Перед нами на склоне горы стояли многочисленные ряды королевского войска, и они, понятное дело, ожидали нас. Еще понятней было то, что они без всяких угрызений совести готовы пролить кровь в священный день.
— Ты видишь? — спросил кто-то из людей Бродира, стоявший рядом со мной, когда мы начали строиться. Это был скорее гребец, чем воин, потому что вооружен он был плохо, у него был только дротик и легкий деревянный щит, и на нем не было ни кольчуги, ни шлема. — Я вижу людей Оспака в том ряду, что стоит прямо напротив нас. Вон тот малый с длинной пикой и в сером плаще — Вульф. Он должен мне полмарки серебра, которую он в последний раз проиграл мне в кости, а я не решился насесть на него, чтобы получить должок. У него дурной нрав, вот почему все зовут его Вульф Драчливый. Так или иначе, похоже, с этим долгом мы сегодня все уладим.
Как и я, этот гребец был поставлен в самый задний из пяти рядов в нашей «свинье» — обычном строе северной дружины. Тех, кто лучше иных вооружен, и самых опытных ставят в передний ряд, щит к щиту и не дальше вытянутой руки друг от друга. Недоростки, вроде меня, и легко вооруженные ополченцы заполняют самые задние ряды. Суть же состоит в том, что стена из щитов может принять на себя удар любой силы, и она так плотна, что враг не пройдет сквозь нее, а вклад легко вооруженных ратников весьма незначителен — их дело метать копья поверх голов своих сражающихся товарищей. А что делать именно мне, я понятия не имел. Бродир велел мне взять с собой на берег двух «боевых собак» — так он их назвал, — но для этих привередливых тварей в строе свиньей не было места. Не скажу, что псам это было вовсе не интересно — рвать и кусать вражескую плоть. Они нервно дергались из стороны в сторону, запутывая поводки. Я тянул собак за загривки и, взглянув налево, вдруг с удивлением узнал среди воинов ярла Сигурда по меньшей мере дюжину поджигателей. Они присягнули Сигурду Смелому, и теперь обязаны были исполнять свой долг. Прямо позади них вздымался знаменитый боевой стяг ярла Сигурда с черным вороном. Я увидел его, и тут у меня возникли некоторые сомнения. Неужели я неверно истолковал свое видение? Птицы с железными клювами, налетавшие и рвавшие человеческие тела, — были ли то враги Бродира? Или они возвещали о прибытии в Ирландию Сигурда и его людей под стягом с вороном, который посеет страх в рядах короля Бриана?
Я был в смятении от подобного смешения друзей и врагов. Я сражался бок о бок с теми, кто посчитал бы меня своим недругом, знай они только, какую роль я сыграл на Альтинге. Гребец же, сосед мой по боевому ряду, стоял против товарища, с которым, и месяца не прошло, как играл в кости. То же было и между ирландскими воинами.
— Это ты там, Малдред? — проорал кто-то из наших в переднем ряду.
То был большой, круглоплечий седоволосый воин, хорошо вооруженный и державший в руках тяжелый топор. Он задал свой вопрос через пространство, разделяющее два войска.
— Ну конечно, я, засранец! — крикнули в ответ из королевского войска.
Из противостоящего строя выдвинулся человек, который, если не считать его роста — он был немного пониже — и узорчатого ирландского плаща поверх кольчуги, почти не отличался от нашего дружинника.
— Хватит пердеть, пора и посмотреть, кто из нас двоих лучше! — крикнул наш, и пока обе рати смотрели друг на друга и ждали, словно впереди у них была вечность, противники выбежали вперед, сблизившись так, что можно было достать друг друга топором, и каждый нанес сильнейший удар.
Оба приняли удар на щит и, присев, стали настороженно кружить друг вокруг друга, и когда время от времени один из них прядал вперед, чтобы ударить топором, другой защищался своим круглым щитом и отвечал ударом, не достигавшим цели, потому что противник отскакивал. Когда же обоим вконец надоела эта череда ударов и прылеков, они словно заключили некий взаимный договор о самоистреблении — едва один отбросил в сторону свой щит, чтобы ухватить топор обеими руками, его противник сделал то же самое. И вдруг они бросились друг на друга, как пара обезумевших быков, и каждый надеялся нанести смертельный удар. Первым ударил человек в плаще. Он знал, что длины его рук не хватит, и потому, нанося удар, выпустил топор. Оружие пролетело последние два фута и нанесло норвежцу ужасный удар обок лица, обнажив кость. Норвежец пошатнулся, кровь хлынула из раны, но ноги и тяжесть падающего топора вынесли его вперед так, что его удар обрушился на левое плечо ирландца, глубоко врезавшись в шею. Голова не отделилась от тела, но рана была смертельной. Ирландец упал на колени, потом медленно опустился на землю лицом вниз. Ошеломленный победитель с лицом, залитым кровью, продержался мгновением дольше. На глазах у обеих ратей норвежец закружился на месте, спотыкаясь и шатаясь, одна сторона его лица была раскроена топором, и он тоже упал и уже не поднялся.
— Ты видишь где-нибудь короля? — спросил кто-то впереди меня.
— Кажется, заметил раньше, он был верхом, но теперь не видать, — ответил чей-то голос. — Вон там, слева, его сын Маргад. Он как будто за главного. А его внук — вон тот нахальный юнец в красной рубахе и синих портках.
Я посмотрел в ту сторону и увидел паренька, помоложе меня, стоявшего во главе одного из вражеских отрядов. Стоял он лицом к своим, судя по одежде, ирландцам, и размахивал руками, словно произносил какую-то зажигательную речь.
— Опасный щенок, — сказал третий голос, — как и вся его семья.
— Однако самого короля не видно, а? Считай, что это подарок, — продолжил тот, кто задал первый вопрос, и по жалобным ноткам в его голосе я понял, что он пытается хоть чем-нибудь взбодрить свой боевой дух.
— А нам какая разница? — кисло откликнулся чей-то голос.
Мы все знали, о чем он говорит. Конунг Сигтрюгг вовсе и не думал обмануть короля ложным отбытием своих норвежских союзников; он предпочел обмануть самих этих союзников. Когда корабли уходили вчера вечером, Сигтрюгг обещал, что будет на берегу наутро и присоединится к нам со своими силами. Но ждали нас только лейнстернцы Маэла Морта, вооруженные трезубцами, и несколько отрядов кровожадных ирландских охотников из северных провинций, Уи Нейллами они себя называли. Из дублинской дружины вышла лишь горстка воинов, но лучших, из ближней дружины Сигтрюгга, среди них не было. Те стояли позади, охраняя самого Сигтрюггаи Гормлайт, которые решили наблюдать за ходом битвы с удобной точки под защитой стен Дублина. Вряд ли такое начало могло нас ободрить, и думаю, кое-кто из наших был бы рад, окажись голова конунга Сигтрюгга на расстоянии в длину топорища боевой секиры.
Недолго мне пришлось размышлять о лукавстве Сигтрюгга. Ряды противника зашевелились. Они двинулись на нас, но не все разом, а неровными волнами и выбросами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Ты видишь? — спросил кто-то из людей Бродира, стоявший рядом со мной, когда мы начали строиться. Это был скорее гребец, чем воин, потому что вооружен он был плохо, у него был только дротик и легкий деревянный щит, и на нем не было ни кольчуги, ни шлема. — Я вижу людей Оспака в том ряду, что стоит прямо напротив нас. Вон тот малый с длинной пикой и в сером плаще — Вульф. Он должен мне полмарки серебра, которую он в последний раз проиграл мне в кости, а я не решился насесть на него, чтобы получить должок. У него дурной нрав, вот почему все зовут его Вульф Драчливый. Так или иначе, похоже, с этим долгом мы сегодня все уладим.
Как и я, этот гребец был поставлен в самый задний из пяти рядов в нашей «свинье» — обычном строе северной дружины. Тех, кто лучше иных вооружен, и самых опытных ставят в передний ряд, щит к щиту и не дальше вытянутой руки друг от друга. Недоростки, вроде меня, и легко вооруженные ополченцы заполняют самые задние ряды. Суть же состоит в том, что стена из щитов может принять на себя удар любой силы, и она так плотна, что враг не пройдет сквозь нее, а вклад легко вооруженных ратников весьма незначителен — их дело метать копья поверх голов своих сражающихся товарищей. А что делать именно мне, я понятия не имел. Бродир велел мне взять с собой на берег двух «боевых собак» — так он их назвал, — но для этих привередливых тварей в строе свиньей не было места. Не скажу, что псам это было вовсе не интересно — рвать и кусать вражескую плоть. Они нервно дергались из стороны в сторону, запутывая поводки. Я тянул собак за загривки и, взглянув налево, вдруг с удивлением узнал среди воинов ярла Сигурда по меньшей мере дюжину поджигателей. Они присягнули Сигурду Смелому, и теперь обязаны были исполнять свой долг. Прямо позади них вздымался знаменитый боевой стяг ярла Сигурда с черным вороном. Я увидел его, и тут у меня возникли некоторые сомнения. Неужели я неверно истолковал свое видение? Птицы с железными клювами, налетавшие и рвавшие человеческие тела, — были ли то враги Бродира? Или они возвещали о прибытии в Ирландию Сигурда и его людей под стягом с вороном, который посеет страх в рядах короля Бриана?
Я был в смятении от подобного смешения друзей и врагов. Я сражался бок о бок с теми, кто посчитал бы меня своим недругом, знай они только, какую роль я сыграл на Альтинге. Гребец же, сосед мой по боевому ряду, стоял против товарища, с которым, и месяца не прошло, как играл в кости. То же было и между ирландскими воинами.
— Это ты там, Малдред? — проорал кто-то из наших в переднем ряду.
То был большой, круглоплечий седоволосый воин, хорошо вооруженный и державший в руках тяжелый топор. Он задал свой вопрос через пространство, разделяющее два войска.
— Ну конечно, я, засранец! — крикнули в ответ из королевского войска.
Из противостоящего строя выдвинулся человек, который, если не считать его роста — он был немного пониже — и узорчатого ирландского плаща поверх кольчуги, почти не отличался от нашего дружинника.
— Хватит пердеть, пора и посмотреть, кто из нас двоих лучше! — крикнул наш, и пока обе рати смотрели друг на друга и ждали, словно впереди у них была вечность, противники выбежали вперед, сблизившись так, что можно было достать друг друга топором, и каждый нанес сильнейший удар.
Оба приняли удар на щит и, присев, стали настороженно кружить друг вокруг друга, и когда время от времени один из них прядал вперед, чтобы ударить топором, другой защищался своим круглым щитом и отвечал ударом, не достигавшим цели, потому что противник отскакивал. Когда же обоим вконец надоела эта череда ударов и прылеков, они словно заключили некий взаимный договор о самоистреблении — едва один отбросил в сторону свой щит, чтобы ухватить топор обеими руками, его противник сделал то же самое. И вдруг они бросились друг на друга, как пара обезумевших быков, и каждый надеялся нанести смертельный удар. Первым ударил человек в плаще. Он знал, что длины его рук не хватит, и потому, нанося удар, выпустил топор. Оружие пролетело последние два фута и нанесло норвежцу ужасный удар обок лица, обнажив кость. Норвежец пошатнулся, кровь хлынула из раны, но ноги и тяжесть падающего топора вынесли его вперед так, что его удар обрушился на левое плечо ирландца, глубоко врезавшись в шею. Голова не отделилась от тела, но рана была смертельной. Ирландец упал на колени, потом медленно опустился на землю лицом вниз. Ошеломленный победитель с лицом, залитым кровью, продержался мгновением дольше. На глазах у обеих ратей норвежец закружился на месте, спотыкаясь и шатаясь, одна сторона его лица была раскроена топором, и он тоже упал и уже не поднялся.
— Ты видишь где-нибудь короля? — спросил кто-то впереди меня.
— Кажется, заметил раньше, он был верхом, но теперь не видать, — ответил чей-то голос. — Вон там, слева, его сын Маргад. Он как будто за главного. А его внук — вон тот нахальный юнец в красной рубахе и синих портках.
Я посмотрел в ту сторону и увидел паренька, помоложе меня, стоявшего во главе одного из вражеских отрядов. Стоял он лицом к своим, судя по одежде, ирландцам, и размахивал руками, словно произносил какую-то зажигательную речь.
— Опасный щенок, — сказал третий голос, — как и вся его семья.
— Однако самого короля не видно, а? Считай, что это подарок, — продолжил тот, кто задал первый вопрос, и по жалобным ноткам в его голосе я понял, что он пытается хоть чем-нибудь взбодрить свой боевой дух.
— А нам какая разница? — кисло откликнулся чей-то голос.
Мы все знали, о чем он говорит. Конунг Сигтрюгг вовсе и не думал обмануть короля ложным отбытием своих норвежских союзников; он предпочел обмануть самих этих союзников. Когда корабли уходили вчера вечером, Сигтрюгг обещал, что будет на берегу наутро и присоединится к нам со своими силами. Но ждали нас только лейнстернцы Маэла Морта, вооруженные трезубцами, и несколько отрядов кровожадных ирландских охотников из северных провинций, Уи Нейллами они себя называли. Из дублинской дружины вышла лишь горстка воинов, но лучших, из ближней дружины Сигтрюгга, среди них не было. Те стояли позади, охраняя самого Сигтрюггаи Гормлайт, которые решили наблюдать за ходом битвы с удобной точки под защитой стен Дублина. Вряд ли такое начало могло нас ободрить, и думаю, кое-кто из наших был бы рад, окажись голова конунга Сигтрюгга на расстоянии в длину топорища боевой секиры.
Недолго мне пришлось размышлять о лукавстве Сигтрюгга. Ряды противника зашевелились. Они двинулись на нас, но не все разом, а неровными волнами и выбросами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92