А все это очень дорого стоит.
Больше цены чести, подумал я.
— Тогда хранитель монастырских сокровищ начал требовать от нас скота больше, чем давал нам, а ты знаешь, со скотиной нам не везло. Дальше — хуже, его преемник выдумал новый способ повысить свои доходы. Теперь монахи объезжают свои туаты каждую осень, привозя с собой священные реликвии на показ народу. Они надеются, что верующие заплатят им manchuine, монастырскую дань, чтобы настоятель мог продолжать строительство. Если хочешь знать, так, по-моему, понадобится еще два поколения, чтобы закончить эту работу. Монахи просят денег даже на то, чтобы платить проповедникам, которых они посылают куда-то в чужие страны.
Эти слова Маркана напомнили мне о Тангбранде, воинственном проповеднике, которого король Олав прислал в Исландию и который всем там осточертел. Но, не зная, какой веры старик-слуга, я промолчал.
— Когда священники собираются приехать в этот раз?
— Киаран — вот их святой, и праздник его в девятый день сентября. Значит, ждать их надо, наверное, в следующие две недели. А вот что наверняка, так это то, что Доннахад не сможет выплатить долг туата.
Почему-то я думал, что мощи святого Киарана состоят из останков — какая-нибудь, может статься, бедренная кость и череп. Я слышал, что люди Белого Христа почитают эти кости. Однако останки, с которыми монахи прибыли дней через десять дней, оказались вовсе не святой плотью. То было гнутое навершие епископского посоха и кожаная сумка, в которой, по их словам, все еще хранилась Библия их святого. Посох совершенно подтвердил слова Маркана о том, что монастырь тратит пропасть денег на прославление своего святого. Гнутый кусок древнего дерева завершался великолепной филигранью — конской головой из серебра, украшенной драгоценными камнями. Монахи, утверждая, что это и есть посох, которым пользовался сам Киаран, показывали нам, собравшимся у дома Доннахада, дивную эту работу, чтобы каждый видел и проникся почтением.
Странно, но к книге они относились с еще большим пиететом. Они говорили, что это — тот самый чудесный фолиант, который Киаран всегда носил при себе, читал во всякое время, вставая с первым светом, чтобы раскрыть его, и, углубившись в него, сидел над ним до ночи, редко отвлекаясь на стороннее. А дальше, сами того не желая, они напомнили мне о том дне, когда во Фродривере сено, скошенное моей матерью, не сохло после ливня, — они поведали о том, как однажды Киаран сидел подле своей кельи, и его вдруг позвали, и он, не подумав, оставил раскрытую книгу лежать на земле страницами к небу, а пока его не было, налетел сильный ливень. Так вот — вернувшись, он обнаружил, что вся земля вокруг мокрая, и только тонкие страницы остались совершенно сухими, и ни одна чернильная строка не расплылась.
В доказательство сказанного монахи расстегнули ремешки на кожаной сумке, торжественно вынули книгу и благоговейно показали нам неиспорченные страницы.
Эти рассказы произвели на людей Доннахада большое впечатление, пусть даже они не умели читать и распознать, так ли старо это рукописание. Это же пошло на пользу монахам, когда, стоя в своих бурых рясах на земляном полу в доме Доннахада, они завели неприятный разговор о долгах. Аббата, или настоятеля, представлял монастырский казначей, высокий, мрачный человек, от которого исходило ощущение полной непогрешимости, когда он говорил о своем деле. Мы с Марканом стоял поодаль, у стены, и я видел, что Доннахад смущен и пристыжен. Наверное, на кону стояла цена его чести. Доннахад молил монахов дозволить ему и его людям выплачивать задолженность в рассрочку. Он объяснял, что урожай опять принес одни убытки, но что он соберет столько, сколько сможет уделить, и будет привозить провизию в монастырь частями в течение зимы. А потом он предложил заклад: в доказательство серьезности своих намерений он одолжит монастырю своего единственного раба, так что цена моей работы будет залогом его годового долга.
Мрачный казначей посмотрел на меня, стоявшего у дальней стены. На мне уже не было ни цепи, ни кандалов, но шрамы, оставшиеся на запястьях, говорили сами за себя.
— Хорошо, — сказал он, — мы согласны, мы берем этого молодого человека взаймы, пусть поработает на нас, хотя не в наших правилах брать в монастырь рабов. Но сам блаженный Патрик был когда-то рабом, так что прецедент имеется.
И так я перешел из собственности Доннахада, ри туата Уа Далаигх, во владения монашеской общины святого Киарана.
ГЛАВА 17
По сей день вспоминаю время, проведенное в монастыре святого Киарана с превеликой благодарностью, равно как и с самой искренней неприязнью. Не знаю, благодарить или проклинать моих тамошних учителей. Я провел среди них более двух лет и не могу согласиться с тем, что знания, приобретенные мною там, того стоили. То было бессмысленное и замкнутое прозябание, и порою в этом узилище меня одолевал страх, что Один покинул меня. Теперь, оглядываясь назад, я знаю, что мои страдания были всего лишь тенью того, что вынес Всеотец в своих неустанных поисках мудрости. Он принес в жертву свой глаз, чтобы испить из источника мудрости Ми-мира, он висел в муках на Мировом Древе, чтобы познать тайну рун, мне же пришлось претерпеть лишь одиночество, отчаяние, приступы голода и холода и скуку затверждения догматов. Мне предстояло выйти из монастыря святого Киарана, обогатившись знаниями, которые сослужат мне добрую службу во все дни моей жизни.
Разумеется, предполагалось, что все будет иначе. Я прибыл в монастырь святого Киарана как раб, нечеловек, ничто, работник. Будущее мое представлялось таким же унылым, как тот серый осенний день, когда я вошел в стены монастыря, а воздух уже был пронизан предвестьем зимы. Меня взяли как плату в рассрочку в счет долга, и моя единственная ценность состояла в работе, которую я должен был делать ради уменьшения недоимок моего хозяина. Я стал каменотесом, обычным работником среди прочих, и должен буду оставаться таковым, таскать и тесать камни, точить резцы, вязать веревки и крутить ворот, доколе по старости и немощи уже не смогу осилить столь тяжкой работы, если… Если только норны не соткали для меня иную судьбу.
Монастырь этот стоит наверху, на западном склоне хребта, над широкими, плавно текущими водами главной реки Ирландии. Как жилище короля Доннахада не было дворцом в обычном смысле этого слова, так и монастырь святого Киарана оказался не столь впечатляющим сооружением, как можно было вообразить по его названию. То была горстка маленьких каменных часовен на склоне холма, между которыми стояли унылые здания — жилье монахов, хранилище их книг и мастерские, и все это было окружено земляной насыпью, которую монахи именовали валом. По сути все очень скромно — тесные кельи, низкие двери, простая утварь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Больше цены чести, подумал я.
— Тогда хранитель монастырских сокровищ начал требовать от нас скота больше, чем давал нам, а ты знаешь, со скотиной нам не везло. Дальше — хуже, его преемник выдумал новый способ повысить свои доходы. Теперь монахи объезжают свои туаты каждую осень, привозя с собой священные реликвии на показ народу. Они надеются, что верующие заплатят им manchuine, монастырскую дань, чтобы настоятель мог продолжать строительство. Если хочешь знать, так, по-моему, понадобится еще два поколения, чтобы закончить эту работу. Монахи просят денег даже на то, чтобы платить проповедникам, которых они посылают куда-то в чужие страны.
Эти слова Маркана напомнили мне о Тангбранде, воинственном проповеднике, которого король Олав прислал в Исландию и который всем там осточертел. Но, не зная, какой веры старик-слуга, я промолчал.
— Когда священники собираются приехать в этот раз?
— Киаран — вот их святой, и праздник его в девятый день сентября. Значит, ждать их надо, наверное, в следующие две недели. А вот что наверняка, так это то, что Доннахад не сможет выплатить долг туата.
Почему-то я думал, что мощи святого Киарана состоят из останков — какая-нибудь, может статься, бедренная кость и череп. Я слышал, что люди Белого Христа почитают эти кости. Однако останки, с которыми монахи прибыли дней через десять дней, оказались вовсе не святой плотью. То было гнутое навершие епископского посоха и кожаная сумка, в которой, по их словам, все еще хранилась Библия их святого. Посох совершенно подтвердил слова Маркана о том, что монастырь тратит пропасть денег на прославление своего святого. Гнутый кусок древнего дерева завершался великолепной филигранью — конской головой из серебра, украшенной драгоценными камнями. Монахи, утверждая, что это и есть посох, которым пользовался сам Киаран, показывали нам, собравшимся у дома Доннахада, дивную эту работу, чтобы каждый видел и проникся почтением.
Странно, но к книге они относились с еще большим пиететом. Они говорили, что это — тот самый чудесный фолиант, который Киаран всегда носил при себе, читал во всякое время, вставая с первым светом, чтобы раскрыть его, и, углубившись в него, сидел над ним до ночи, редко отвлекаясь на стороннее. А дальше, сами того не желая, они напомнили мне о том дне, когда во Фродривере сено, скошенное моей матерью, не сохло после ливня, — они поведали о том, как однажды Киаран сидел подле своей кельи, и его вдруг позвали, и он, не подумав, оставил раскрытую книгу лежать на земле страницами к небу, а пока его не было, налетел сильный ливень. Так вот — вернувшись, он обнаружил, что вся земля вокруг мокрая, и только тонкие страницы остались совершенно сухими, и ни одна чернильная строка не расплылась.
В доказательство сказанного монахи расстегнули ремешки на кожаной сумке, торжественно вынули книгу и благоговейно показали нам неиспорченные страницы.
Эти рассказы произвели на людей Доннахада большое впечатление, пусть даже они не умели читать и распознать, так ли старо это рукописание. Это же пошло на пользу монахам, когда, стоя в своих бурых рясах на земляном полу в доме Доннахада, они завели неприятный разговор о долгах. Аббата, или настоятеля, представлял монастырский казначей, высокий, мрачный человек, от которого исходило ощущение полной непогрешимости, когда он говорил о своем деле. Мы с Марканом стоял поодаль, у стены, и я видел, что Доннахад смущен и пристыжен. Наверное, на кону стояла цена его чести. Доннахад молил монахов дозволить ему и его людям выплачивать задолженность в рассрочку. Он объяснял, что урожай опять принес одни убытки, но что он соберет столько, сколько сможет уделить, и будет привозить провизию в монастырь частями в течение зимы. А потом он предложил заклад: в доказательство серьезности своих намерений он одолжит монастырю своего единственного раба, так что цена моей работы будет залогом его годового долга.
Мрачный казначей посмотрел на меня, стоявшего у дальней стены. На мне уже не было ни цепи, ни кандалов, но шрамы, оставшиеся на запястьях, говорили сами за себя.
— Хорошо, — сказал он, — мы согласны, мы берем этого молодого человека взаймы, пусть поработает на нас, хотя не в наших правилах брать в монастырь рабов. Но сам блаженный Патрик был когда-то рабом, так что прецедент имеется.
И так я перешел из собственности Доннахада, ри туата Уа Далаигх, во владения монашеской общины святого Киарана.
ГЛАВА 17
По сей день вспоминаю время, проведенное в монастыре святого Киарана с превеликой благодарностью, равно как и с самой искренней неприязнью. Не знаю, благодарить или проклинать моих тамошних учителей. Я провел среди них более двух лет и не могу согласиться с тем, что знания, приобретенные мною там, того стоили. То было бессмысленное и замкнутое прозябание, и порою в этом узилище меня одолевал страх, что Один покинул меня. Теперь, оглядываясь назад, я знаю, что мои страдания были всего лишь тенью того, что вынес Всеотец в своих неустанных поисках мудрости. Он принес в жертву свой глаз, чтобы испить из источника мудрости Ми-мира, он висел в муках на Мировом Древе, чтобы познать тайну рун, мне же пришлось претерпеть лишь одиночество, отчаяние, приступы голода и холода и скуку затверждения догматов. Мне предстояло выйти из монастыря святого Киарана, обогатившись знаниями, которые сослужат мне добрую службу во все дни моей жизни.
Разумеется, предполагалось, что все будет иначе. Я прибыл в монастырь святого Киарана как раб, нечеловек, ничто, работник. Будущее мое представлялось таким же унылым, как тот серый осенний день, когда я вошел в стены монастыря, а воздух уже был пронизан предвестьем зимы. Меня взяли как плату в рассрочку в счет долга, и моя единственная ценность состояла в работе, которую я должен был делать ради уменьшения недоимок моего хозяина. Я стал каменотесом, обычным работником среди прочих, и должен буду оставаться таковым, таскать и тесать камни, точить резцы, вязать веревки и крутить ворот, доколе по старости и немощи уже не смогу осилить столь тяжкой работы, если… Если только норны не соткали для меня иную судьбу.
Монастырь этот стоит наверху, на западном склоне хребта, над широкими, плавно текущими водами главной реки Ирландии. Как жилище короля Доннахада не было дворцом в обычном смысле этого слова, так и монастырь святого Киарана оказался не столь впечатляющим сооружением, как можно было вообразить по его названию. То была горстка маленьких каменных часовен на склоне холма, между которыми стояли унылые здания — жилье монахов, хранилище их книг и мастерские, и все это было окружено земляной насыпью, которую монахи именовали валом. По сути все очень скромно — тесные кельи, низкие двери, простая утварь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92