То был твердый гранит, привезенный на плоту по большой реке и с трудом поднятый на гору к навесу, под которым работал каменотес. Когда я пришел туда, камень покоился на огромных деревянных подставках такой высоты, чтобы Саару Кредину было удобно бить по его поверхности. Поначалу я всего лишь подбирал осколки камня, падавшие на грязную землю, а с наступлением темноты укрывал незаконченную работу соломой от холода — такова была моя служба. К тому же, поневоле, я служил ночным сторожем, ибо никто не указал мне места для ночлега, и я спал, свернувшись, на тюках соломы. Когда наступало время завтрака, я становился в очередь с другими слугами и низшими, приходившими к монастырским кухням искать милостыни в виде молока и каши, а получив ее, возвращался и ел, сидя на корточках рядом с огромным каменным блоком, единственно возле которого я и влачил свое рабское существование. Сколько-то дней я подбирал осколки, но затем работа моя чуть усложнилась — я должен был отчищать рабочую поверхность камня всякий раз, когда мастер отступал, чтобы посмотреть на сделанное или передохнуть от трудов. Саэр Кредин никогда и ничего не говорил о том, как, по его мнению, подвигается труд, и лицо его ничего не выражало.
Через месяц я удостоился чести точить инструменты Саэра Кредина, и уже вполне овладел кистью чистильщика, и даже с позволения мастера нанес несколько ударов по еще необработанному камню там, где никак не мог что-либо испортить. Несмотря на негибкость левой руки, оказалось, что я достаточно ловок, чтобы по-настоящему подрубить грань накось. И еще я обнаружил, что Саэр Кредин, как и многие истинные мастера, внешне замкнутый, под личиной этой скрывает человека доброго и необыкновенно наблюдательного. Он заметил, что я больше обычного интересуюсь окружающим, брожу, когда возможно, внутри монастырских стен, наблюдая происходящее, осматриваю другие каменные распятия, которые уже стоят, украшенные назидательными сценами. Заметил, но — так уж было ему присуще, — ничего не говорил. В конце концов он был мастер, а я — мелкая сошка, ничто.
Как-то поздним вечером, когда нижняя часть столба была кончена, аккуратно расширена книзу и точно выведена на квадрат в пятке, уже готовой стать в паз основания, Саэр Кредин вырезал на ней несколько черт, которые меня удивили — уж очень они походили на наши руны, и было их два или три десятка. Он сделал это, когда остальные работники ушли, и, вероятно, полагал, что его никто не видит, когда, взяв резец, легко нанес их по стыку граней. Он сделал эти пометы столь тонкими, что их едва можно было различить. А когда пятка войдет в паз, черт и вовсе не будет видно. Не увидь я своими глазами, как он это делает, не знай я, куда следует смотреть, ничего бы и не было, но я заметил, как он склонился над камнем, держа в руке резец. Потом он отправился домой, а я подошел к тому месту, где он работал, и попытался разобрать, что он там сделал. Эти черты, понятно, не заказывали ни настоятель, ни монахи. Сначала я подумал, что это руническое письмо, но оказалось не так. Резы эти были куда проще, чем руны, знакомые мне. Прямые черты, иные длинные, иные короткие, иные стояли совсем близко, иные были наклонены. Вырезаны они были так, что одни находились на одной поверхности квадратного камня, другие — на соседней, а какие-то располагались на обеих. Я был совершенно сбит с толку. Рассматривал я их долго, задаваясь вопросом — не упустил ли я каких-либо скрытых черт. Я попробовал провести по резам пальцами, прочесть на ощупь, но по-прежнему не нашел в них смысла. Из кострища, на котором стряпали пищу в полдень, я взял кусок угля и, наложив кусок ткани на ребро столба, растер уголь по ткани, чтобы воспроизвести узор на ней. Потом снял ткань с камня и разложил на земле, чтобы, став на колени, изучить ее, как вдруг почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Под навесом хижины одного из монахов стоял Саэр Кредин. Он ушел домой, как делал обычно, но, верно, вернулся еще раз посмотреть на каменный столб, который назавтра должен быть установлен.
— Что ты делаешь? — спросил он, подойдя ко мне.
Ни разу еще он не говорил со мной так неприветливо. Прятать ткань с пометами было уже поздно, и я встал на ноги.
— Я пытался понять черты на столбе распятия, — пробормотал я. И почувствовал, что краснею.
— Понять? Что ты имеешь в виду? — рявкнул каменотес.
— Я думал, это какое-то руническое письмо, — признался я.
Саэр Кредин уставился на меня удивленно и с сомнением.
— Ты знаешь руническое письмо? — спросил он. Я кивнул.
— Пойдем со мной, — резко бросил он и торопливо зашагал прочь.
Он пересек склон горы там, где было похоронено множество монахов, а также пришлых, умерших во время хождения к святым местам, паломников. Склон был уставлен их памятными камнями. Но не место последнего упокоения монахов интересовало Саэра Кредина. Он остановился перед низким, плоским памятным камнем, глубоко осевшим в землю. Его верхняя плоскость была покрыта резными чертами.
— Что здесь сказано? — спросил он.
Я не помедлил с ответом. Надпись была несложной, и кто бы ее ни вырезал, он использовал простой, обычный футарк.
— «В память Ингьяльда», — ответил я, а потом рискнул высказать свое мнение. — Наверное, это был норвежец или гэл, который умер, остановившись в монастыре.
— Большинству норвежцев, которые приходили сюда, не ставили памятных камней, — проворчал каменотес. — Они поднимались вверх по реке на своих длинных кораблях, чтобы ограбить это место, и обычно сжигали все дотла, то есть все, кроме каменных построек.
Я ничего не сказал, но стоял и ждал, что сделает дальше мой хозяин. Во власти Саэра Кредина было жестоко наказать меня за то, что я прикоснулся к столбу распятия. Простой раб, да к тому же язычник, который прикоснулся к бесценной святыне аббатства, вполне заслуживал кнута.
— А где ты учил руны? — спросил Саэр Кредин.
— В Исландии, а до того в Гренландии и в земле, которая называется Винланд, — ответил я. — У меня были хорошие учителя, поэтому я выучил несколько видов, старые и новые, и некоторые двойственные знаки.
— Значит, мой помощник умеет читать и писать, по крайней мере на свой лад? — удивленно протянул каменотес.
Кажется, мое объяснение его удовлетворило, и он пошел обратно со мной туда, где на козлах лежало его огромное распятие. Подняв кусок угля, который бросил я, он нашел плоскую деревяшку и резцом вытесал на ней прямой угол.
— Я знаю несколько рунических знаков, и я часто задавался вопросом, родственны ли руны и мой алфавит. Но у меня никогда не было возможности сравнить их. — Он сделал несколько знаков углем вдоль края. — А теперь ты, — сказал он, передавая мне деревянную палочку и уголек. — Вот это — буквы, которые употребляли многие поколения моих предков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92