Как бы я ни кромсал налима и ни гонял по тарелке, избавиться от него я не мог. Я понимал, что битва проиграна и что придется сколько-то съесть.
— Как там книга, двигается?
— Да не особо, мы ж еще только начали. Долгое это дело…
Хозяева переглянулись, и на пару секунд возникла пауза.
— Ничего себе, книгу писать… Нет, это не для меня. Вот почитать я еще любил иногда, в школе.
— Неправда, Ричард, ты и сейчас читаешь. Подписок-то сколько всяких, — кивнула нам Шарон, словно подтверждая истинность своих слов. Она не переставала улыбаться, даже когда жевала.
— Маршалл, да, вот уж кто умел писать, так умел. Да в его мизинце было больше чертовых историй, чем у некоторых в… — Он покачал головой и выловил из тарелки слюнявый помидор. — Думаю, нужно быть писателем, когда в голове столько безумных идей и историй. А то лопнешь, если их не запишешь. Как ты думаешь, Том? — Он положил в рот целый помидор и говорил с набитым ртом. — У некоторых тоже куча историй в голове, да еще каких, но им достаточно просто рассказывать, чтобы не взорваться. Расскажешь — и опять как огурчик. Да вот хоть Боб Фьюмо, верно, Шарон? Боб целый вечер может травить обалденные байки, а потом проспится — и по новой. Но он только рассказывает, и все. А у таких, как вы, с этим делом гораздо тяжелее, правда?
— И гораздо медленнее. — Я улыбнулся в тарелку и вилкой еще подвигал рыбу.
— Медленнее — это точно. Сколько, думаешь, тебе понадобится времени, чтобы закончить эту книгу про Маршалла?
— Очень трудно сказать. Я раньше никогда не писал книг, и мне еще нужно многое узнать, прежде чем смогу действительно взяться за дело.
В разговоре снова возникла пауза. Шарон встала и с той же улыбкой принялась убирать со стола. Саксони вызвалась помочь, но ее быстро усадили обратно.
— Вы слышали, что мальчишка Хейденов, которого сбили у вас перед домом, недавно умер? — Лицо Ричарда ничего не выражало, когда он проговорил это. Ни тревоги, ни жалости.
Но я ощутил замирание в желудке — потому что все происходило у меня на глазах и потому что мальчик был таким счастливым, за две секунды до того, как его размазало по асфальту.
— А его родители… как они?
Он потянулся и бросил взгляд на кухонную дверь.
— Они в порядке. Ничего же не поделаешь, верно?
Как люди могут так вести себя? Когда погибает маленький мальчик, ну как не захочется расколошматить что-нибудь или хотя бы погрозить Богу кулаком? В деревне они, конечно, слеплены из другого теста, видят смерть каждый день и т.д., и т. п. — но, черт возьми, человек остается человеком. Как можно не горевать о смерти мальчика? Хотелось бы надеяться, что Ли просто стоик.
— Боже мой, я только что вспомнил! Анна говорила мне, что он умрет. Правда, странно?
Саксони, до последней крошки подъевшая свою рыбу, помидоры и салат из одуванчиков, крутанула ложкой:
— Как это — говорила? Откуда она могла знать, что он умрет?
— Это ты у меня спрашиваешь? Я только помню, как она сказала, что он умрет. Ну то есть она ведь не изображала Свенгали, ничего такого — мальчик-то был совсем плох, когда его увезли.
— Эй, Том, ты за кого держишь Анну, а? За Удивительного Крескина? Видел когда-нибудь этого парня у «Джонни Карсона»? Мага? Не поверишь, что он там вытворяет…
Дверь из кухни распахнулась, и Шарон внесла большой горячий пирог на черном железном подносе.
Так вот. Вот что я увидел, а вы можете делать свои заключения сами. Но я видел это собственными глазами. Нет, Саксони говорит, что ничего не видела. Потом я рассказал ей, и она подумала, что я свихнулся, а когда я стал настаивать, то проявила не в меру повышенную заботливость. Но все было именно так.
В «Горе Зеленого Пса» есть такой персонаж — Красавица Кранг. Это свихнувшийся воздушный змей; она решила, что ветер — ее враг, и умоляет запускать ее каждый день, чтобы продолжать свою войну на вечном поле боя — в поднебесье. Зеленый Пес влюбился в лицо, нарисованное на воздушном змее. Убегая из дома — дома, где «Зевота владеет всем, что люди считают своим», — он крадет из чулана Красавицу Кранг, привязывает ее белую бечевку себе к ошейнику, и вместе они отправляются в путь.
Когда из кухни вышла Шарон Ли, то сначала я и увидел Шарон Ли. Я моргнул, а когда взглянул снова, то из кухни выдвигалась Красавица Кранг с горячим пирогом на черном железном подносе. Иллюстрация Ван-Уолта: радостная, во весь рот, улыбка — но широко распахнутые глаза абсолютно пусты. Красные щеки, красные губы, характерно желтоватая кожа… Сначала я подумал, что это просто маска, заветная игрушка семейства Ли. И как я мог счесть их тупыми? Всякий, у кого есть такая маска (не говоря уж о том, чтобы нацепить ее в столь уместный момент), — блестящий остряк. Чокнутый, но блестящий. Это как фильмы Феллини или увлекательный ночной кошмар, когда не хочется просыпаться, хотя и жутко.
— Невероятно, Шарон! — воскликнул я раз в десять громче, нежели следовало, так я был изумлен. Потом глянул направо, увидеть реакцию Саксони — которая лишь нахмурилась:
— Что невероятно?
— Шарон! Да брось ты, Сакс, это же изумительно!
Саксони глянула на меня, потом улыбнулась в сторону Красавицы Кранг.
— Да, да! — наконец выдавила она фальцетом, но потом тихонько шепнула мне: — Не переигрывай — это всего лишь пирог.
— Да, ха-ха! Дружок-пирожок! Очень смешно.
— Томас… — Ее улыбка сползла, в голосе послышалась тревога.
Что-то было не так. Я повернул голову и увидел прежнюю простушку Шарон, режущую пирог. Никакой тебе Кранг. Ни единой Красавицы Кранг во всем доме. Одна лишь улыбающаяся Шарон и ее знаменитый горячий персиковый пирог.
— По-моему, Том хочет кусок побольше, а, Ричард?
— В жизни не слышал такого прозрачного намека! Может, отдать ему весь пирог, дорогая, а остальным принести попкорна?
Все рассмеялись, и Шарон положила мне гигантский кусок. У меня отвисла челюсть. Черт возьми, это же была Кранг! Та самая, с иллюстрации Ван-Уолта. Для верности я позже проверил. И потом проверял еще сотню раз.
Но в то же время — никакой маски. Это была Шарон, а потом вдруг Кранг, а потом снова Шарон. Я один видел, что происходит. Это происходило со мной одним. Если бы я день и ночь корпел над биографией, тогда еще можно было бы как-то понять: Биограф А проникает в жизнь Писателя Б, да так глубоко, что вскоре ему начинают повсюду мерещиться его персонажи. Ладно, ладно, идея обыгрывалась миллион раз, но в данном-то случае — я даже еще не брался собственно за книгу, не говоря уж о том, чтобы корпеть подолгу.
Через пару дней я зашел пополдничать к Анне, когда Саксони опять выехала с миссис Флетчер за покупками.
С унылым смешком я рассказал ей о своем «видении».
— Кранг? Только Кранг? Никого больше? — Она передала мне омлет.
— Только Кранг? Господи Иисусе, да если так пойдет дальше, на следующей неделе они все будут гарцевать верхом на Нагеле по заднему двору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Как там книга, двигается?
— Да не особо, мы ж еще только начали. Долгое это дело…
Хозяева переглянулись, и на пару секунд возникла пауза.
— Ничего себе, книгу писать… Нет, это не для меня. Вот почитать я еще любил иногда, в школе.
— Неправда, Ричард, ты и сейчас читаешь. Подписок-то сколько всяких, — кивнула нам Шарон, словно подтверждая истинность своих слов. Она не переставала улыбаться, даже когда жевала.
— Маршалл, да, вот уж кто умел писать, так умел. Да в его мизинце было больше чертовых историй, чем у некоторых в… — Он покачал головой и выловил из тарелки слюнявый помидор. — Думаю, нужно быть писателем, когда в голове столько безумных идей и историй. А то лопнешь, если их не запишешь. Как ты думаешь, Том? — Он положил в рот целый помидор и говорил с набитым ртом. — У некоторых тоже куча историй в голове, да еще каких, но им достаточно просто рассказывать, чтобы не взорваться. Расскажешь — и опять как огурчик. Да вот хоть Боб Фьюмо, верно, Шарон? Боб целый вечер может травить обалденные байки, а потом проспится — и по новой. Но он только рассказывает, и все. А у таких, как вы, с этим делом гораздо тяжелее, правда?
— И гораздо медленнее. — Я улыбнулся в тарелку и вилкой еще подвигал рыбу.
— Медленнее — это точно. Сколько, думаешь, тебе понадобится времени, чтобы закончить эту книгу про Маршалла?
— Очень трудно сказать. Я раньше никогда не писал книг, и мне еще нужно многое узнать, прежде чем смогу действительно взяться за дело.
В разговоре снова возникла пауза. Шарон встала и с той же улыбкой принялась убирать со стола. Саксони вызвалась помочь, но ее быстро усадили обратно.
— Вы слышали, что мальчишка Хейденов, которого сбили у вас перед домом, недавно умер? — Лицо Ричарда ничего не выражало, когда он проговорил это. Ни тревоги, ни жалости.
Но я ощутил замирание в желудке — потому что все происходило у меня на глазах и потому что мальчик был таким счастливым, за две секунды до того, как его размазало по асфальту.
— А его родители… как они?
Он потянулся и бросил взгляд на кухонную дверь.
— Они в порядке. Ничего же не поделаешь, верно?
Как люди могут так вести себя? Когда погибает маленький мальчик, ну как не захочется расколошматить что-нибудь или хотя бы погрозить Богу кулаком? В деревне они, конечно, слеплены из другого теста, видят смерть каждый день и т.д., и т. п. — но, черт возьми, человек остается человеком. Как можно не горевать о смерти мальчика? Хотелось бы надеяться, что Ли просто стоик.
— Боже мой, я только что вспомнил! Анна говорила мне, что он умрет. Правда, странно?
Саксони, до последней крошки подъевшая свою рыбу, помидоры и салат из одуванчиков, крутанула ложкой:
— Как это — говорила? Откуда она могла знать, что он умрет?
— Это ты у меня спрашиваешь? Я только помню, как она сказала, что он умрет. Ну то есть она ведь не изображала Свенгали, ничего такого — мальчик-то был совсем плох, когда его увезли.
— Эй, Том, ты за кого держишь Анну, а? За Удивительного Крескина? Видел когда-нибудь этого парня у «Джонни Карсона»? Мага? Не поверишь, что он там вытворяет…
Дверь из кухни распахнулась, и Шарон внесла большой горячий пирог на черном железном подносе.
Так вот. Вот что я увидел, а вы можете делать свои заключения сами. Но я видел это собственными глазами. Нет, Саксони говорит, что ничего не видела. Потом я рассказал ей, и она подумала, что я свихнулся, а когда я стал настаивать, то проявила не в меру повышенную заботливость. Но все было именно так.
В «Горе Зеленого Пса» есть такой персонаж — Красавица Кранг. Это свихнувшийся воздушный змей; она решила, что ветер — ее враг, и умоляет запускать ее каждый день, чтобы продолжать свою войну на вечном поле боя — в поднебесье. Зеленый Пес влюбился в лицо, нарисованное на воздушном змее. Убегая из дома — дома, где «Зевота владеет всем, что люди считают своим», — он крадет из чулана Красавицу Кранг, привязывает ее белую бечевку себе к ошейнику, и вместе они отправляются в путь.
Когда из кухни вышла Шарон Ли, то сначала я и увидел Шарон Ли. Я моргнул, а когда взглянул снова, то из кухни выдвигалась Красавица Кранг с горячим пирогом на черном железном подносе. Иллюстрация Ван-Уолта: радостная, во весь рот, улыбка — но широко распахнутые глаза абсолютно пусты. Красные щеки, красные губы, характерно желтоватая кожа… Сначала я подумал, что это просто маска, заветная игрушка семейства Ли. И как я мог счесть их тупыми? Всякий, у кого есть такая маска (не говоря уж о том, чтобы нацепить ее в столь уместный момент), — блестящий остряк. Чокнутый, но блестящий. Это как фильмы Феллини или увлекательный ночной кошмар, когда не хочется просыпаться, хотя и жутко.
— Невероятно, Шарон! — воскликнул я раз в десять громче, нежели следовало, так я был изумлен. Потом глянул направо, увидеть реакцию Саксони — которая лишь нахмурилась:
— Что невероятно?
— Шарон! Да брось ты, Сакс, это же изумительно!
Саксони глянула на меня, потом улыбнулась в сторону Красавицы Кранг.
— Да, да! — наконец выдавила она фальцетом, но потом тихонько шепнула мне: — Не переигрывай — это всего лишь пирог.
— Да, ха-ха! Дружок-пирожок! Очень смешно.
— Томас… — Ее улыбка сползла, в голосе послышалась тревога.
Что-то было не так. Я повернул голову и увидел прежнюю простушку Шарон, режущую пирог. Никакой тебе Кранг. Ни единой Красавицы Кранг во всем доме. Одна лишь улыбающаяся Шарон и ее знаменитый горячий персиковый пирог.
— По-моему, Том хочет кусок побольше, а, Ричард?
— В жизни не слышал такого прозрачного намека! Может, отдать ему весь пирог, дорогая, а остальным принести попкорна?
Все рассмеялись, и Шарон положила мне гигантский кусок. У меня отвисла челюсть. Черт возьми, это же была Кранг! Та самая, с иллюстрации Ван-Уолта. Для верности я позже проверил. И потом проверял еще сотню раз.
Но в то же время — никакой маски. Это была Шарон, а потом вдруг Кранг, а потом снова Шарон. Я один видел, что происходит. Это происходило со мной одним. Если бы я день и ночь корпел над биографией, тогда еще можно было бы как-то понять: Биограф А проникает в жизнь Писателя Б, да так глубоко, что вскоре ему начинают повсюду мерещиться его персонажи. Ладно, ладно, идея обыгрывалась миллион раз, но в данном-то случае — я даже еще не брался собственно за книгу, не говоря уж о том, чтобы корпеть подолгу.
Через пару дней я зашел пополдничать к Анне, когда Саксони опять выехала с миссис Флетчер за покупками.
С унылым смешком я рассказал ей о своем «видении».
— Кранг? Только Кранг? Никого больше? — Она передала мне омлет.
— Только Кранг? Господи Иисусе, да если так пойдет дальше, на следующей неделе они все будут гарцевать верхом на Нагеле по заднему двору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65