Ты не бойся смерти,
ее придумали люди, потому что они сами смертны. Ты шел равномерной пос-
тупью, а я спотыкался, догонял, падал и вновь поднимался...
- Ты чего помрачнел? Или в стакане мало? Давай, добавлю? - по-своему
истолковала мою задумчивость Надя.
Мы уже выпили за новый год, по очереди чокнувшись с тетей Пашей, и
сова сидели за больничной тумбочкой, сдержанно исполнявшей роль празд-
ничного стола. Ответить Наде я не успел, где-то хлопнула дверь и по ко-
ридору застучали женские каблучки. Нина мгновенно дунула на свечу, Надя
схватила меня за руку и прижалась ко мне всем телом. В темноте по-цер-
ковному запахло воском. Когда каблучки простучали мимо, Надя, рассабив-
шись, но не отстраняясь, тихо расхохоталась:
- Валерка, пойдем, я тебя спрячу к себе под одеяло.
Егор опять зажег свечу.
- Ой, совсем забыла, всю память лекарства отшибли, - вскочила Екате-
рина Павловна. - Я же хотела вас лимончиком угостить, сейчас нарежу.
- Какой же лимончик без коньячка? - зашевелилась тетя Паша. - Егоруш-
ка, сынок, подь суды, мне тут на лечение принесли флакончик, так дос-
тань, раскупорь, давай полечимся.
- Бабуля, старая ты моя, как черепаха, и мудрая, как слониха, да что-
бы мы без тебя делали? - засопел Егор. - Спасибо, уважила. - Бог спасет,
живите, дети мои, в любви и согласии.
И стало весело. Нина величаво и бесшумно плясала лезгинку, Надя изоб-
ражала ее кавалера, а мы с Егором тихо подпевали и прихлопывали в ладо-
ши.
Позже пошли курить на лестницу. Надя схватила меня за руку и потащила
на лестничную клетку ниже этажом. Она вскочила на низкий подоконник и
положила мне руки на плечи. Губы сами нашли друг друга. Надя нетерпеливо
задышала, распахнула халат, лифчика на ней не было, и прижала мою голову
к своей груди. Она зарывалась пальцами в мой затылок и горячо шептала:
- Милый ты мой, оба мы несчастные, только я могу понять тебя, раз уж
мы с тобой такие порченые, я же знаю, твоя жена злая, недобрая, видела
ее, да и меня кто замуж возьмет в моем Загорянске, сто первый километр
от Москвы, вся рвань собралась, воры да хулиганы, на танцы не сходишь,
только и знаешь: фабрика да магазин, поцелуй ты меня покрепче, нет, не
больно мне, сладко мне...
Сверху по лестнице слетел Егор:
- И побежали, побежали, побежали, - прошипел он на ходу.
В свете уличного фонаря блеснули его страшные, навыкате, глаза.
В моей палате не спали. Над кроватью Аркадия Комлева горел само-
дельный ночничок.
- А я говорю вам, что вы не правы, - волновался Гальштейн.
Он, как мог, приглушал свой голос и поэтому не столько тихо говорил,
сколько громко шипел.
- Чегой-то я не прав? - мрачно и гулко возражал ему Сажин, прораб,
что жаловался главврачу на беспорядки. - Ты хоть сообрази, дурья голова,
если бы товарищ Сталин знал, что война начнется, да разве допустил бы он
немца до Москвы? Не докладывали ему, обманывали, чуешь?
- То есть как не докладывали? А сколько кадровых военных репрессиро-
вали, расстреляли по его указанию?
- И правильно делали, еще жестче надо было, это еще с Ленина нача-
лось, когда он Каплан помиловал.
- Почему вы решили, что Ленин помиловал Каплан?
- Потому что я с Каплан лично встречался.
- Не может этого быть!
- Может... Она после помилования свой срок отбыла и работала библио-
текаршей в Таганской тюрьме, а мы к ней от месткома ходили с просьбой,
чтобы она перед нашими строителями выступила с воспоминаниями...
- ...как она в Ленина стреляла? Я же сам читал, что ее расстреляли, -
уже с каким-то отчаянным удивлением взмолился Гальштейн.
- Читал он, видите ли! Небось, такие же, как ты, обрезанные, и писали
то, что ты читал, - Сажин не на шутку взъярился и уже сел в постели, но
его остановил Леха Шатаев.
- Мужики, вы бы хоть в новогоднюю ночь не лаялись! Кончайте парашу
разводить.
Сажин посмотрел на Леху, махнул рукой и улегся, отвернувшись от
Гальштейна.
Тот миролюбиво прошипел:
- Извините, товарищ, я попрошу жену, она принесет мне книжку и вы са-
ми убедитесь, хорошо?
Сажин не ответил.
Леха, дотянувшись рукой через проход между кроватями, ткнул меня в
плечо:
- Ты где шлялся, полуночник?
- Разве это расскажешь, Алеша? - вздохнул я, с новой силой ощутив гу-
бами упругие соски Надиных грудей и ее горячие руки на моем затылке.
- Повезло, - по-своему истолковал мой вздох Леха.
- Разврат, - не открывая глаз. буркнул Сажин.
- А вот, мужики, в самом деле вопрос, - сказал Костя Веселовский. Его
положили на место Егора Болотникова. У Кости седые волосы, румянец, как
нарисованный, и голубые, как джинсы, глаза. - Если бабу свою с мужиком
застанешь - кого первого бить?
- Ясно, что хахаля, бабу всегда успеешь, - весело потер руки Леха.
- А ты пошли ее на стройку в три смены пахать, небось, не будет дурь
в голову лезть, - откликнулся Сажин.
- И причем тут мужик? Сучка не захочет, кобель не вскочит, - сказал
Титов.
- Трудно сказать, - подал голос Аркадий. - Вот я прожил с женой, счи-
тай, всю жизнь, троих короедов наштопали. Денег стало не хватать, пяте-
рых одеть, обуть надо - вот я и завербовался на Север по контракту. С
женой договорились обо всем - на три года всего. Через год я в отпуск
должен был ехать, она мне пишет, не приезжай, я сама к тебе приеду, а
потом написала, что с работы не отпустили. Ну, я подумал, что без отпус-
ка как-нибудь обойдусь да и невыгодно это, билет один сколько стоит, да
тут еще одно письмо получил. От брата. Я как прочитал, так и сел - заве-
ла себе моя ненаглядная.
- Паскуда, - процедил Леха.
- Пошел я к парторгу, письмо показал, контакт хочу разорвать, говорю.
Парторг понял, разрешил. Вот я ехал на материк девять суток и все девять
дней и ночей думал - кого бить-винить?
Аркадий смолк.
- Ну, и кого? - не выдержал Костя.
- Так и не решил. Поезд рано пришел, в шесть утра, я свалился, как
снег на голову. Они спали. Он-то парень еще, моложе ее на семь лет. Я
бутылку достал, садись, говорю, выпьем. Потом спросил его, у тебя
серьезно с ней? Да, отвечает. Женишься? Да, говорит. Тогда, говорю, со-
вет вам да любовь. И ушел. А жить-то негде. Комнату снимал, выпивать на-
чал, а закуска какая? Сырок плавленный да кусок колбасы. С дурой своей
лаялся до хрипоты. Вещи мои не отдавала, штаны, пиджаки детям, говорит,
оставь. Озверел я тогда, убил бы ее, но детей пожалел. Правда, раз серд-
це дрогнуло. Приехали мы с ней на кладбище, помянуть надо было тещу, а
тут сорок дней. Могилку поправили, я оградку покрасил, как полагается,
потом присели, я ее спросил: может, вернешься? Она заревела: нет, гово-
рит. Сказала бы да, жили бы и сейчас вместе. А так - отрубило. Но пере-
живал я, да и с пьянкой этой допрыгался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
ее придумали люди, потому что они сами смертны. Ты шел равномерной пос-
тупью, а я спотыкался, догонял, падал и вновь поднимался...
- Ты чего помрачнел? Или в стакане мало? Давай, добавлю? - по-своему
истолковала мою задумчивость Надя.
Мы уже выпили за новый год, по очереди чокнувшись с тетей Пашей, и
сова сидели за больничной тумбочкой, сдержанно исполнявшей роль празд-
ничного стола. Ответить Наде я не успел, где-то хлопнула дверь и по ко-
ридору застучали женские каблучки. Нина мгновенно дунула на свечу, Надя
схватила меня за руку и прижалась ко мне всем телом. В темноте по-цер-
ковному запахло воском. Когда каблучки простучали мимо, Надя, рассабив-
шись, но не отстраняясь, тихо расхохоталась:
- Валерка, пойдем, я тебя спрячу к себе под одеяло.
Егор опять зажег свечу.
- Ой, совсем забыла, всю память лекарства отшибли, - вскочила Екате-
рина Павловна. - Я же хотела вас лимончиком угостить, сейчас нарежу.
- Какой же лимончик без коньячка? - зашевелилась тетя Паша. - Егоруш-
ка, сынок, подь суды, мне тут на лечение принесли флакончик, так дос-
тань, раскупорь, давай полечимся.
- Бабуля, старая ты моя, как черепаха, и мудрая, как слониха, да что-
бы мы без тебя делали? - засопел Егор. - Спасибо, уважила. - Бог спасет,
живите, дети мои, в любви и согласии.
И стало весело. Нина величаво и бесшумно плясала лезгинку, Надя изоб-
ражала ее кавалера, а мы с Егором тихо подпевали и прихлопывали в ладо-
ши.
Позже пошли курить на лестницу. Надя схватила меня за руку и потащила
на лестничную клетку ниже этажом. Она вскочила на низкий подоконник и
положила мне руки на плечи. Губы сами нашли друг друга. Надя нетерпеливо
задышала, распахнула халат, лифчика на ней не было, и прижала мою голову
к своей груди. Она зарывалась пальцами в мой затылок и горячо шептала:
- Милый ты мой, оба мы несчастные, только я могу понять тебя, раз уж
мы с тобой такие порченые, я же знаю, твоя жена злая, недобрая, видела
ее, да и меня кто замуж возьмет в моем Загорянске, сто первый километр
от Москвы, вся рвань собралась, воры да хулиганы, на танцы не сходишь,
только и знаешь: фабрика да магазин, поцелуй ты меня покрепче, нет, не
больно мне, сладко мне...
Сверху по лестнице слетел Егор:
- И побежали, побежали, побежали, - прошипел он на ходу.
В свете уличного фонаря блеснули его страшные, навыкате, глаза.
В моей палате не спали. Над кроватью Аркадия Комлева горел само-
дельный ночничок.
- А я говорю вам, что вы не правы, - волновался Гальштейн.
Он, как мог, приглушал свой голос и поэтому не столько тихо говорил,
сколько громко шипел.
- Чегой-то я не прав? - мрачно и гулко возражал ему Сажин, прораб,
что жаловался главврачу на беспорядки. - Ты хоть сообрази, дурья голова,
если бы товарищ Сталин знал, что война начнется, да разве допустил бы он
немца до Москвы? Не докладывали ему, обманывали, чуешь?
- То есть как не докладывали? А сколько кадровых военных репрессиро-
вали, расстреляли по его указанию?
- И правильно делали, еще жестче надо было, это еще с Ленина нача-
лось, когда он Каплан помиловал.
- Почему вы решили, что Ленин помиловал Каплан?
- Потому что я с Каплан лично встречался.
- Не может этого быть!
- Может... Она после помилования свой срок отбыла и работала библио-
текаршей в Таганской тюрьме, а мы к ней от месткома ходили с просьбой,
чтобы она перед нашими строителями выступила с воспоминаниями...
- ...как она в Ленина стреляла? Я же сам читал, что ее расстреляли, -
уже с каким-то отчаянным удивлением взмолился Гальштейн.
- Читал он, видите ли! Небось, такие же, как ты, обрезанные, и писали
то, что ты читал, - Сажин не на шутку взъярился и уже сел в постели, но
его остановил Леха Шатаев.
- Мужики, вы бы хоть в новогоднюю ночь не лаялись! Кончайте парашу
разводить.
Сажин посмотрел на Леху, махнул рукой и улегся, отвернувшись от
Гальштейна.
Тот миролюбиво прошипел:
- Извините, товарищ, я попрошу жену, она принесет мне книжку и вы са-
ми убедитесь, хорошо?
Сажин не ответил.
Леха, дотянувшись рукой через проход между кроватями, ткнул меня в
плечо:
- Ты где шлялся, полуночник?
- Разве это расскажешь, Алеша? - вздохнул я, с новой силой ощутив гу-
бами упругие соски Надиных грудей и ее горячие руки на моем затылке.
- Повезло, - по-своему истолковал мой вздох Леха.
- Разврат, - не открывая глаз. буркнул Сажин.
- А вот, мужики, в самом деле вопрос, - сказал Костя Веселовский. Его
положили на место Егора Болотникова. У Кости седые волосы, румянец, как
нарисованный, и голубые, как джинсы, глаза. - Если бабу свою с мужиком
застанешь - кого первого бить?
- Ясно, что хахаля, бабу всегда успеешь, - весело потер руки Леха.
- А ты пошли ее на стройку в три смены пахать, небось, не будет дурь
в голову лезть, - откликнулся Сажин.
- И причем тут мужик? Сучка не захочет, кобель не вскочит, - сказал
Титов.
- Трудно сказать, - подал голос Аркадий. - Вот я прожил с женой, счи-
тай, всю жизнь, троих короедов наштопали. Денег стало не хватать, пяте-
рых одеть, обуть надо - вот я и завербовался на Север по контракту. С
женой договорились обо всем - на три года всего. Через год я в отпуск
должен был ехать, она мне пишет, не приезжай, я сама к тебе приеду, а
потом написала, что с работы не отпустили. Ну, я подумал, что без отпус-
ка как-нибудь обойдусь да и невыгодно это, билет один сколько стоит, да
тут еще одно письмо получил. От брата. Я как прочитал, так и сел - заве-
ла себе моя ненаглядная.
- Паскуда, - процедил Леха.
- Пошел я к парторгу, письмо показал, контакт хочу разорвать, говорю.
Парторг понял, разрешил. Вот я ехал на материк девять суток и все девять
дней и ночей думал - кого бить-винить?
Аркадий смолк.
- Ну, и кого? - не выдержал Костя.
- Так и не решил. Поезд рано пришел, в шесть утра, я свалился, как
снег на голову. Они спали. Он-то парень еще, моложе ее на семь лет. Я
бутылку достал, садись, говорю, выпьем. Потом спросил его, у тебя
серьезно с ней? Да, отвечает. Женишься? Да, говорит. Тогда, говорю, со-
вет вам да любовь. И ушел. А жить-то негде. Комнату снимал, выпивать на-
чал, а закуска какая? Сырок плавленный да кусок колбасы. С дурой своей
лаялся до хрипоты. Вещи мои не отдавала, штаны, пиджаки детям, говорит,
оставь. Озверел я тогда, убил бы ее, но детей пожалел. Правда, раз серд-
це дрогнуло. Приехали мы с ней на кладбище, помянуть надо было тещу, а
тут сорок дней. Могилку поправили, я оградку покрасил, как полагается,
потом присели, я ее спросил: может, вернешься? Она заревела: нет, гово-
рит. Сказала бы да, жили бы и сейчас вместе. А так - отрубило. Но пере-
живал я, да и с пьянкой этой допрыгался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46