Приходится довольствоваться неполной комбинацией того и другого.
Я кивнул.
— Да, — заметил с улыбкой Финбоу, — не забыть бы сказать об этом Алоизу Берреллу. У него имеется записная книжечка, куда он заносит все великие мысли по криминалистике. Во всяком случае, исходя из известных мне фактов, я могу сказать пока только одно: убить Роджера мог любой из пяти гостей на яхте. Но это и дураку понятно. Главное же сейчас — выявить кое-какие психологические аспекты преступления.
— Например, — ввернул я, — зачем кому-то понадобилось убивать Роджера?
— Ну, на этот вопрос, я думаю, проще всего ответить, — откликнулся Финбоу.
— А какие ещё проблемы могут возникнуть? — настаивал я. — Что ты имеешь в виду?
— Обещаю, что буду делиться с тобой всем, что знаю сам. Даже своими подозрениями, — заявил Финбоу. — Таинственность напускают на себя только те, кому нечего сказать. Лично я не вижу ничего позорного в том, что могу оказаться на ложном пути. Насколько я понимаю ситуацию, любой из этих пяти молодых людей мог убить Роджера. Впрочем, Филипп — вряд ли, хотя это только догадка.
— Эвис не способна на убийство. Можешь смело исключить её из числа подозреваемых, — запротестовал я.
— Прелестная девушка, — произнёс Финбоу задумчиво. — А между прочим, что ты знаешь о Тони?
— Ничего, — ответил я.
— Она тоже довольно привлекательна. Странное впечатление она производит: такое волевое лицо и так экзотически размалёвано. Ну прямо-таки пещерная красотка.
Я рассмеялся, так как Финбоу всегда задевало, если его сарказм не встречал должной реакции. Затем я спросил:
— А что в этом деле тебя интригует больше всего?
— Сейчас я попробую изложить свои идеи на бумаге, — ответил Финбоу.
Через несколько минут он протянул мне листок, и я с волнением прочёл:
1) Почему не было сделано попытки бросить тень ни на одного из присутствовавших?
2) Почему убийца не воспользовался предложением сохранить происшедшее в тайне?
3) Почему Эвис и Кристофер избегают друг друга после убийства?
4) Почему Филипп и Тони так демонстративно ищут общества друг друга после убийства?
5) Что скрывается под внешним спокойствием Уильяма?
— Вот они, мои проблемы, — заметил Финбоу, пока я читал его записи. — Должен признаться, они меня интересуют гораздо больше, чем нагромождение фактов, в которых любой мало-мальски соображающий сыщик Скотланд-Ярда разберётся вдвое быстрее, чем я.
— Однако я вижу, — заметил я, — что каждый из пяти подозреваемых так или иначе затронут твоими вопросами. И они так хитро сформулированы, что преступник, кем бы он ни оказался, обязательно попадётся в расставленные тобой сети.
— А в этом, — сказал с улыбкой Финбоу, — и состоит искусство расследования.
Глава шестая
УИЛЬЯМ УЛЫБАЕТСЯ
Ленч прошёл невесело. Мы собрались в маленькой столовой, из раскрытых окон которой открывался вид на реку и унылые болота, зеленеющие в лучах солнца. Свежесть красок ясного дня ещё больше подчёркивала тревожное настроение и натянутость отношений — недомолвки… неожиданные паузы, — которые уже успели проявиться.
Мы еле уместились за столом, который явно не был рассчитан на семь персон. С плохо скрытым старанием пытались мы избегать каких-либо намёков на предмет, который занимал все наши мысли; никто ни словом не обмолвился об убийстве, но это нарочитое замалчивание было красноречивее любых слов. За столом Финбоу завёл непринуждённый разговор о крикете и о музыке, но остальные не поддержали его и с жадностью набросились на еду. Несмотря на трагедию, разыгравшуюся утром, мы ели с волчьим аппетитом. «Несмотря», я сказал? Это широко бытующее заблуждение. Глубокие переживания становятся иногда причиной непомерного аппетита, и, возможно, мы с остервенением поглощали жёсткий, как подошва, ростбиф именно благодаря тому, что стали участниками драматического события, а не вопреки этому.
Финбоу продолжал невозмутимо болтать о том о сём, и напряжённая атмосфера за столом заметно рассеялась. Однако всех нас преследовала навязчивая мысль, что эта гнетущая напряжённость в наших отношениях будет обостряться все больше и больше, пока не наступит развязка. Да, трапезу эту приятной не назовёшь. Присутствие миссис Тафтс, которая в другое время послужила бы мишенью для шуток, теперь только усугубляло нашу нервозность. Мы пытались делать вид, что нам весело, но сварливая толстуха угнетала нас своим присутствием. Она подавала на стол, недовольно ворча и не скрывая своего раздражения, а когда, неся фруктовый пирог, вдруг увидела, как Филипп гладит руку Тони, она просто вышла из себя. Она бросила пирог на стол и во весь голос завопила:
— Молодой человек, чем это вы там занимаетесь? Мы с Финбоу пытались урезонить её, но не тут-то было.
— Молодой человек, я вас спрашиваю, что вы такое делаете?
Филипп растерялся, но Тони пришла ему на выручку:
— Он гладил мою руку. И мне, между прочим, это нравится. А вам-то, собственно, что за дело?
Миссис Тафтс так и кипела от злости:
— Ну и повадки у нынешней молодёжи… гореть нам в геенне огненной за то, что мы терпим ваши грехи. Совсем распустились девицы. Вот задрать бы юбку да высечь…
Тут поднялся Финбоу.
— Дорогая миссис Тафтс, это очень достойные молодые люди, поверьте моему слову, просто их манеры несколько отличаются от того, что было в нашей молодости, — в этом весь их грех. Не судите же так сурово…
Но миссис Тафтс, как разъярённая фурия, набросилась на него:
— А вы мне рот не затыкайте, что хочу, то и говорю, моя воля, и, пока я служу в этом доме и кормлю вас, я имею право думать об этих размалёванных девицах все, что мне заблагорассудится. Пока я жива, никто не запретит мне говорить то, что я думаю.
И она опрометью выскочила из комнаты.
— Это моя вина, — заметил Финбоу. — Её бы следовало утопить втихую — и все, но, раз мы не можем этого сделать, придётся ублажать её, насколько возможно. Если она уйдёт отсюда, о нас пойдут суды и пересуды по всей округе.
Тони в ответ засмеялась, но, к моему удивлению, я уловил в этом смехе какую-то неприятную, истерическую нотку.
— Не по себе как-то становится, — сказала она, поджав свои ярко-красные губы, — когда приходится иметь дело с полицейским и экономкой, которые заведомо считают тебя хуже, чем ты есть.
— Она, вероятно, думает, что и убийство — твоих рук дело, — отозвался Уильям.
Впервые за столом было произнесено слово «убийство».
Тони криво усмехнулась и голос её дрогнул, когда она сказала:
— Гнусная и неуместная шутка, Уильям. Конечно, один из нас преступник — от этого никуда не денешься. Впрочем, это я так. Давайте споём, что ли. — И она, поднявшись из-за стола, запела своим хрипловатым голосом: «Ты счастье души моей».
Финбоу внимательно наблюдал за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Я кивнул.
— Да, — заметил с улыбкой Финбоу, — не забыть бы сказать об этом Алоизу Берреллу. У него имеется записная книжечка, куда он заносит все великие мысли по криминалистике. Во всяком случае, исходя из известных мне фактов, я могу сказать пока только одно: убить Роджера мог любой из пяти гостей на яхте. Но это и дураку понятно. Главное же сейчас — выявить кое-какие психологические аспекты преступления.
— Например, — ввернул я, — зачем кому-то понадобилось убивать Роджера?
— Ну, на этот вопрос, я думаю, проще всего ответить, — откликнулся Финбоу.
— А какие ещё проблемы могут возникнуть? — настаивал я. — Что ты имеешь в виду?
— Обещаю, что буду делиться с тобой всем, что знаю сам. Даже своими подозрениями, — заявил Финбоу. — Таинственность напускают на себя только те, кому нечего сказать. Лично я не вижу ничего позорного в том, что могу оказаться на ложном пути. Насколько я понимаю ситуацию, любой из этих пяти молодых людей мог убить Роджера. Впрочем, Филипп — вряд ли, хотя это только догадка.
— Эвис не способна на убийство. Можешь смело исключить её из числа подозреваемых, — запротестовал я.
— Прелестная девушка, — произнёс Финбоу задумчиво. — А между прочим, что ты знаешь о Тони?
— Ничего, — ответил я.
— Она тоже довольно привлекательна. Странное впечатление она производит: такое волевое лицо и так экзотически размалёвано. Ну прямо-таки пещерная красотка.
Я рассмеялся, так как Финбоу всегда задевало, если его сарказм не встречал должной реакции. Затем я спросил:
— А что в этом деле тебя интригует больше всего?
— Сейчас я попробую изложить свои идеи на бумаге, — ответил Финбоу.
Через несколько минут он протянул мне листок, и я с волнением прочёл:
1) Почему не было сделано попытки бросить тень ни на одного из присутствовавших?
2) Почему убийца не воспользовался предложением сохранить происшедшее в тайне?
3) Почему Эвис и Кристофер избегают друг друга после убийства?
4) Почему Филипп и Тони так демонстративно ищут общества друг друга после убийства?
5) Что скрывается под внешним спокойствием Уильяма?
— Вот они, мои проблемы, — заметил Финбоу, пока я читал его записи. — Должен признаться, они меня интересуют гораздо больше, чем нагромождение фактов, в которых любой мало-мальски соображающий сыщик Скотланд-Ярда разберётся вдвое быстрее, чем я.
— Однако я вижу, — заметил я, — что каждый из пяти подозреваемых так или иначе затронут твоими вопросами. И они так хитро сформулированы, что преступник, кем бы он ни оказался, обязательно попадётся в расставленные тобой сети.
— А в этом, — сказал с улыбкой Финбоу, — и состоит искусство расследования.
Глава шестая
УИЛЬЯМ УЛЫБАЕТСЯ
Ленч прошёл невесело. Мы собрались в маленькой столовой, из раскрытых окон которой открывался вид на реку и унылые болота, зеленеющие в лучах солнца. Свежесть красок ясного дня ещё больше подчёркивала тревожное настроение и натянутость отношений — недомолвки… неожиданные паузы, — которые уже успели проявиться.
Мы еле уместились за столом, который явно не был рассчитан на семь персон. С плохо скрытым старанием пытались мы избегать каких-либо намёков на предмет, который занимал все наши мысли; никто ни словом не обмолвился об убийстве, но это нарочитое замалчивание было красноречивее любых слов. За столом Финбоу завёл непринуждённый разговор о крикете и о музыке, но остальные не поддержали его и с жадностью набросились на еду. Несмотря на трагедию, разыгравшуюся утром, мы ели с волчьим аппетитом. «Несмотря», я сказал? Это широко бытующее заблуждение. Глубокие переживания становятся иногда причиной непомерного аппетита, и, возможно, мы с остервенением поглощали жёсткий, как подошва, ростбиф именно благодаря тому, что стали участниками драматического события, а не вопреки этому.
Финбоу продолжал невозмутимо болтать о том о сём, и напряжённая атмосфера за столом заметно рассеялась. Однако всех нас преследовала навязчивая мысль, что эта гнетущая напряжённость в наших отношениях будет обостряться все больше и больше, пока не наступит развязка. Да, трапезу эту приятной не назовёшь. Присутствие миссис Тафтс, которая в другое время послужила бы мишенью для шуток, теперь только усугубляло нашу нервозность. Мы пытались делать вид, что нам весело, но сварливая толстуха угнетала нас своим присутствием. Она подавала на стол, недовольно ворча и не скрывая своего раздражения, а когда, неся фруктовый пирог, вдруг увидела, как Филипп гладит руку Тони, она просто вышла из себя. Она бросила пирог на стол и во весь голос завопила:
— Молодой человек, чем это вы там занимаетесь? Мы с Финбоу пытались урезонить её, но не тут-то было.
— Молодой человек, я вас спрашиваю, что вы такое делаете?
Филипп растерялся, но Тони пришла ему на выручку:
— Он гладил мою руку. И мне, между прочим, это нравится. А вам-то, собственно, что за дело?
Миссис Тафтс так и кипела от злости:
— Ну и повадки у нынешней молодёжи… гореть нам в геенне огненной за то, что мы терпим ваши грехи. Совсем распустились девицы. Вот задрать бы юбку да высечь…
Тут поднялся Финбоу.
— Дорогая миссис Тафтс, это очень достойные молодые люди, поверьте моему слову, просто их манеры несколько отличаются от того, что было в нашей молодости, — в этом весь их грех. Не судите же так сурово…
Но миссис Тафтс, как разъярённая фурия, набросилась на него:
— А вы мне рот не затыкайте, что хочу, то и говорю, моя воля, и, пока я служу в этом доме и кормлю вас, я имею право думать об этих размалёванных девицах все, что мне заблагорассудится. Пока я жива, никто не запретит мне говорить то, что я думаю.
И она опрометью выскочила из комнаты.
— Это моя вина, — заметил Финбоу. — Её бы следовало утопить втихую — и все, но, раз мы не можем этого сделать, придётся ублажать её, насколько возможно. Если она уйдёт отсюда, о нас пойдут суды и пересуды по всей округе.
Тони в ответ засмеялась, но, к моему удивлению, я уловил в этом смехе какую-то неприятную, истерическую нотку.
— Не по себе как-то становится, — сказала она, поджав свои ярко-красные губы, — когда приходится иметь дело с полицейским и экономкой, которые заведомо считают тебя хуже, чем ты есть.
— Она, вероятно, думает, что и убийство — твоих рук дело, — отозвался Уильям.
Впервые за столом было произнесено слово «убийство».
Тони криво усмехнулась и голос её дрогнул, когда она сказала:
— Гнусная и неуместная шутка, Уильям. Конечно, один из нас преступник — от этого никуда не денешься. Впрочем, это я так. Давайте споём, что ли. — И она, поднявшись из-за стола, запела своим хрипловатым голосом: «Ты счастье души моей».
Финбоу внимательно наблюдал за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68