Бедняга Асирае давно подписал себе смертный приговор, и в городе гадают лишь о том, застрелят его, удавят или утопят…
Собственно, анализы уже закончены, и выводы наводят на грустные размышления. Для кого-то не существует ни чужого суверенитета, ни международного права. Однако я не такой кретин, чтобы сломя голову мчаться к адмиралу Такибае. Что на уме у этих черных обезьян, ведает лишь сам дьявол.
Конечно, я приму все меры предосторожности, чтобы в общество не просочились сведения, известные пока нам троим: мне и моим ассистентам Маи Тао и Уоки.
Жители Угимбы погибли от отравляющих веществ, подобных тем, что находятся на вооружении армии США. ОВ мог занести ветер с Пальмовых островов, которые Такибае сдал в аренду подставной компании по переработке копры. Уж мне-то во всяком случае известно, что под вывеской компании скрываются люди из Пентагона…
Жить, поминутно ощущая, что ты лишь мокрица под чужим каблуком, — можно ли вынести это?..
Капитан Грей предупредил меня, что несет за м-ра Кордову полную ответственность и скорее пожертвует головой далай-ламы, чем своей собственной.
— Я плохо понимаю иносказания, капитан. Валяйте напрямик!
— Пока мы не придем в Куале, вам и вашим спутникам не следует ошиваться на палубе. Ваше дело жрать, спать и играть в покер…
Каюта была шикарной. Деревянная мебель, хлопчатобумажное постельное белье. Свой туалет, своя душевая, два огромных иллюминатора. При необходимости тут можно было бы прожить месяц, не то что два дня.
Я объяснил Око-Омо и Игнасио, что мы пользуемся любезностью хозяина яхты, но по некоторым соображениям нам запрещено выходить на палубу.
Око-Омо пожал плечами и уткнулся в книгу, а Игнасио попросил стюарда раздобыть гитару.
Гитара была принесена, превосходный инструмент, инкрустированный серебром и перламутром, и мы долго наслаждались игрой и пением Игнасио.
Уже в сумерках к нам постучал капитан Грей.
— Мистер Фромм, мне велено проводить вас к хозяину!..
Мы вышли на палубу. Дул свежий ветер, яхта медленно скользила по черно-зеленым волнам. На фоне лунного, светло-серого неба темнели горные хребты.
М-р Кордова в голубом спортивном трико, подчеркивавшем линии его крепкого, мускулистого тела, ходил по каюте, опустив голову и заложив руки за спину.
Каюта поражала роскошью. Стены обиты шелком с изображениями гейш, под потолком — хрустальная люстра в виде медузы. Был здесь и камин, украшенный мрамором и бронзой. По бокам от него теснились телефоны, компьютер, печатающие аппараты и экраны телевизоров.
Блеснули глаза, усы искривились двусмысленной улыбкой.
— Садитесь, мистер Фромм, — сказал Кордова и сам сел в глубокое кресло. — Коньяк, виски, сухой мартини?
Я отрицательно покачал головой.
— Я и сам обхожусь без этой дряни, — согласился Кордова, — но бывает, что и надираюсь, как в молодости. Молите бога, чтоб я не сболтнул сегодня чего-нибудь лишнего. Лишнее — всегда мусор. И кто-то платит за каждую нашу слабость.
— Не люблю слушать чужие секреты, — сказал я, желая пробудить к себе симпатию. Меня тяготил разговор, где я пасовал чужие мячи.
— Это хорошо, — кивнул Кордова. — Секреты и преступления отягощают жизнь. А жизнь и без того утомительная штука.
— Вне надежды она вообще невыносима. Наверно, оттого мы готовы уступить все, кроме надежды.
— Надежда — это перспектива. А если перспективы нет? Если не хочется больше никаких перспектив?
— Вы просто устали, — я боялся, что неосторожным словом вызову раздражение миллионера. — Когда расслабляешься, обрушивается усталость, накопившаяся за годы.
Он не расслышал или не понял меня.
— Я работаю по семнадцать часов в сутки и если слегка развлекаюсь, то ведь это не отдых, совсем не отдых! Всё — функция отныне, решительно все…
Он наполнил бокалы, но к вину даже не притронулся, застыв в задумчивости.
— Кажется, яхта встала на якорь.
— Какая необходимость плыть среди ночи? — Кордова пригладил волосы на висках. — Не надо торопиться. Весь район от Вококо до Утунги оцеплен. Зона заражения… Нечто, от чего люди подыхают в пять минут…
Поколебавшись, я спросил, что имеется в виду.
Кордова засмеялся и вдруг резко оборвал смех, глядя на меня исподлобья. Мне стало не по себе. И даже догадавшись, что Кордова сильно пьян, я не мог унять тревогу.
Миллионер встал, прошел до камина, включил телевизор, поманипулировал рычажками. Махнул мне, подзывая…
Я увидел на экране свою каюту, Око-Омо и Игнасио, играющего на гитаре, услышал его голос.
Щелчок — женщина, стоя вполоборота перед ванной, натирает мазью массивные ноги… Изображение приблизилось — я узнал Шарлотту, жену доктора Мэлса.
Я ожидал, что увижу сейчас и самого доктора, с брезгливостью чувствуя, что это нехорошо — подсматривать за людьми. Однако увидел другое — просторную каюту с картинами по стенам и скульптурой а-ля-антик. Посреди каюты в короткой пижаме стоял Герасто. Одною рукой он держал какой-то документ, а другой неторопливо надевал очки. Появилась Гортензия. Она говорила что-то, жестикулируя энергично…
Кордова погасил экран.
— Можно было бы подробно пронаблюдать за двуногими актерами, но признаюсь вам: скучно. Наедине всякая мразь подобна другой. Я давно изучаю человекообразное и скажу твердо: если бы войны не существовало, ее стоило бы придумать. Человек не достоин великих, что случались на протяжении истории.
— Но ведь и вы человек.
— В какой-то степени… Если даже мы взорвем шарик, природа останется непобедимой: она поместила ублюдков-поваров в тот же самый котел, где они варят пищу будущему миру. Все наше дерьмо останется на земле — будьте уверены…
Я плохо понимал ход мыслей Кордовы.
— Вы исходите из того, что все погибнет?
— Решительно знаю… Может быть, погибнет не все, но это будет катастрофой еще более страшной, чем если бы погибло все.
— Необходимо любой ценой удержать человечество от войны!
— Так все говорят.
— Я не верю, что военное столкновение с коммунистами неизбежно.
— Мы бесконечно опасней коммунистов… Если бы не они, мы бы уже давно затеяли большую войну… Нам нужен враг, чтобы создать видимость единства и видимость цели. Самое невыносимое — потерять врага, ибо все тотчас отвернутся от нас… Вне политики войны у нас нет ни единства, ни цели. А война с первой же секунды выявит, что их и не может быть… Кому-то очень надо, чтобы у нас был общий враг, — так ему проще обтяпывать свои делишки. Когда перед глазами маячит красная тряпка, удобнее дурить нас, чистить наши карманы и вместо галстуков прилаживать нам удавки. Мы все, все мертвецы, но не хотим признать этого!.. И самое невыносимое — я обречен точно так же, как и вы!
— Чьи же, в таком случае, интересы движут всеми нами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Собственно, анализы уже закончены, и выводы наводят на грустные размышления. Для кого-то не существует ни чужого суверенитета, ни международного права. Однако я не такой кретин, чтобы сломя голову мчаться к адмиралу Такибае. Что на уме у этих черных обезьян, ведает лишь сам дьявол.
Конечно, я приму все меры предосторожности, чтобы в общество не просочились сведения, известные пока нам троим: мне и моим ассистентам Маи Тао и Уоки.
Жители Угимбы погибли от отравляющих веществ, подобных тем, что находятся на вооружении армии США. ОВ мог занести ветер с Пальмовых островов, которые Такибае сдал в аренду подставной компании по переработке копры. Уж мне-то во всяком случае известно, что под вывеской компании скрываются люди из Пентагона…
Жить, поминутно ощущая, что ты лишь мокрица под чужим каблуком, — можно ли вынести это?..
Капитан Грей предупредил меня, что несет за м-ра Кордову полную ответственность и скорее пожертвует головой далай-ламы, чем своей собственной.
— Я плохо понимаю иносказания, капитан. Валяйте напрямик!
— Пока мы не придем в Куале, вам и вашим спутникам не следует ошиваться на палубе. Ваше дело жрать, спать и играть в покер…
Каюта была шикарной. Деревянная мебель, хлопчатобумажное постельное белье. Свой туалет, своя душевая, два огромных иллюминатора. При необходимости тут можно было бы прожить месяц, не то что два дня.
Я объяснил Око-Омо и Игнасио, что мы пользуемся любезностью хозяина яхты, но по некоторым соображениям нам запрещено выходить на палубу.
Око-Омо пожал плечами и уткнулся в книгу, а Игнасио попросил стюарда раздобыть гитару.
Гитара была принесена, превосходный инструмент, инкрустированный серебром и перламутром, и мы долго наслаждались игрой и пением Игнасио.
Уже в сумерках к нам постучал капитан Грей.
— Мистер Фромм, мне велено проводить вас к хозяину!..
Мы вышли на палубу. Дул свежий ветер, яхта медленно скользила по черно-зеленым волнам. На фоне лунного, светло-серого неба темнели горные хребты.
М-р Кордова в голубом спортивном трико, подчеркивавшем линии его крепкого, мускулистого тела, ходил по каюте, опустив голову и заложив руки за спину.
Каюта поражала роскошью. Стены обиты шелком с изображениями гейш, под потолком — хрустальная люстра в виде медузы. Был здесь и камин, украшенный мрамором и бронзой. По бокам от него теснились телефоны, компьютер, печатающие аппараты и экраны телевизоров.
Блеснули глаза, усы искривились двусмысленной улыбкой.
— Садитесь, мистер Фромм, — сказал Кордова и сам сел в глубокое кресло. — Коньяк, виски, сухой мартини?
Я отрицательно покачал головой.
— Я и сам обхожусь без этой дряни, — согласился Кордова, — но бывает, что и надираюсь, как в молодости. Молите бога, чтоб я не сболтнул сегодня чего-нибудь лишнего. Лишнее — всегда мусор. И кто-то платит за каждую нашу слабость.
— Не люблю слушать чужие секреты, — сказал я, желая пробудить к себе симпатию. Меня тяготил разговор, где я пасовал чужие мячи.
— Это хорошо, — кивнул Кордова. — Секреты и преступления отягощают жизнь. А жизнь и без того утомительная штука.
— Вне надежды она вообще невыносима. Наверно, оттого мы готовы уступить все, кроме надежды.
— Надежда — это перспектива. А если перспективы нет? Если не хочется больше никаких перспектив?
— Вы просто устали, — я боялся, что неосторожным словом вызову раздражение миллионера. — Когда расслабляешься, обрушивается усталость, накопившаяся за годы.
Он не расслышал или не понял меня.
— Я работаю по семнадцать часов в сутки и если слегка развлекаюсь, то ведь это не отдых, совсем не отдых! Всё — функция отныне, решительно все…
Он наполнил бокалы, но к вину даже не притронулся, застыв в задумчивости.
— Кажется, яхта встала на якорь.
— Какая необходимость плыть среди ночи? — Кордова пригладил волосы на висках. — Не надо торопиться. Весь район от Вококо до Утунги оцеплен. Зона заражения… Нечто, от чего люди подыхают в пять минут…
Поколебавшись, я спросил, что имеется в виду.
Кордова засмеялся и вдруг резко оборвал смех, глядя на меня исподлобья. Мне стало не по себе. И даже догадавшись, что Кордова сильно пьян, я не мог унять тревогу.
Миллионер встал, прошел до камина, включил телевизор, поманипулировал рычажками. Махнул мне, подзывая…
Я увидел на экране свою каюту, Око-Омо и Игнасио, играющего на гитаре, услышал его голос.
Щелчок — женщина, стоя вполоборота перед ванной, натирает мазью массивные ноги… Изображение приблизилось — я узнал Шарлотту, жену доктора Мэлса.
Я ожидал, что увижу сейчас и самого доктора, с брезгливостью чувствуя, что это нехорошо — подсматривать за людьми. Однако увидел другое — просторную каюту с картинами по стенам и скульптурой а-ля-антик. Посреди каюты в короткой пижаме стоял Герасто. Одною рукой он держал какой-то документ, а другой неторопливо надевал очки. Появилась Гортензия. Она говорила что-то, жестикулируя энергично…
Кордова погасил экран.
— Можно было бы подробно пронаблюдать за двуногими актерами, но признаюсь вам: скучно. Наедине всякая мразь подобна другой. Я давно изучаю человекообразное и скажу твердо: если бы войны не существовало, ее стоило бы придумать. Человек не достоин великих, что случались на протяжении истории.
— Но ведь и вы человек.
— В какой-то степени… Если даже мы взорвем шарик, природа останется непобедимой: она поместила ублюдков-поваров в тот же самый котел, где они варят пищу будущему миру. Все наше дерьмо останется на земле — будьте уверены…
Я плохо понимал ход мыслей Кордовы.
— Вы исходите из того, что все погибнет?
— Решительно знаю… Может быть, погибнет не все, но это будет катастрофой еще более страшной, чем если бы погибло все.
— Необходимо любой ценой удержать человечество от войны!
— Так все говорят.
— Я не верю, что военное столкновение с коммунистами неизбежно.
— Мы бесконечно опасней коммунистов… Если бы не они, мы бы уже давно затеяли большую войну… Нам нужен враг, чтобы создать видимость единства и видимость цели. Самое невыносимое — потерять врага, ибо все тотчас отвернутся от нас… Вне политики войны у нас нет ни единства, ни цели. А война с первой же секунды выявит, что их и не может быть… Кому-то очень надо, чтобы у нас был общий враг, — так ему проще обтяпывать свои делишки. Когда перед глазами маячит красная тряпка, удобнее дурить нас, чистить наши карманы и вместо галстуков прилаживать нам удавки. Мы все, все мертвецы, но не хотим признать этого!.. И самое невыносимое — я обречен точно так же, как и вы!
— Чьи же, в таком случае, интересы движут всеми нами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109