Пьяный лекарь вызывает к себе по
одному из толпы голых, белых, с красными ногами и
руками людей, которые испуганно жмутся друг к другу,
смотрит каждому в рот, в промежность, ставит в меру,
кричит:
- Два аршина, четыре вершка и пять осьмых!
Потом раздается короткий приказ:
- Лоб! - И обреченного ведут брить к огромному
детине, который без конца харкает на пол и ходит босы-
ми ногами по горе волос.
Уже в последний день один из рекрутов сошел с
ума, выхватил у солдата-ротозея тесак и стал бегать в
беспамятстве по улице. Собственного брата, который
хотел его успокоить, он пырнул с размаха в живот.
Спятившего рекрута хотели пристрелить, но Богомолов
хладнокровно подошел к нему, увернулся от тесака и
кулаком свалил парня с ног. Когда я подбежал, рекрута
уже связали, а Богомолов смахивал пыль с панталон.
- Зачем вы это сделали? - спросил я. - Ведь он
мог зарезать вас!
Богомолов рассмеялся.
- Коли бы спросил себя - зачем, так и не сделал
бы.
Этот человек становился мне все интересней, и на
обратном пути, поджидая как-то партию в придорожном
трактире, мы разговорились.
- Богомолов, вас считают лучшим офицером в пол-
ку. Но вы же бьете солдат. Это свинство. Это же
унижает человеческое достоинство, ваше, мое.
Он посмотрел на меня удивленно.
- Вы благородный, неглупый человек, - продол-
жал я. - Вам должно быть совестно бить людей.
- Милый Ларионов, - услышал я в ответ, - вы
правы. Более того, я разделяю ваши убеждения, что
путем внушения, а не наказания приличнее всего вести
солдата к осознанию своего долга. Но нужно еще, что-
бы и солдаты разделяли ваши убеждения. А у нас ведь
в России как - не вы побьете вашего слугу, так он
побьет вас.
- Неужели человеческое достоинство зависит от
местонахождения на ландкарте?
Он снова засмеялся.
- А вы докажите обратное. Вам, Ларионов, дают
солдат, так начните с ними говорить на <вы>, откажи-
тесь от битья, организуйте школу, и посмотрим, что из
этого получится.
Я вспылил и стал доказывать, что именно так все и
должно быть в армии и что я берусь показать на соб-
ственном примере, что уважение к человеческой лич-
ности даст результаты, которые и не снились розгам.
- Вот и чудно, - сказал Богомолов. - Держу
пари, что не пройдет и трех месяцев, как вы прикажете
всыпать кому-нибудь палок, пусть и на <вы>,
310
..
311
Обещание сюггшч
Uдo)
CtMO<\ № 24
"С>бьщани счасгая>
В полк я вернулся одержимым. Мне дали солдат, и
я принялся за дело со всей горячностью молодости,
Первым делом я отменил телесные наказания и стал
говорить <вы> каждому рядовому. Солдаты, все хму-,
рые, бессловесные, доведенные по уставу предыдущи-
ми командирами до состояния скотской тупости, смот-
рели на меня исподлобья, с недоверием, ожидали ка-
кого-то подвоха.
Я с жаром принялся за их образований. Начались
уроки чтения и письма. Я взялся также читать им лек-
ции по римской истории из Роллена, пересказывая пере-
вод Тредиаковского. Все мои нововведения солдаты
воспринимали молча, с привычной покорностью, как и
всё. что им приказывали делать. С историей еще куда
ни шло - рассказы про Сципиона, Гракхов, Брута они
слушали как сказки про Бову Королевича. Труднее было
с письмом и арифметикой. Мои занятия они восприни-
мали лишь как дополнительное мучение после несколь-
ких часов муштры и выводили закорючки без всякого
прилежания.
Вечерами я присаживался к их костру, проводил
долгие беседы о пользе образования, рассказывал им о
свободолюбивых героях древности, о чудесах западной
цивилизации, достигнутых за счет уважения к личности,
о том, как устроена североамериканская республика, и
о многом, многом другом, что, как мне казалось, должно
было возбудить в этих забитых людях хоть какие-то
проблески чувства собственного достоинства. Солдаты
слушали меня молча и только трясли над огнем свои
рубахи, из которых сыпались в пламя с легким потрес-
киванием блохи.
Пожалуй, я нашел лишь одного благодарного учени-
ка. Им был Устинкин, из новых рекрутов, беззлобный
щуплый малый, которого в детстве ошпарили, и у него
одна щека и шея были в морщинистых пятнах и блед-
ных, бескровных разводах. Бестолковый во фрунте, за-
. .,."_-.. , ......-...:.-. .....".-".,.. --:-
думчивый от природы, растеряха, он больше всех под-
вергался гонениям на плацу. Да и солдаты, бессильные
перед командирами, вымещали свою злобу на этом без-
ропотном существе. Все кому не лень угощали Устинки-
на затрещинами, пинками. Он единственный проявлял
живой интерес к моим занятиям, был сметливым, схва-
тывал все на лету, слушал, приоткрыв свой перекошен-
ный ошпаренный рот, а когда выводил буквы, от усер-
дия наклонял голову так низко к бумаге, что казалось,
будто он пишет носом, а не пером.
Устинкин был неразлучен с приблудной собачонкой,
такой же хилой и чахлой, как он сам. Собачонку, все-
общую любимицу, солдаты звали кто Шрапнелью, кто
Баранкой - за свернутый хвост. Все ее подкармливали
и тискали как ребенка, но бегала она почему-то только
за Устинкиным. Она сопровождала нас на все ученья и,
даже когда просто кололи штыками куль с сеном, вся-
кий раз вместе со взводом бросалась с лаем на врага,
Меня поражало, как эти люди могут делиться с соба-
чонкой последним сухарем и при этом жестоко издевать-
ся над своим же товарищем по несчастью.
Богомолов как-то после утреннего развода подошел
ко мне, дружески потрепал по плечу и сказал:
- Ваши старания похвальны. Но послушайте, Ла-
рионов, неужели вы думаете, что способны что-нибудь
изменить? Поверьте мне, это - стена, о которую хоро-
шо разбиваются лбы. Неужели вам не жалко ваших сил,
ваших трудов, вашего времени в конце концов?
Я молчал в ожидании, когда кончится этот беспред-
метный разговор.
- На носу дивизионный смотр, и я советую вам не
заниматься пустяками, а лучше хорошенько помуштро-
вать ваших солдат!
Даже Бутышев счел своим долгом явиться ко мне и
заявить:
313
"Оащаняа! листья>
VwO>, № 24
fLmOl) № 24
,Узшш/.з счастья/
- Александр Львович, что вы делаете? Зачем все
это? Так нельзя!
- Да почему же? - закричал я, не сдержав-
шись. - Почему же нельзя?!
- Никак нельзя! - снова повторил капитан свой
единственный аргумент.
Все это только подстегивало меня в моих начинани-
ях. Однако то, что поначалу казалось делом, хоть и
трудным, но благодарным, на поверку оказывалось поч-
ти неисполнимым.
После моих нововведений, направленных на очелове-
чивание их скотской жизни, я ожидал от моих солдат
если не воодушевления, то по крайней мере признатель-
ности. Увы, все, что так гладко складывалось в моем
воображении, выходило на деле боком. Я делал всё,
чтобы солдаты поняли и полюбили меня, но они ко
всему относились подозрительно, чурались меня, на мои
попытки поговорить по душам отвечали уклончиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
одному из толпы голых, белых, с красными ногами и
руками людей, которые испуганно жмутся друг к другу,
смотрит каждому в рот, в промежность, ставит в меру,
кричит:
- Два аршина, четыре вершка и пять осьмых!
Потом раздается короткий приказ:
- Лоб! - И обреченного ведут брить к огромному
детине, который без конца харкает на пол и ходит босы-
ми ногами по горе волос.
Уже в последний день один из рекрутов сошел с
ума, выхватил у солдата-ротозея тесак и стал бегать в
беспамятстве по улице. Собственного брата, который
хотел его успокоить, он пырнул с размаха в живот.
Спятившего рекрута хотели пристрелить, но Богомолов
хладнокровно подошел к нему, увернулся от тесака и
кулаком свалил парня с ног. Когда я подбежал, рекрута
уже связали, а Богомолов смахивал пыль с панталон.
- Зачем вы это сделали? - спросил я. - Ведь он
мог зарезать вас!
Богомолов рассмеялся.
- Коли бы спросил себя - зачем, так и не сделал
бы.
Этот человек становился мне все интересней, и на
обратном пути, поджидая как-то партию в придорожном
трактире, мы разговорились.
- Богомолов, вас считают лучшим офицером в пол-
ку. Но вы же бьете солдат. Это свинство. Это же
унижает человеческое достоинство, ваше, мое.
Он посмотрел на меня удивленно.
- Вы благородный, неглупый человек, - продол-
жал я. - Вам должно быть совестно бить людей.
- Милый Ларионов, - услышал я в ответ, - вы
правы. Более того, я разделяю ваши убеждения, что
путем внушения, а не наказания приличнее всего вести
солдата к осознанию своего долга. Но нужно еще, что-
бы и солдаты разделяли ваши убеждения. А у нас ведь
в России как - не вы побьете вашего слугу, так он
побьет вас.
- Неужели человеческое достоинство зависит от
местонахождения на ландкарте?
Он снова засмеялся.
- А вы докажите обратное. Вам, Ларионов, дают
солдат, так начните с ними говорить на <вы>, откажи-
тесь от битья, организуйте школу, и посмотрим, что из
этого получится.
Я вспылил и стал доказывать, что именно так все и
должно быть в армии и что я берусь показать на соб-
ственном примере, что уважение к человеческой лич-
ности даст результаты, которые и не снились розгам.
- Вот и чудно, - сказал Богомолов. - Держу
пари, что не пройдет и трех месяцев, как вы прикажете
всыпать кому-нибудь палок, пусть и на <вы>,
310
..
311
Обещание сюггшч
Uдo)
CtMO<\ № 24
"С>бьщани счасгая>
В полк я вернулся одержимым. Мне дали солдат, и
я принялся за дело со всей горячностью молодости,
Первым делом я отменил телесные наказания и стал
говорить <вы> каждому рядовому. Солдаты, все хму-,
рые, бессловесные, доведенные по уставу предыдущи-
ми командирами до состояния скотской тупости, смот-
рели на меня исподлобья, с недоверием, ожидали ка-
кого-то подвоха.
Я с жаром принялся за их образований. Начались
уроки чтения и письма. Я взялся также читать им лек-
ции по римской истории из Роллена, пересказывая пере-
вод Тредиаковского. Все мои нововведения солдаты
воспринимали молча, с привычной покорностью, как и
всё. что им приказывали делать. С историей еще куда
ни шло - рассказы про Сципиона, Гракхов, Брута они
слушали как сказки про Бову Королевича. Труднее было
с письмом и арифметикой. Мои занятия они восприни-
мали лишь как дополнительное мучение после несколь-
ких часов муштры и выводили закорючки без всякого
прилежания.
Вечерами я присаживался к их костру, проводил
долгие беседы о пользе образования, рассказывал им о
свободолюбивых героях древности, о чудесах западной
цивилизации, достигнутых за счет уважения к личности,
о том, как устроена североамериканская республика, и
о многом, многом другом, что, как мне казалось, должно
было возбудить в этих забитых людях хоть какие-то
проблески чувства собственного достоинства. Солдаты
слушали меня молча и только трясли над огнем свои
рубахи, из которых сыпались в пламя с легким потрес-
киванием блохи.
Пожалуй, я нашел лишь одного благодарного учени-
ка. Им был Устинкин, из новых рекрутов, беззлобный
щуплый малый, которого в детстве ошпарили, и у него
одна щека и шея были в морщинистых пятнах и блед-
ных, бескровных разводах. Бестолковый во фрунте, за-
. .,."_-.. , ......-...:.-. .....".-".,.. --:-
думчивый от природы, растеряха, он больше всех под-
вергался гонениям на плацу. Да и солдаты, бессильные
перед командирами, вымещали свою злобу на этом без-
ропотном существе. Все кому не лень угощали Устинки-
на затрещинами, пинками. Он единственный проявлял
живой интерес к моим занятиям, был сметливым, схва-
тывал все на лету, слушал, приоткрыв свой перекошен-
ный ошпаренный рот, а когда выводил буквы, от усер-
дия наклонял голову так низко к бумаге, что казалось,
будто он пишет носом, а не пером.
Устинкин был неразлучен с приблудной собачонкой,
такой же хилой и чахлой, как он сам. Собачонку, все-
общую любимицу, солдаты звали кто Шрапнелью, кто
Баранкой - за свернутый хвост. Все ее подкармливали
и тискали как ребенка, но бегала она почему-то только
за Устинкиным. Она сопровождала нас на все ученья и,
даже когда просто кололи штыками куль с сеном, вся-
кий раз вместе со взводом бросалась с лаем на врага,
Меня поражало, как эти люди могут делиться с соба-
чонкой последним сухарем и при этом жестоко издевать-
ся над своим же товарищем по несчастью.
Богомолов как-то после утреннего развода подошел
ко мне, дружески потрепал по плечу и сказал:
- Ваши старания похвальны. Но послушайте, Ла-
рионов, неужели вы думаете, что способны что-нибудь
изменить? Поверьте мне, это - стена, о которую хоро-
шо разбиваются лбы. Неужели вам не жалко ваших сил,
ваших трудов, вашего времени в конце концов?
Я молчал в ожидании, когда кончится этот беспред-
метный разговор.
- На носу дивизионный смотр, и я советую вам не
заниматься пустяками, а лучше хорошенько помуштро-
вать ваших солдат!
Даже Бутышев счел своим долгом явиться ко мне и
заявить:
313
"Оащаняа! листья>
VwO>, № 24
fLmOl) № 24
,Узшш/.з счастья/
- Александр Львович, что вы делаете? Зачем все
это? Так нельзя!
- Да почему же? - закричал я, не сдержав-
шись. - Почему же нельзя?!
- Никак нельзя! - снова повторил капитан свой
единственный аргумент.
Все это только подстегивало меня в моих начинани-
ях. Однако то, что поначалу казалось делом, хоть и
трудным, но благодарным, на поверку оказывалось поч-
ти неисполнимым.
После моих нововведений, направленных на очелове-
чивание их скотской жизни, я ожидал от моих солдат
если не воодушевления, то по крайней мере признатель-
ности. Увы, все, что так гладко складывалось в моем
воображении, выходило на деле боком. Я делал всё,
чтобы солдаты поняли и полюбили меня, но они ко
всему относились подозрительно, чурались меня, на мои
попытки поговорить по душам отвечали уклончиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118