот скажите, досточтимый Шарья-Рана, болтают, будто все назгулы — бывшие короли...
— Есть среди нас и короли. Так же как королевичи, сапожники, портные... ну, и все прочие. А бывают, как вы видите, и математики.
— А правда, будто вы после опубликования «Натуральных оснований небесной механики» целиком посвятили себя богословию?
— Было и такое, но все это тоже осталось в той, предыдущей жизни.
— А уходя из этой самой «предыдущей жизни», вы просто расстаетесь со своею обветшалой плотью, обретая взамен неограниченные возможности и бессмертие...
— Нет. Мы долгоживущи, но смертны: нас действительно всегда девятеро — такова традиция, — но состав девятки обновляется. Что же до «неограниченных возможностей»... Это ведь на самом деле немыслимой тяжести бремя. Мы — магический щит, век за веком прикрывающий тот оазис Разума, в котором так уютно устроилась ваша легкомысленная цивилизация. А она ведь абсолютно чужда тому Миру, в коем нас с вами угораздило родиться, и Средиземье борется против этого инородного тела, обрушивая на него всю мощь своей магии. Когда нам удается принять удар на себя — мы развоплощаемся, и это просто очень больно. А вот если мы допускаем ошибку и удар все же достигает вашего мирка... Тому, что мы испытываем тогда, нет названия в человеческом языке; вся боль Мира, весь страх Мира, все отчаяние Мира — вот плата за нашу работу. Если бы вы только знали, как может болеть пустота... — Угли под капюшоном как будто подернулись пеплом. — Одним словом, вряд ли стоит завидовать нашим возможностям.
— Простите, — пробормотал Халаддин. — У нас ведь никто и не подозревает... болтают про вас невесть что... Я-то сам думал, что вы — фантомы, которым нет дела до реального мира...
— Очень даже есть. Я, к примеру, хорошо знаком с вашими работами...
— Нет, вы это серьезно?!
— Вполне. Мои вам поздравления: то, что вы сделали в позапрошлом году по части исследования нервных волокон, откроет новую эпоху в физиологии. Не уверен, что вы попадете в школьный учебник, но в университетский курс — с гарантией... Если только, в свете последних событий, в этом Мире вообще будут существовать школьные учебники и университеты.
— Да-а? — протянул Халаддин в некотором сомнении. Что и говорить, слышать такую оценку из уст Шарья-Раны (если это и вправду Шарья-Рана) было приятно — не то слово, однако великий математик, похоже, слабовато разбирается в чужой для него области. — Боюсь, что вы путаете. Я и впрямь кое-чего достиг по части механизмов действия ядов и противоядий, но та работа по нервным волокнам — это же было просто минутное увлечение... пара остроумных экспериментов, гипотеза, которую еще проверять и проверять...
— Я никогда ничего не путаю, — холодно отрезал назгул. — Та небольшая публикация — лучшее, что вы сделали — и сделаете — за всю свою жизнь: во всяком случае, имя свое вы обессмертили. И я говорю это не потому, что так думаю, а потому что знаю. Мы обладаем определенными возможностями в предвидении будущего и изредка ими пользуемся.
— Ну да, вас же должно интересовать будущее науки...
— В данном случае нас интересовала не наука, а вы.
— Я?!
— Да, вы. Но кое-что так и осталось неясным; вот я и явился сюда задать вам несколько вопросов. Почти все они будут... достаточно личными, и я прошу об одном: отвечайте с той степенью откровенности, которую вы находите допустимой, но не пытайтесь выдумывать... тем более что это бесполезно. И кстати — не вертите головой по сторонам! Вокруг вашей стоянки нет ни одного человека в радиусе... — назгул секунду помедлил, — в радиусе двадцати трех миль, а ваши товарищи будут спокойно спать, пока мы с вами не закончим... Ну так как — вы согласны отвечать на таких условиях?
— Насколько я понимаю, — криво усмехнулся Халаддин, — вы можете получить эти ответы и без моего согласия.
— Могу, — кивнул тот. — Но делать этого не стану — во всяком случае, с вами. Дело в том, что я собираюсь обратиться к вам с неким предложением, так что мы с вами должны как минимум доверять друг другу... Послушайте, да вы никак решили, будто я пришел покупать вашу бессмертную душу? — Халаддин пробурчал нечто невразумительное. — Оставьте, это ведь полнейший вздор!
— Что — вздор?
— Покупка души, вот что. Душу — да будет вам известно — можно получить в подарок, как жертву, можно безвозвратно потерять — это да, а вот купля-продажа ее — дело абсолютно бессмысленное. Это как в любви: никакое «ты мне — я тебе» тут не проходит, иначе это просто никакая не любовь... Да и не так уж интересна мне ваша душа, по правде говоря.
— Скажите пожалуйста... — Смешно сказать, но он отчего-то почувствовал себя уязвленным. — А что же вам тогда интересно?
— Для начала меня интересует, зачем блестящий ученый бросил работу, которая была для него не средством заработка, а смыслом жизни, и пошел военлекарем в действующую армию.
— Ну, например, ему было интересно проверить на практике кое-какие свои соображения по механизмам действия ядов. Такая, знаете ли, бездна материала пропадает без пользы...
— Значит, раненные эльфийскими стрелами бойцы Южной армии были для вас просто подопытными животными? Вранье! Я ведь знаю вас как облупленого — начиная с этих ваших идиотских опытов на себе и кончая... Какого черта вы стараетесь казаться циничнее, чем вы есть?
— Так ведь занятия медициной вообще располагают к известному цинизму, а уж военной медициной — в особенности. Знаете, всем новичкам военлекарям дают такой тест... Вот вам привезли троих раненых — проникающее ранение в живот, тяжелое ранение бедра — открытый перелом там, кровопотеря, шок, все такое, — и касательное ранение плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Благодарю вас, — сердито ответил Халаддин, почувствовав вдруг, что страх его и в самом деле улетучился без остатка. — Между прочим, вам не мешало бы представиться — а то вы меня знаете, а я вас нет.
— Вы меня, положим, тоже знаете, хотя и заочно. Шарья-Рана, к вашим услугам. — Край капюшона чуть опустился в легком поклоне. — Точнее сказать — я был Шарья-Раной раньше, в предшествующей жизни.
— С ума сойти. — Теперь Халаддин нисколько не сомневался, что видит сон, и старался вести себя соответственно. — Личная беседа с самим Шарья-Раной — не задумываясь отдал бы за такое пять лет жизни... Кстати, у вас довольно своеобразная лексика для вендотенийца, жившего больше века назад...
— Это ваша лексика, а не моя. — Он готов был поклясться, что пустота под капюшоном на миг структурировалась в усмешку. — Я просто говорю вашими же словами— для меня это не составляет труда. Впрочем, если вам неприятно...
— Да нет, отчего же... — Бред, совершеннейший бред! — А вот скажите, досточтимый Шарья-Рана, болтают, будто все назгулы — бывшие короли...
— Есть среди нас и короли. Так же как королевичи, сапожники, портные... ну, и все прочие. А бывают, как вы видите, и математики.
— А правда, будто вы после опубликования «Натуральных оснований небесной механики» целиком посвятили себя богословию?
— Было и такое, но все это тоже осталось в той, предыдущей жизни.
— А уходя из этой самой «предыдущей жизни», вы просто расстаетесь со своею обветшалой плотью, обретая взамен неограниченные возможности и бессмертие...
— Нет. Мы долгоживущи, но смертны: нас действительно всегда девятеро — такова традиция, — но состав девятки обновляется. Что же до «неограниченных возможностей»... Это ведь на самом деле немыслимой тяжести бремя. Мы — магический щит, век за веком прикрывающий тот оазис Разума, в котором так уютно устроилась ваша легкомысленная цивилизация. А она ведь абсолютно чужда тому Миру, в коем нас с вами угораздило родиться, и Средиземье борется против этого инородного тела, обрушивая на него всю мощь своей магии. Когда нам удается принять удар на себя — мы развоплощаемся, и это просто очень больно. А вот если мы допускаем ошибку и удар все же достигает вашего мирка... Тому, что мы испытываем тогда, нет названия в человеческом языке; вся боль Мира, весь страх Мира, все отчаяние Мира — вот плата за нашу работу. Если бы вы только знали, как может болеть пустота... — Угли под капюшоном как будто подернулись пеплом. — Одним словом, вряд ли стоит завидовать нашим возможностям.
— Простите, — пробормотал Халаддин. — У нас ведь никто и не подозревает... болтают про вас невесть что... Я-то сам думал, что вы — фантомы, которым нет дела до реального мира...
— Очень даже есть. Я, к примеру, хорошо знаком с вашими работами...
— Нет, вы это серьезно?!
— Вполне. Мои вам поздравления: то, что вы сделали в позапрошлом году по части исследования нервных волокон, откроет новую эпоху в физиологии. Не уверен, что вы попадете в школьный учебник, но в университетский курс — с гарантией... Если только, в свете последних событий, в этом Мире вообще будут существовать школьные учебники и университеты.
— Да-а? — протянул Халаддин в некотором сомнении. Что и говорить, слышать такую оценку из уст Шарья-Раны (если это и вправду Шарья-Рана) было приятно — не то слово, однако великий математик, похоже, слабовато разбирается в чужой для него области. — Боюсь, что вы путаете. Я и впрямь кое-чего достиг по части механизмов действия ядов и противоядий, но та работа по нервным волокнам — это же было просто минутное увлечение... пара остроумных экспериментов, гипотеза, которую еще проверять и проверять...
— Я никогда ничего не путаю, — холодно отрезал назгул. — Та небольшая публикация — лучшее, что вы сделали — и сделаете — за всю свою жизнь: во всяком случае, имя свое вы обессмертили. И я говорю это не потому, что так думаю, а потому что знаю. Мы обладаем определенными возможностями в предвидении будущего и изредка ими пользуемся.
— Ну да, вас же должно интересовать будущее науки...
— В данном случае нас интересовала не наука, а вы.
— Я?!
— Да, вы. Но кое-что так и осталось неясным; вот я и явился сюда задать вам несколько вопросов. Почти все они будут... достаточно личными, и я прошу об одном: отвечайте с той степенью откровенности, которую вы находите допустимой, но не пытайтесь выдумывать... тем более что это бесполезно. И кстати — не вертите головой по сторонам! Вокруг вашей стоянки нет ни одного человека в радиусе... — назгул секунду помедлил, — в радиусе двадцати трех миль, а ваши товарищи будут спокойно спать, пока мы с вами не закончим... Ну так как — вы согласны отвечать на таких условиях?
— Насколько я понимаю, — криво усмехнулся Халаддин, — вы можете получить эти ответы и без моего согласия.
— Могу, — кивнул тот. — Но делать этого не стану — во всяком случае, с вами. Дело в том, что я собираюсь обратиться к вам с неким предложением, так что мы с вами должны как минимум доверять друг другу... Послушайте, да вы никак решили, будто я пришел покупать вашу бессмертную душу? — Халаддин пробурчал нечто невразумительное. — Оставьте, это ведь полнейший вздор!
— Что — вздор?
— Покупка души, вот что. Душу — да будет вам известно — можно получить в подарок, как жертву, можно безвозвратно потерять — это да, а вот купля-продажа ее — дело абсолютно бессмысленное. Это как в любви: никакое «ты мне — я тебе» тут не проходит, иначе это просто никакая не любовь... Да и не так уж интересна мне ваша душа, по правде говоря.
— Скажите пожалуйста... — Смешно сказать, но он отчего-то почувствовал себя уязвленным. — А что же вам тогда интересно?
— Для начала меня интересует, зачем блестящий ученый бросил работу, которая была для него не средством заработка, а смыслом жизни, и пошел военлекарем в действующую армию.
— Ну, например, ему было интересно проверить на практике кое-какие свои соображения по механизмам действия ядов. Такая, знаете ли, бездна материала пропадает без пользы...
— Значит, раненные эльфийскими стрелами бойцы Южной армии были для вас просто подопытными животными? Вранье! Я ведь знаю вас как облупленого — начиная с этих ваших идиотских опытов на себе и кончая... Какого черта вы стараетесь казаться циничнее, чем вы есть?
— Так ведь занятия медициной вообще располагают к известному цинизму, а уж военной медициной — в особенности. Знаете, всем новичкам военлекарям дают такой тест... Вот вам привезли троих раненых — проникающее ранение в живот, тяжелое ранение бедра — открытый перелом там, кровопотеря, шок, все такое, — и касательное ранение плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127