— Вы правы, — подхватил Финбоу. — И последнее: что вы можете сказать о сотрудничестве Миллза и Гарнета?
— Это был грабёж средь бела дня! — горячо воскликнул Парфит. — Гарнет хотел заняться научными исследованиями, но у него не было ни гроша за душой. Миллз прослышал про его затруднения, подыскал ему тёпленькое местечко, а за это присвоил себе половину его заслуг. Миллз палец о палец не ударил. Он был полным профаном в науке. Самоуверенный болтун, вечно нёс несусветную чепуху или с умным видом изрекал прописные истины.
— Но ведь они опубликовали этот труд в соавторстве, — заметил Финбоу. — Миллз и Гарнет. Разве так принято в научных кругах, Бутби?
— Иногда маститые учёные публикуют работы в соавторстве с молодыми специалистами, которые работают под их руководством, — громко ответил Бутби. — Но в таких случаях они все-таки считают своим долгом внести какую-то лепту в общий труд.
— Миллз был глуп как пень, — возмутился Парфит. — С его данными ему вообще нечего было делать в науке. Но этого мало: после выхода работы в свет он стал называть её «мой труд». А когда Гарнет не присутствовал на научных конференциях, Миллз поднимался на кафедру и разглагольствовал о «результатах моих исследований»… и ему все сходило с рук. Господи, как все это было противно.
— А что он говорил о Гарнете в его присутствии? — спросил Финбоу.
— Он не раз говорил, будто Гарнет — живой пример того, чем может стать молодой человек заурядных способностей в руках талантливого учёного. На месте Гарнета я давно съездил бы ему по физиономии.
— Вряд ли, — пробормотал Финбоу вполголоса. — Ну, вот и все. Весьма благодарен, вы мне оказали большую услугу. Всего доброго. До свидания, Бутби. При всем моем к вам уважении я все же поостерегусь попадать к вам в лапы.
В такси по пути в Скотланд-Ярд Финбоу сказал с возмущением:
— Ну и подлец!
— Надеюсь, ты… — нерешительно начал я.
— Теперь меня не удивляет, — продолжал Финбоу с не свойственным ему глубоким волнением, — почему твои юные друзья не сожалеют о том, что Роджер убит. Какая низость! Слыть добряком и рубахой-парнем, делать вид, что принимаешь участие в судьбе начинающего учёного, и в то же время беззастенчиво красть его труды. И все это с самым благодушным видом, в лучших традициях диккенсовской старины. — И, немного успокоившись, Финбоу добавил своим обычным бесстрастным тоном: — Да-а, все мы, конечно, не ангелы. Но должен сказать, что такое полуосознанное мошенничество, которое Роджер творил под видом доброго дядюшки, претит мне лично больше всего. Все, что угодно, только не это!
— А что ты теперь думаешь об Уильяме? — спросил я.
— Уильям меня беспокоит, — признался он. — Судя по всему, у него были основания для убийства. Теперь я имею представление, что за человек был Роджер, и благодаря этому нам будет легче распутать клубок и выяснить мотивы преступления. Какой грязный тип этот Роджер! — Финбоу улыбнулся улыбкой человека, снисходительно взирающего с высоты на мирскую суету. — Один учёный говорил мне как-то, что мелкие интрижки и подсиживание распространены в мире учёных не меньше, чем в высших финансовых сферах. Я начинаю склоняться к тому, что он был недалёк от истины.
У ворот Скотланд-Ярда Финбоу оставил меня в такси, а сам направился в кабинет инспектора Аллена — одного из своих старых знакомых.
Он вернулся через час, когда я уже начал терять терпение. Но я был вознаграждён за своё долгое ожидание, угадав по тону, каким он давал указание шофёру везти нас на стадион, что визит к инспектору увенчался успехом.
— Так! — произнёс он, усаживаясь. — Потрудились мы сегодня на славу.
— А как прошёл разговор с инспектором? — полюбопытствовал я.
— Я убедил Аллена в том, что нет никакого смысла посылать в Норфолк людей из Центра, пока он лично не побывает на месте преступления. Возможно, он сам сумеет вырваться, чтобы осмотреть яхту и труп. А пока суд да дело, исход следствия — в руках Алоиза Беррелла, пошли ему, господи, здоровья. Аллен обещал также навести кое-какие справки для меня, — закончил он с явным удовлетворением.
— Прекрасно! — загорелся я. Одна мысль о том, что дело попадёт в руки педантичного, бездушного профессионала, приводила меня в трепет. — Как это тебе удалось? — спросил я.
— Я просто изложил ему все по порядку. Нельзя же кидать на это дело всю полицию, — заметил Финбоу.
— А что за справки ты просил навести? Финбоу улыбнулся.
— Во-первых, выяснить подробности пребывания мисс Тони в Ницце и поинтересоваться, что за уроки музыки она там брала, и, кроме того, я хочу знать, как Роджер проводил там своё время. Думаю, что кое-какая связь между тем и другим найдётся. Во-вторых, меня интересуют условия завещания, согласно которому Эвис и Роджер должны получить наследство.
Услышав снова имя Эвис, я буквально взбесился.
— Значит, ты все-таки натравил их на Эвис! — накинулся я на Финбоу.
— Иен, наивный ты человек, неужели ты сам не понимаешь, что им понадобится не более получаса, чтобы узнать всю подноготную любого из нас и без моей подсказки? Это же не игра в оловянных солдатиков. И Аллен не Алоиз Беррелл. Не в пример Берреллу он большая умница, — спокойно уговаривал меня Финбоу. — Самое главное сейчас — докопаться до истины, прежде чем будет заведено официальное досье по этому делу.
— Ну ладно, — сдался я. — Ты прав. Но Эвис…
— Эта милейшая особа сумеет за себя постоять, если понадобится, не бойся, — заверил меня Финбоу. — Кроме того, у неё есть утешитель — Кристофер… да и вы тоже.
Я улыбнулся и тут только осознал, что такси везёт нас на стадион.
— А зачем мы едем на стадион? — поинтересовался я. — Ведь сегодня нет матча.
— Именно поэтому мы и едем туда, — ответил он. — С тех пор как крикет лишился своей первозданной простоты и стал претенциозен, человеку, понимающему толк в игре, ничего другого не остаётся, как ехать на пустой стадион и грустить о спорте прежних дней. Или идти на встречу второразрядных провинциальных команд и с сожалением думать о будущем крикета.
— Ты хочешь сказать, что везёшь меня на стадион, заведомо зная, что сегодня нет игры? — недоверчиво спросил я.
— Именно это.
На стадионе мы облюбовали угол между небольшой гостиницей и павильоном. Ветерок шевелил траву. Солнце еле пробивалось сквозь тучи, и на душе становилось как-то грустно. Огромное счётное табло смотрело на нас мёртвыми, пустыми глазницами, и казалось, что сыграна последняя партия и не будет больше ни победителей, ни побеждённых.
— Однажды я был свидетелем, как Вулли на этом самом поле сделал восемьдесят семь пробежек, — сказал Финбоу. — После этого, что ни говори, любая игра — убожество. Совершенство неповторимо. Появившись на свет и достигнув наивысшего расцвета, крикет сделал своё дело — обогатил мир ещё одной интересной игрой, а теперь, выродившись, должен сойти со сцены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68