Слишком я был мелкая сошка, чтобы меня замечать, я же слышал их неосторожные рассуждения об успешном посещении Берсея, о предстоящей войне и уловках их господина и повелителя, конунга Сигтрюгга.
То, что я услышал, привело меня в замешательство. Владение Сигтрюгга в Дублине маленькое, но оно самое богатое и удобно расположенное из всех норвежских владений, разбросанных на берегах Ирландии, и Сигтрюгг не преминул воспользоваться его процветанием в полную силу. Бурно растущая торговля Дублина стала дойной коровой, снабжавшей его деньгами на роскошь, которую он столь любил — драгоценности, красивая одежда, великолепный корабль, лучшая еда и вина, привозимые из Франции. Воистину, его доход от налогов, наложенных на дублинцев, был столь велик, что Сигтрюгг предпринял невиданное дело — стал чеканить свою монету. Ни один другой правитель в Ирландии, даже король, не был настолько богат, чтобы осмелиться на такое. Я же видел, как один из корабельщиков драккара вынул кожаный кошель и пересчитал свой заработок, кучку серебряных монет, начеканенных монетчиками Сигтрюгга.
Чем больше похвал я слышал о богатстве конунга, тем более необдуманным мне представлялось то, что он собирается рискнуть столь удобной синекурой, подняв мятеж против седого бывалого воина, который именовал себя «Королем всех ирландцев ». Это был тот самый король Бриан, о котором упоминал управитель Сигурда, тот самый военачальник, который свирепствовал во всех концах страны, имея большое войско, навязывая свою власть и выигрывая одно сражение за другим.
Бриан Борома заявлял, что он изгоняет чужеземных захватчиков из своей страны. При этом большую часть его войска составляли чужеземцы, в основном люди с запада, и единственное его отличие заключалось в том, что был он столь же непреклонным христианином, как Святой Олав в Норвегии. Повсюду его сопровождала свора священников Белого Христа. Бешеные с виду, они были уверены в собственной непобедимости, как какой-нибудь берсерк. Сии святые ирландцы, судя по рассказам одного из корабельщиков, ни в коей мере не отличались миролюбием, как полагалось бы им по их вере. Этот корабельщик жил в Дублине лет пятнадцать назад, когда Бриан Борома вошел в город и приказал срубить священную рощу, посвященную Тору. Приверженцы исконной веры стали на пути тех, кто шел рубить деревья, и тогда ирландские святые люди набросились на них и прогнали их ударами своих тяжелых деревянных посохов, использовав их как дубинки. Слова корабельщика о священной роще Тора напомнили мне о Снорри — он был жрецом и правителем одновременно, и я подумал, что этот ирландский король, совмещавший власть церковную и мирскую, был увеличенным подобием моего знакомого годи, впрочем, пожалуй, более безжалостным.
Соглядатаи конунга Сигтрюгга предупреждали, что Борома, начав новую войну, намерен вновь захватить Дублин и подчинить себе правителя провинции Лейнстер. Сигтрюгг торопился найти побольше союзников, чтобы отразить возможное нападение. Он, используя свою немалую казну, брал наемников и искал помощи за морем. На Берсее, судя по словам корабельщиков, он устроил хитрую ловушку. Он обещал Сигурду Смелому устроить ему брак с Кормлед, бывшей женой Бриана Борома, коль скоро ярл придет ему на помощь. Эта Кормлед оказалась наживкой, перед которой трудно устоять. Она была не только разведенная жена короля, но также сестра ирландского правителя Лейнстера. Тот, кто женится на ней, говорил Сигтрюгг, сможет притязать на свободный престол Ирландии после поражения Бриана Борома, и эти притязания поддержат племена Лейнстера. Однако я заметил, что, толкуя об этом, все на драккаре посмеивались и отпускали язвительные шутки. И мне показалось, что леди Кормлед не будет столь мягкой и сговорчивой женой, как было сообщено Сигурду, да и сам Сигтрюгг, похоже, не очень-то верит в свое собственное обещание.
Тор послал нашему драккару тот ветер, который был ему по душе, — хороший бриз с кормы, и корабль благополучно пронес нас мимо мысов, одолел приливные и отливные течения и вошел в устье реки, на которой стоит Дублин, так, что не понадобилось перекладывать парус и даже мочить весла в грязной речной воде на последнем участке пути к деревянной пристани, куда чалились конунговы суда.
Я никогда еще не видел поселков, не говоря уже о городах, и зрелище Дублина меня ошеломило. В Гренландии, в Исландии и на Оркнеях нет ни селений, ни городов, и вдруг передо мной оказалась большое, серо-бурое беспорядочное скопище домов, лавок, улиц, крыш, все это сбегало вниз по склону горы к якорной стоянке на реке. Я и вообразить себе не мог подобного количества людей, тем более живущих вместе, бок о бок. Сами дома были невелики, немногим превосходя размерами большие хижины, со стенами из плетня и глины, с крышами из соломы или дранки. Но их было так много, они стояли так тесно, что казалось, что людей в этом месте на южном берегу реки живет больше, чем во всей Исландии. Меня поразил не только вид города. Поразил еще и запах. Речной берег был топью, гниющей, дурно пахнущей, и было ясно, что горожане пользуются улицей как отхожим местом. Помимо гнилостной вони несло дымом и гарью. Было это в начале января, под вечер, и мореходы, стоящие на якоре, и владельцы домов в Дублине разводили огонь, чтобы согреться. Дым от очагов выходил через отверстия в крыше, а зачастую и просто сочился сквозь соломенные кровли, так что казалось, что весь город дымится. Начал моросить дождь, он прижал к земле дым и гарь, так что запах этот бил в нос.
Управитель Сигтрюгга ждал на берегу, дабы поклониться своему господину. Он повел нас вверх по склону к конунгову жилищу. Улица была вымощена деревянными плашками, грязь загачена плетенкам, однако ноги время от времени разъезжались на осклизлой мокрой поверхности. Через распахнутые двери я мельком видел внутренности домов, мерцающий огонь в открытых очагах, смутные фигуры людей, сидевших на боковых скамьях, или женщин, стоявших над котелками с варевом, мрачные лица детей, высовывавшихся в двери и глазевших на нас, пока невидимая рука не втаскивала их обратно в полумрак. Сигтрюгга и его приближенных здесь недолюбливали. Встречали конунга Дублина весьма и весьма сдержанно.
Мы прошли через ворота в городской стене, которой я раньше не заметил, ибо скопление домов закрывало собой защитный вал Дублина. Наконец мы добрались до центра города, где дома стояли просторней и где находились палаты Сигтрюгга, очертаниями и размером похожие на дом ярла Си-гурда, хотя выстроенные больше из леса, чем из торфа. Чуть сзади и справа от дома Сигтрюгга возвышался странный, довольно крутой травянистый холм.
— Холм Тора, — заметив, что я смотрю в ту сторону, пробормотал Эйнар, корабельщик, тот самый, что рассказывал о воинственных ирландских священниках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
То, что я услышал, привело меня в замешательство. Владение Сигтрюгга в Дублине маленькое, но оно самое богатое и удобно расположенное из всех норвежских владений, разбросанных на берегах Ирландии, и Сигтрюгг не преминул воспользоваться его процветанием в полную силу. Бурно растущая торговля Дублина стала дойной коровой, снабжавшей его деньгами на роскошь, которую он столь любил — драгоценности, красивая одежда, великолепный корабль, лучшая еда и вина, привозимые из Франции. Воистину, его доход от налогов, наложенных на дублинцев, был столь велик, что Сигтрюгг предпринял невиданное дело — стал чеканить свою монету. Ни один другой правитель в Ирландии, даже король, не был настолько богат, чтобы осмелиться на такое. Я же видел, как один из корабельщиков драккара вынул кожаный кошель и пересчитал свой заработок, кучку серебряных монет, начеканенных монетчиками Сигтрюгга.
Чем больше похвал я слышал о богатстве конунга, тем более необдуманным мне представлялось то, что он собирается рискнуть столь удобной синекурой, подняв мятеж против седого бывалого воина, который именовал себя «Королем всех ирландцев ». Это был тот самый король Бриан, о котором упоминал управитель Сигурда, тот самый военачальник, который свирепствовал во всех концах страны, имея большое войско, навязывая свою власть и выигрывая одно сражение за другим.
Бриан Борома заявлял, что он изгоняет чужеземных захватчиков из своей страны. При этом большую часть его войска составляли чужеземцы, в основном люди с запада, и единственное его отличие заключалось в том, что был он столь же непреклонным христианином, как Святой Олав в Норвегии. Повсюду его сопровождала свора священников Белого Христа. Бешеные с виду, они были уверены в собственной непобедимости, как какой-нибудь берсерк. Сии святые ирландцы, судя по рассказам одного из корабельщиков, ни в коей мере не отличались миролюбием, как полагалось бы им по их вере. Этот корабельщик жил в Дублине лет пятнадцать назад, когда Бриан Борома вошел в город и приказал срубить священную рощу, посвященную Тору. Приверженцы исконной веры стали на пути тех, кто шел рубить деревья, и тогда ирландские святые люди набросились на них и прогнали их ударами своих тяжелых деревянных посохов, использовав их как дубинки. Слова корабельщика о священной роще Тора напомнили мне о Снорри — он был жрецом и правителем одновременно, и я подумал, что этот ирландский король, совмещавший власть церковную и мирскую, был увеличенным подобием моего знакомого годи, впрочем, пожалуй, более безжалостным.
Соглядатаи конунга Сигтрюгга предупреждали, что Борома, начав новую войну, намерен вновь захватить Дублин и подчинить себе правителя провинции Лейнстер. Сигтрюгг торопился найти побольше союзников, чтобы отразить возможное нападение. Он, используя свою немалую казну, брал наемников и искал помощи за морем. На Берсее, судя по словам корабельщиков, он устроил хитрую ловушку. Он обещал Сигурду Смелому устроить ему брак с Кормлед, бывшей женой Бриана Борома, коль скоро ярл придет ему на помощь. Эта Кормлед оказалась наживкой, перед которой трудно устоять. Она была не только разведенная жена короля, но также сестра ирландского правителя Лейнстера. Тот, кто женится на ней, говорил Сигтрюгг, сможет притязать на свободный престол Ирландии после поражения Бриана Борома, и эти притязания поддержат племена Лейнстера. Однако я заметил, что, толкуя об этом, все на драккаре посмеивались и отпускали язвительные шутки. И мне показалось, что леди Кормлед не будет столь мягкой и сговорчивой женой, как было сообщено Сигурду, да и сам Сигтрюгг, похоже, не очень-то верит в свое собственное обещание.
Тор послал нашему драккару тот ветер, который был ему по душе, — хороший бриз с кормы, и корабль благополучно пронес нас мимо мысов, одолел приливные и отливные течения и вошел в устье реки, на которой стоит Дублин, так, что не понадобилось перекладывать парус и даже мочить весла в грязной речной воде на последнем участке пути к деревянной пристани, куда чалились конунговы суда.
Я никогда еще не видел поселков, не говоря уже о городах, и зрелище Дублина меня ошеломило. В Гренландии, в Исландии и на Оркнеях нет ни селений, ни городов, и вдруг передо мной оказалась большое, серо-бурое беспорядочное скопище домов, лавок, улиц, крыш, все это сбегало вниз по склону горы к якорной стоянке на реке. Я и вообразить себе не мог подобного количества людей, тем более живущих вместе, бок о бок. Сами дома были невелики, немногим превосходя размерами большие хижины, со стенами из плетня и глины, с крышами из соломы или дранки. Но их было так много, они стояли так тесно, что казалось, что людей в этом месте на южном берегу реки живет больше, чем во всей Исландии. Меня поразил не только вид города. Поразил еще и запах. Речной берег был топью, гниющей, дурно пахнущей, и было ясно, что горожане пользуются улицей как отхожим местом. Помимо гнилостной вони несло дымом и гарью. Было это в начале января, под вечер, и мореходы, стоящие на якоре, и владельцы домов в Дублине разводили огонь, чтобы согреться. Дым от очагов выходил через отверстия в крыше, а зачастую и просто сочился сквозь соломенные кровли, так что казалось, что весь город дымится. Начал моросить дождь, он прижал к земле дым и гарь, так что запах этот бил в нос.
Управитель Сигтрюгга ждал на берегу, дабы поклониться своему господину. Он повел нас вверх по склону к конунгову жилищу. Улица была вымощена деревянными плашками, грязь загачена плетенкам, однако ноги время от времени разъезжались на осклизлой мокрой поверхности. Через распахнутые двери я мельком видел внутренности домов, мерцающий огонь в открытых очагах, смутные фигуры людей, сидевших на боковых скамьях, или женщин, стоявших над котелками с варевом, мрачные лица детей, высовывавшихся в двери и глазевших на нас, пока невидимая рука не втаскивала их обратно в полумрак. Сигтрюгга и его приближенных здесь недолюбливали. Встречали конунга Дублина весьма и весьма сдержанно.
Мы прошли через ворота в городской стене, которой я раньше не заметил, ибо скопление домов закрывало собой защитный вал Дублина. Наконец мы добрались до центра города, где дома стояли просторней и где находились палаты Сигтрюгга, очертаниями и размером похожие на дом ярла Си-гурда, хотя выстроенные больше из леса, чем из торфа. Чуть сзади и справа от дома Сигтрюгга возвышался странный, довольно крутой травянистый холм.
— Холм Тора, — заметив, что я смотрю в ту сторону, пробормотал Эйнар, корабельщик, тот самый, что рассказывал о воинственных ирландских священниках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92