ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Обои, обои... отбивает такт его рука... обои, обои... гобеленчик с
пасторальной пастушеской сценкой... обои, обои... абажур... обои,
обои... она на диване, отбивает такт ногой... Он поднял голову, смотрит
на ее ноги, на вздрагивающее тело... смотрит... встает... гасит свет...
И я так вставал, гасил свет, шел к тебе, Том, где же ты?
Хлопнула дверь, Тамара влетела в комнату. Шуба, шапка, между ними бе-
лозубая улыбка. Она схватила меня, крепко обняла, прижалась мокрым от
снега лицом и стала шептать, целуя:
- Пришел, мой родной, господи, наконец-то, почему не позвонил, не
предупредил, я бы приготовила чего-нибудь вкусненькое, дурачок, сидит
тут один, убрал все, так чисто. Эх, выпить бы сейчас по такому случаю...
- Я купил.
- Что же ты молчишь? Давай скорей и музыку найди.
Пока я ходил на кухню, она скинула шубу, шапку, сапоги, достала бока-
лы. Открыли вино, нарезал сыр, колбасу, разлил вино по бокалам.
- Ну, - радостно улыбнулась Тамара, - за тебя, за твое здоровье, не
болей.
И разом осушила бокал.
- Ты надолго? - спросила она на выдохе.
- Завтра надо ехать.
- Когда вернешься?
- Месяца через три.
- Как же я без тебя тут? - она капризно надула губы. - Сидит, как би-
рюк, даже не поцеловал...
Я встал и погасил свет.
Она кричала от нетерпения, стаскивая с себя одежду, мы бросились друг
к другу, и нам было сильно, и нам было горячо... горячо до обжигающего
изнеможения...
- Принеси покурить и выпить, если осталось, - ленивым голосом сказала
она в темноте.
Я зажег ночничок, принес бокалы, закурил сигарету и передал ее Тама-
ре.
- Слушай, ты стал еще толще. Толстый, мерзкий, фу. И больницей от те-
бя пахнет.
Я взглянул на нее и только сейчас понял, как она пьяна. Размазанная
тушь на припухлых веках, масляные глазки, влажно вокруг губ, бессмыслен-
ная улыбка. Она никогда не умела курить, держала сигарету неловко - не
кончиками пальцев, а где-то у ладони, затягиваясь, пыхтела дымом, как
пыльным облачком, когда наступишь на сухой гриб дедушкин табак.
- Где ты была? - спросил я тихо.
Она отвернулась:
- На семинаре, тебе же сказали.
- Откуда ты знаешь, что мне сказали? Выходит, тебе передали, что я
звонил?
- Не придирайся к словам.
- Может, у тебя был семинар с этим художником? - я показал рукой на
бумажные салфетки.
Она расхохоталась.
- Угадал. Борис тоже там был.
- А какое отношение он имеет к семинару?
- Ну, как ты не понимаешь? Боря у нас в институте оформляет всякие
диаграммы, лозунги, плакаты...
- А потом?
- А потом мы пошли в ресторан.
- Что же он не создал очередную серию твоих портретов? Салфеток не
подали?
- Настроения не было. Борис очень, очень талантливый. И шьет все сам
себе, и рисует, и режет по дереву. У него такие красивые, такие сильные
руки. Руки Мастера, как он говорит.
- Любит он тебя.
- Да, он уверенный, знает , что хочет. И кого.
- Тебя, например?
- Еще как. Приглашал летом поехать на раскоп в Керчь к знакомым архе-
ологам.
- Ну, а ты?
- Я согласилась. У меня отгулов много накопилось - это же интересней-
шие люди.
- А как же я?
- Тебе на юг нельзя, ты же сам говорил.
- А как же мы? - спросил я глухо.
Тамара помолчала.
- А нас давно нет, Валерий, неужели ты ничего не понял тогда на новый
год? Помнишь я к тебе пришла, а ты развлекался там со своей чахоточной
зазнобой? Я этим была настолько потрясена, что тут же позвонила Борису и
мы встретились с ним в мастерской...
Она стала вытирать пододеяльником набегающие слезы и, негромко всхли-
пывая, продолжала:
- Ты не представляешь себе, какой Борис добрый , как он о тебе
расспрашивал: ведь это он уговаривал меня не рвать с тобой, просил по-
нять, как тебе будет тяжело одному, как ты талантлив, он, оказывается,
видел твои фильмы.
- У тебя с ним что-нибудь было?
Тамара ответила не сразу:
- Было... Один раз... Не подумай только, что это имеет хоть какое-то
значение. У тебя тоже... Но ты должен, понимаешь, должен понять, что это
была случайность, ни я, ни он не хотели этого сознательно, просто так
получилось. А тут еще... Ты, конечно, можешь думать что угодно, но я
опять беременна.
- Не понял.
- А что тут непонятного? Помнишь, ты как-то сбежал после тихого часа?
Ну вот...
- Что же ты раньше молчала?
- Я не была уверена.
- Сколько?
Тамара пожала плечами.
- Недель шесть-семь.
- Что делать будем?
- А что делать? Не оставлять же - ведь мы пьяные были, а ты больной к
тому же...
- Но я уезжаю.
- Сама все сделаю... - она задумалась, потом спросила: - А что, твою
там, в больнице, Мариной зовут?
- С чего ты взяла?
- У вас наверняка тоже что-то было. Ты меня, когда целовал, Мариной
назвал. Так что мы квиты.
- Я?.. - я удивился. - Нет, ту девушку Надя зовут, а Марина... Марина
- героиня моего нового киносценария, немая девушка, не совсем немая - у
нее было сильное потрясение во время войны, попала под бомбежку и перес-
тала говорить. Потом выросла, влюбилась, ей показалось, что тот, кому
она все отдала, ее предал, разлюбил, и она заговорила.
- А так бывает?
- Говорят, бывает, впрочем, какое это имеет значение?
- Имеет. Если бы ты также сильно любил меня, онемел бы от того, что я
тебе рассказала.

Глава тридцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава тридцатая
Утром она ушла на работу, когда я еще не проснулся или делал вид, что сплю.
Тамара чмокнула меня в щеку, сказала в ухо: "Позвони" - и хлопнула дверью. Я
открыл глаза и долго смотрел в белый потолок...
...и голосом, сладким, как патока, льют яд...
Строки рождались сами, они не придумывались, они были готовы, настало время им
быть, только каждая пауза после вспыхнувшей строки была черной и бесконечно
усталой.
...и голосом, сладким, как патока, льют яд
Как пронзительна боль пониманья!
я ложусь, заостряясь лицом,
и висящие трещинки потолка изучаю
Безразличья личина больничная
маской сковывает лицо -
тише качка сердечная,
только рядышком с шеей
волна отвращенья
слизисто холодна,
судорожна червями
постепенно тает
вот уже ничего не мешает
ребер мерный прибой ворошит воздух
ты легла рядом
ласточка предстоящего - первое касание
губы набухли жаждой - властвуй!
тяжелое, как вечернее солнце, одеяло
касаюсь сокровенности глухой,
шепчу заклятья
и утыкаюсь головой
в колени платья
и губы мои - твои
и руки мои - твои
и чувство мое - эхо твое
твои
О, сладкий стон вершины чувства!
И песня тела - песней песнь!
я рассеян, как вселенная,
и легко
точно после очищения
от грехов
ты - священник мой
сигарета одна на двоих
но опять
как гвоздем по глазам
губы твои
голосом, сладким, как патока
льют яд
Я закрыл глаза, полежал немного, потом не торопясь, размеренно встал, умылся,
побрился, позавтракал и сложил вещи в рюкзак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46