Хозяйка наша, видимо, понимала, насколько мы погружены в процесс, так как ее почти не было видно. Анны, кстати, тоже — она не появлялась с тех самых пор, как привезла нам все материалы по Франсу. Она велела звонить ей, если будет надо что-нибудь еще, но я так ни разу и не позвонил.
Дни наши были заполнены до отказа — чтение, писанина, дождь, постельные экзерсисы (Саксони заявила, что плохая погода действует на нее возбуждающе, так что наша половая жизнь все улучшалась и улучшалась) — и пролетали, как экспресс. Я и сам не заметил, как окончил «Дом на Пуховой опушке», «Чарли и шоколадную фабрику», «Короля Золотой реки» и черновик моей первой главы. Это заняло чуть больше двух недель. Мы отметили такое событие цыпленком «шейк-энд-бейк» под бутылку розового вина и отцовский «Поезд через Германию» по телевизору (один из его сравнительно приличных фильмов).
На следующий день я проснулся в таком прекрасном настроении, что выскочил стремглав из кровати и двадцать раз отжался от пола. Впервые за долгое время я чувствовал уверенность, что иду в правильном направлении. Это было чертовски здорово.
После зарядки я скользнул за письменный стол и включил маленькую лампу на шарнирном кронштейне, купленную в галенской скобяной лавке. На столе лежала первая глава. Моя первая глава! Я знал, что переписывать ее придется еще раз десять, но это было не важно. Ведь я делал именно то, что хотел, и с тем, с кем хотел, и, может быть, — всякое же бывает, верно? — Анне Франс понравится, и тогда… Об этом думать пока не хотелось. Сначала доделаю, а там будет видно.
Из-за двери послышалось сопение. Она со скрипом отворилась, и вошел Нагель, вскочил прямым ходом на кровать и улегся. Последнее время он обычно присоединялся к нам под утро, на последние блаженные мгновения, прежде чем окончательно встать. Миссис Флетчер оборудовала для него в прихожей очень милый старый диванчик, но с тех пор, как появились мы, он все больше и больше времени проводил у нас, днем и ночью. Однажды он запрыгнул на кровать в самый, можно сказать, пикантный момент и провел своим холодным носом вдоль моей голой ноги. Я ударился головой о спинку и то ли от ярости, то ли от смеха утратил эрекцию.
Взглянув через плечо, я увидел, что он снова взгромоздился Саксони на грудь. Она улыбалась и пыталась спихнуть его, но не тут-то было. Двигаться он не имел ни малейшего желания. Он смежил веки. Не стучать, закрыто на обед. Я встал из-за стола и подошел к кровати.
— Красавица и Чудовище, да? — Я потрепал его по голове: — Привет, Красотка.
— Очень смешно. Да не стой же просто так! Он меня раздавит.
— А вдруг он сексуальный маньяк и на самом деле пришел к тебе со своими отвратительными собачьими ласками?
— Томас, может быть, ты все-таки его уберешь с меня? Спасибо.
После того как борцовским приемом я перетащил его на свою сторону постели (башку он, конечно, примостил на моей подушке, никак иначе), Саксони сцепила руки за головой и взглянула на меня:
— Знаешь, о чем я сейчас думала?
— Нет, Петуния, и о чем же ты думала?
— Что, когда ты закончишь эту книгу, тебе надо взяться за биографию отца.
— Моего отца? Это еще зачем?
— Да вот, возникла такая мысль… — Она перевела взгляд на потолок.
— Это не причина.
Она снова посмотрела мне прямо в глаза:
— Ты действительно хочешь, чтобы я сказала?
— Конечно, хочу. Раньше ты об этом и не заикалась.
— Просто я недавно думала, какую важную роль он играет в твоей жизни, даже если ты сам об этом и не догадываешься. Ты хоть замечал, как часто говоришь о нем? — Она подняла руку, упреждая мою реплику. — Знаю, знаю — он сводил тебя с ума и почти все время вообще пропадал невесть где. Допустим. Но он в тебе, Томас. До такой степени, как я еще никогда не видела, у отцов и детей. Нравится тебе это или нет, но он застолбил огромный участок твоего существа, до самых печенок, и, думаю, для тебя было бы очень важно как-нибудь просто взять и написать про него, желательно поскорее. Не важно, будет это в итоге настоящая биография или просто твои воспоминания…
Я уселся на краю кровати спиной к Саксони:
— Но что хорошего это даст?
— Как тебе сказать… я вот со своей матерью много чего не понимала. Я тебе уже рассказывала о ней.
— Да, ты говорила, что она кого угодно могла заставить ощущать вину за что угодно.
— Верно. Но однажды отец рассказал мне, что ее мать покончила с собой. Знаешь, как много после этого прояснилось, обрело вдруг смысл? Не то чтобы я полюбила ее гораздо больше — но неожиданно увидела совсем другого человека.
— То есть, по-твоему, если я разузнаю кучу всего о своем отце, то лучше пойму наши с ним отношения?
— Может, да, а может, и нет. — Она протянула руку и положила мне на ногу. — Но я думаю, между вами осталось много всего неразрешенного, оттого и эта твоя любовь-ненависть. А если ты по-настоящему поймешь, кем он был, то, может, это, ну… расчистит тебе путь. Понимаешь, о чем я?
— Да, наверно… Не знаю, Сакс. Не хочу сейчас об этом думать. Такая куча других дел…
— Ладно. Я же не заставляю тебя все бросить и сию минуту приступать. Не пойми меня превратно. Мне просто кажется, что тебе следует подумать над этим.
Нагель ткнулся носом ей в шею, и она быстренько выскочила из-под одеяла. Я был рад, что на этом разговор закончился.
Вышло солнце, так что после завтрака мы решили прогуляться по городу. Было еще рано, и все сияло, как мокрое стекло, от росы и недавнего дождя. Мы уже более-менее познакомились с местными жителями — с лавочниками, и не только, — и они приветственно махали нам, когда проезжали мимо. Еще одно преимущество маленького городка — вокруг не так много народу, чтобы можно было кого-то игнорировать. А вдруг сегодня же придется чинить у кого-нибудь из них машину или покупать капусту.
Когда мы добрались до библиотеки, моя старая приятельница («Я же вам говорила») шла навстречу по другой стороне улицы. Я предположил, что она идет открывать библиотеку.
— Вот вы где! Затворник. Погодите минутку. Дайте мне перейти.
Библиотекарша осторожно посмотрела налево, потом направо — можно подумать, она переходила автостраду Сан-Диего-фривей. Мимо проползла «тойота»; за рулем сидела женщина, которую я часто видел в городе, но толком не знал. Однако она тоже помахала нам.
— У меня для вас есть еще книги, мистер Эбби. Как вы, готовы? — Розовые румяна у нее на щеках почему-то ввергли меня в глубокую печаль.
— Томас еще не закончил «Ветер в ивах», миссис Амеден. Как только закончит, я верну вам всю кучу и возьму новые.
— А я никогда не любила «Ветер в ивах». Что это вообще за герой — лягушка? Мелкая, склизкая…
Я прыснул. Она строго посмотрела на меня и качнула своими благородными сединами:
— Именно-именно! Лягушки, хоббиты всякие мохноногие… Знаете, что говорил про это Маршалл?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65