Министр внутренних дел граф Строганов
принимает только что окончившего ссылку преступника на службу в канцелярию
министерства. Герцен продолжает клеветать на правительство. Николай приказывает
выслать его обратно в Вятку. Строганов, на рассмотрение к которому поступило
дело, назначает Герцена советником губернского правления в Новгород, пообещав
назначить его через год вице-губернатором. В июле 1842 года Герцену разрешают
вернуться в Москву.
Дождавшись снятия полицейского надзора, Герцен выхлопатывает заграничный
паспорт и немедленно уезжает заграницу. В Европе Герцен входит в сношения с
масоном Луи Бланом, вождями карбонариев, Карлом Марксом и прочими выучениками
масонства. Самым излюбленным занятием Герцена становится клевета по адресу
главного врага революции — Николая I.
IX
Такую же излишнюю снисходительность проявляет Николай I и ко второму
основателю Ордена Русской Интеллигенции — Михаилу Бакунину, проповедовавшему,
что "Страсть к разрушению есть в то же время творческая страсть", принимавшему
активное участие в организованных масонами в разных странах Европы революциях,
мечтавшему о том райском времени, когда "Высоко и прекрасно взойдет в Москве
созвездие революции из моря крови и огня, и станет путеводной звездой для блага
всего освобожденного человечества." Косидьер, бывший парижским префектом во
время революции 1848 года, сказал про Бакунина: "В первый день революции это —
клад, а на другой день его надо расстрелять".
За участие в революциях Бакунин дважды (в Саксонии и в Австрии)
приговаривается к смерти. От смертной казни Бакунин спасается только благодаря
тому, что австрийское правительство решило, поскольку он является русским
подданным, выслать его в Россию.
Как же поступил Николай с Бакуниным, который призывал поляков к восстанию
против России и всячески клеветал на него на революционных митингах и в
европейской прессе? За одни только призывы к восстанию поляков против России, на
основании существовавших законов Николай I мог предать Бакунина полевому суду,
который так же как и европейские суды приговорил, бы Бакунина к смертной казни.
Дадим сначала слово Г. Адамовичу уличающего Г. Гуля в беспардонном вранье по
адресу Николая I. "В "Скифе в Европе", — пишет Г. Адамович, — Николай — человек
взбалмошный, гневливый, ограниченный, словом самодур и "прапорщик" до мозга
костей. Но под конец повествования, там, где факты говорят сами за себя,
возникает некоторое психологическое противоречие: в соответствии с тем
представлении о царе, которое складывается при чтении первых трех четвертей
книги, Николай должен бы доставленного в Россию Бакунина немедленно повесить. Но
царь, — правда, заключив "мерзавца" в крепость, — предложил ему написать свою
"исповедь", а прочтя написанное, сказал: "он умный и хороший малый". Об этом
рассказано в "Былое и Думы" у Герцена так же, как теперь у Гуля. Получается
явная неувязка. Кое в чем Гуль с Герценом расходятся."
Расхождение же заключается в том, что Гуль врет дольше даже, чем Герцен.
"Никогда специально Бакуниным не занимавшись, — пишет Адамович, — я не берусь
судить на чьей стороне историческая правда. По Гулю, разъяренный царь потребовал
сначала от саксонского, а затем от австрийского правительства выдачи
государственного преступника. На докладах о Бакунине Николай будто бы кричал:
"Достану и заграницей, не допуская и мысли, чтобы кто-нибудь осмелился его
ослушаться. А Герцен пишет: "Австрия предложила России выдать Бакунина. Николаю
вовсе не нужно было его, но отказаться он не имел сил".
Адамович цитирует Герцена не точно. На самом деле Герцен пишет: "В
Ольмюце Бакунина приковали к стене и в этом положении он пробыл полгода.
Австрии, наконец, наскучило даром кормить чужого преступника; она предложила
России его выдать; Николаю вовсе не нужно было Бакунина, но отказаться он не
имел сил". "Бакунин написал журнальный leading article. (Передовую статью
(англ.). — Б. Б.) Николай и этим был доволен. "Он — умный и хороший малый, но
опасный человек, его надобно держать взаперти". И три целых года после этого
высочайшего одобрения Бакунин был схоронен в Алексеевском равелине".
Оказавшись в Петропавловской крепости Бакунин стал действовать по
"Катехизису революционера" — то есть постарался обмануть царя видимостью
раскаяния. Писал Николаю заискивающие, подхалимские письма, которые подписывал:
"молящий преступник Михаил Бакунин" или "Потеряв право назвать себя
верноподданным Вашего Императорского Величества, подписываюсь от искреннего
сердца кающийся грешник Михаил Бакунин".
Письма к Николаю и написанная им "Исповедь" написаны в таком
униженно-пресмыкательском тоне, что их противно читать. Ни в чем Бакунин,
конечно не раскаивался и не собирался раскаиваться: он просто старался добиться
разных поблажек. Александр II выпустил Бакунина из крепости взяв с него честное
слово, что он не будет заниматься больше революционной деятельностью. Бакунин,
конечно, обманул его. Бакунин бежал из Сибири в Америку, откуда снова приехал в
Европу. Пытался принять участие в польском восстании 1863 года, принял участие в
организации Первого Интернационала, принимал участие в восстаниях в Болонье и
Лионе.
X
Третий основоположник Ордена Русской Интеллигенции В. Белинский, который
по оценке Герцена был "самая революционная натура николаевской России" и самым
бешеным фанатиком, вообще ни разу даже не был арестован. "Я начинаю любить
человечество по-маратовски, — признался однажды Белинский, — чтобы сделать
счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечем истребил бы остальную".
"Уж у Белинского, — писал Н. Бердяев в статье "Кошмар злого добра", — в
последний его период можно найти оправдание "чекизма". "Он уже утверждал
большевистскую мораль, — пишет Бердяев в "Русской идее".
И вот такие озверелые фанатики как Герцен, Бакунин, Белинский имели
наглость изображать Николая I жесточайшим тираном. Если в чем и приходится
обвинять Николая I то не в жестокости, а в излишней мягкости к своим
политическим врагам, которые были в тоже время злейшими врагами России.
Приходится жалеть, что Николай не запер Герцена, Бакунина и Белинского в самом
же начале их преступной деятельности по созданию Ордена Русской Интеллигенции, в
пустовавшие казематы Петропавловской крепости.
В январе 1830 года, как указывает в "Истории царской тюрьмы" проф. Гернет
в казематах крепости, кроме Алексеевского равелина, находилось всего 11
заключенных (т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
принимает только что окончившего ссылку преступника на службу в канцелярию
министерства. Герцен продолжает клеветать на правительство. Николай приказывает
выслать его обратно в Вятку. Строганов, на рассмотрение к которому поступило
дело, назначает Герцена советником губернского правления в Новгород, пообещав
назначить его через год вице-губернатором. В июле 1842 года Герцену разрешают
вернуться в Москву.
Дождавшись снятия полицейского надзора, Герцен выхлопатывает заграничный
паспорт и немедленно уезжает заграницу. В Европе Герцен входит в сношения с
масоном Луи Бланом, вождями карбонариев, Карлом Марксом и прочими выучениками
масонства. Самым излюбленным занятием Герцена становится клевета по адресу
главного врага революции — Николая I.
IX
Такую же излишнюю снисходительность проявляет Николай I и ко второму
основателю Ордена Русской Интеллигенции — Михаилу Бакунину, проповедовавшему,
что "Страсть к разрушению есть в то же время творческая страсть", принимавшему
активное участие в организованных масонами в разных странах Европы революциях,
мечтавшему о том райском времени, когда "Высоко и прекрасно взойдет в Москве
созвездие революции из моря крови и огня, и станет путеводной звездой для блага
всего освобожденного человечества." Косидьер, бывший парижским префектом во
время революции 1848 года, сказал про Бакунина: "В первый день революции это —
клад, а на другой день его надо расстрелять".
За участие в революциях Бакунин дважды (в Саксонии и в Австрии)
приговаривается к смерти. От смертной казни Бакунин спасается только благодаря
тому, что австрийское правительство решило, поскольку он является русским
подданным, выслать его в Россию.
Как же поступил Николай с Бакуниным, который призывал поляков к восстанию
против России и всячески клеветал на него на революционных митингах и в
европейской прессе? За одни только призывы к восстанию поляков против России, на
основании существовавших законов Николай I мог предать Бакунина полевому суду,
который так же как и европейские суды приговорил, бы Бакунина к смертной казни.
Дадим сначала слово Г. Адамовичу уличающего Г. Гуля в беспардонном вранье по
адресу Николая I. "В "Скифе в Европе", — пишет Г. Адамович, — Николай — человек
взбалмошный, гневливый, ограниченный, словом самодур и "прапорщик" до мозга
костей. Но под конец повествования, там, где факты говорят сами за себя,
возникает некоторое психологическое противоречие: в соответствии с тем
представлении о царе, которое складывается при чтении первых трех четвертей
книги, Николай должен бы доставленного в Россию Бакунина немедленно повесить. Но
царь, — правда, заключив "мерзавца" в крепость, — предложил ему написать свою
"исповедь", а прочтя написанное, сказал: "он умный и хороший малый". Об этом
рассказано в "Былое и Думы" у Герцена так же, как теперь у Гуля. Получается
явная неувязка. Кое в чем Гуль с Герценом расходятся."
Расхождение же заключается в том, что Гуль врет дольше даже, чем Герцен.
"Никогда специально Бакуниным не занимавшись, — пишет Адамович, — я не берусь
судить на чьей стороне историческая правда. По Гулю, разъяренный царь потребовал
сначала от саксонского, а затем от австрийского правительства выдачи
государственного преступника. На докладах о Бакунине Николай будто бы кричал:
"Достану и заграницей, не допуская и мысли, чтобы кто-нибудь осмелился его
ослушаться. А Герцен пишет: "Австрия предложила России выдать Бакунина. Николаю
вовсе не нужно было его, но отказаться он не имел сил".
Адамович цитирует Герцена не точно. На самом деле Герцен пишет: "В
Ольмюце Бакунина приковали к стене и в этом положении он пробыл полгода.
Австрии, наконец, наскучило даром кормить чужого преступника; она предложила
России его выдать; Николаю вовсе не нужно было Бакунина, но отказаться он не
имел сил". "Бакунин написал журнальный leading article. (Передовую статью
(англ.). — Б. Б.) Николай и этим был доволен. "Он — умный и хороший малый, но
опасный человек, его надобно держать взаперти". И три целых года после этого
высочайшего одобрения Бакунин был схоронен в Алексеевском равелине".
Оказавшись в Петропавловской крепости Бакунин стал действовать по
"Катехизису революционера" — то есть постарался обмануть царя видимостью
раскаяния. Писал Николаю заискивающие, подхалимские письма, которые подписывал:
"молящий преступник Михаил Бакунин" или "Потеряв право назвать себя
верноподданным Вашего Императорского Величества, подписываюсь от искреннего
сердца кающийся грешник Михаил Бакунин".
Письма к Николаю и написанная им "Исповедь" написаны в таком
униженно-пресмыкательском тоне, что их противно читать. Ни в чем Бакунин,
конечно не раскаивался и не собирался раскаиваться: он просто старался добиться
разных поблажек. Александр II выпустил Бакунина из крепости взяв с него честное
слово, что он не будет заниматься больше революционной деятельностью. Бакунин,
конечно, обманул его. Бакунин бежал из Сибири в Америку, откуда снова приехал в
Европу. Пытался принять участие в польском восстании 1863 года, принял участие в
организации Первого Интернационала, принимал участие в восстаниях в Болонье и
Лионе.
X
Третий основоположник Ордена Русской Интеллигенции В. Белинский, который
по оценке Герцена был "самая революционная натура николаевской России" и самым
бешеным фанатиком, вообще ни разу даже не был арестован. "Я начинаю любить
человечество по-маратовски, — признался однажды Белинский, — чтобы сделать
счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечем истребил бы остальную".
"Уж у Белинского, — писал Н. Бердяев в статье "Кошмар злого добра", — в
последний его период можно найти оправдание "чекизма". "Он уже утверждал
большевистскую мораль, — пишет Бердяев в "Русской идее".
И вот такие озверелые фанатики как Герцен, Бакунин, Белинский имели
наглость изображать Николая I жесточайшим тираном. Если в чем и приходится
обвинять Николая I то не в жестокости, а в излишней мягкости к своим
политическим врагам, которые были в тоже время злейшими врагами России.
Приходится жалеть, что Николай не запер Герцена, Бакунина и Белинского в самом
же начале их преступной деятельности по созданию Ордена Русской Интеллигенции, в
пустовавшие казематы Петропавловской крепости.
В январе 1830 года, как указывает в "Истории царской тюрьмы" проф. Гернет
в казематах крепости, кроме Алексеевского равелина, находилось всего 11
заключенных (т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36