В итоге она отбросила карты и пошла к Райанне, которая делила камеру с одной молоденькой девчонкой по имени Сара – высокой, с огромными карими глазами и личиком в форме сердечка. С такой внешностью она хорошо смотрелась бы в ранних фильмах Феллини рядом с итальянскими мужчинами с волосатой грудью и шикарными усами.
Но принять Сару за итальянскую актрису можно было только до тех пор, пока она помалкивала. Стоило ей открыть рот, как из него начинали сыпаться такие слова и выражения, от которых улетали прочь все романтические мысли. Сара разом превращалась в обычную шлюху с грязным языком, и вся ее красота как-то тускнела.
– Привет, подружка. – Сара отличалась неутомимой жизнерадостностью, которая являлась предметом зависти всей тюрьмы. – Выглядишь, будто только что потеряла невинность в лапах ночного дежурного.
Ее смех был звонким и заразительным. Даже Мэтти поневоле улыбнулась. Райанна кивнула девчонке, и та мигом выскочила из камеры.
– Она такая смешная, эта Сара. С ней не соскучишься, причем даже совсем не важно, что она говорит.
Мэтти кивнула:
– Легкий характер! Есть такие люди. Они словно не замечают дерьма под ногами. Им можно только позавидовать.
– У тебя все хорошо?
Мэтти покачала головой:
– У меня тюремная хандра, как сказала бы Сара. Мне все обрыдло, от всего мутит, и вообще паршиво.
Райанна расслабилась. Это было ей знакомо, с этим она могла справиться.
– Я жила с подобным чувством. Тебе нужно подождать, может быть, пройдет само собой. Если нет, тогда покури дурь. Слови кайф. В общем, вытрави эту хренотень из головы. Отключка обычно помогает привести мозги в порядок.
– Как ты думаешь, Сьюзен в порядке? Я в том смысле, что она была вне себя от горя. Я никогда не слышала, чтобы человек издавал такие душераздирающие крики. В них было столько боли! Настоящей, разрывающей сердце боли.
Райанна достала из жестянки косячок и, закурив, с шумом выпустила дым. Затем она протянула косячок Мэтти, которая последовала ее примеру.
– Знаешь, о чем я думаю? Я думаю, Матильда Эндерби, что впервые за всю твою жизнь тебя волнует судьба другого человека. Иными словами, ты беспокоишься за Сьюзен Далстон и не знаешь, что делать с этим чувством.
Она начала хохотать, а Мэтти, которая сидела на нарах, молча скользила взглядом по стенам камеры. Повсюду были мужчины: мужчины на стенах, мужчины на обложках журналов, даже запахи и то были мужскими. Пахло марихуаной, табаком и сексом. Из перечисленных вещей секс в данном случае не имел ни малейшего отношения к мужчинам, хотя по всем правилам и должен был иметь.
– Да не беспокоюсь я за Сьюзен Далстон. Просто мне приходится делить с ней камеру, и, если она съехала с катушек, думаю, у меня есть право узнать об этом первой, – возразила Мэтти.
Райанна, все еще смеясь, кивнула:
– Я уже поинтересовалась, как у нее дела, так что кончай переживать. Она в порядке. Сегодня после обеда вернется в камеру. Сьюзен настолько любит своих детей, что никому не позволит признать ее недееспособной. Она никому не даст повода усомниться в своей вменяемости. Так что кончай волноваться.
Последнюю фразу Райанна произнесла медленно. Она словно влезла в мозги к Мэтти и поняла, что та действительно волновалась, несмотря на то что отказывалась признаться в этом.
В комнату вплыла Сара. Ее огромные глаза блестели от ЛСД. Стоило ей опуститься на вторую койку, как все ее тело обмякло.
– Твою мать, как я ненавижу этот долбанный санаторий! Никто ничего не сказал. Добавить было абсолютно нечего.
Сьюзен сидела на приеме у психиатра. Это был пожилой мужчина с крашеными волосами и водянистыми глазами. Сьюзен очень нравился его голос. Мужчина говорил с легким шотландским акцентом, который навевал на Сьюзен смутные воспоминания о счастливых деньках.
– Как вы себя чувствуете, Сьюзен? Что думаете о своей жизни?
Она задумалась. Думала долго и упорно. И правда, как она себя чувствует?
– Я чувствую себя так же, как когда-то дома. Когда у меня была нормальная жизнь. Однажды я стирала белье. Я закинула в стиральную машину последнюю порцию белья и уже отошла, как вдруг заметила носок. Один грязный носок, который каким-то непонятным образом не попал в машину. В ту минуту я поняла, что жизнь пытается мне сказать: в жизни всегда что-то ускользает от тебя. Или всегда кто-то или что-то разрушает твою идиллию, твою жизнь, твое ощущение счастья.
Доктор Макфэдден внимательно посмотрел на женщину, сидевшую перед ним, и улыбнулся. Она определенно нравилась ему. В каком-то роде философ, мечтательница, у которой не хватало возможностей реализовать свои мечты.
– Вы когда-нибудь думали о том, что совершили?
Услышав вопрос, женщина устало вздохнула:
– А как вы считаете, доктор? Будь вы на моем месте, вы бы думали о том, что сделали?
Он на какое-то время задумался. Затем пожал плечами:
– Ну, это зависит от многих факторов. Например, от того, как вы сами относитесь к содеянному. Положительно или отрицательно?
Сьюзен улыбнулась:
– А вы тот еще старый хитрый лис. Мне стоит держать с вами ухо востро.
– В ваших устах, Сьюзен Далстон, это звучит как комплимент.
Позднее в своих записях он напишет: «Исполнена чувством вины, любви к детям, с которыми она была бы сейчас вместе, будь в этом мире хоть немного справедливости».
Венди разбудила знакомая боль, дикое жжение между ног, от которого хотелось лезть на стенку. Как бы она хотела сейчас очутиться в своей комнате с ее уютом и прохладой. Таково было наследство, которое досталось от любимого папочки, постоянное напоминание о том, что он с ней сделал. Венди иногда думала, не является ли болезнь наказанием свыше. Отец страдал этим недугом до того, как изнасиловал ее, значит, Господь не просто так наслал на него эту болезнь, – она предназначалась для Венди. Но она не могла понять за что.
Венди закрыла глаза и предалась мечтаниям. Она представляла, будто находится дома вместе с матерью, сестрами и братом. Будто ее отец погиб в какой-нибудь автокатастрофе или на пожаре, и все они счастливы, сыты и здоровы. Венди представляла, как они сидят в гостиной, едят чипсы со вкусом кетчупа, пьют крем-соду и смотрят телевизор, малышка Рози вертится в разные стороны у нее на коленях.
Иногда такие дни случались и в былой жизни, когда отец проводил дни у любовницы. Тогда они чувствовали себя спокойно и счастливо, его отсутствие словно делало жизнь более реальной. Они могли наслаждаться всем в полной мере и не думать, что раздавать подзатыльники и нагоняи – единственное предназначение отца.
Их бабушка Кейт, продолжала мечтать Венди, приезжала бы к ним в гости с коробками шоколадных конфет и «летающими тарелками» из шербета для Барри, которые ранят язык своими острыми краями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Но принять Сару за итальянскую актрису можно было только до тех пор, пока она помалкивала. Стоило ей открыть рот, как из него начинали сыпаться такие слова и выражения, от которых улетали прочь все романтические мысли. Сара разом превращалась в обычную шлюху с грязным языком, и вся ее красота как-то тускнела.
– Привет, подружка. – Сара отличалась неутомимой жизнерадостностью, которая являлась предметом зависти всей тюрьмы. – Выглядишь, будто только что потеряла невинность в лапах ночного дежурного.
Ее смех был звонким и заразительным. Даже Мэтти поневоле улыбнулась. Райанна кивнула девчонке, и та мигом выскочила из камеры.
– Она такая смешная, эта Сара. С ней не соскучишься, причем даже совсем не важно, что она говорит.
Мэтти кивнула:
– Легкий характер! Есть такие люди. Они словно не замечают дерьма под ногами. Им можно только позавидовать.
– У тебя все хорошо?
Мэтти покачала головой:
– У меня тюремная хандра, как сказала бы Сара. Мне все обрыдло, от всего мутит, и вообще паршиво.
Райанна расслабилась. Это было ей знакомо, с этим она могла справиться.
– Я жила с подобным чувством. Тебе нужно подождать, может быть, пройдет само собой. Если нет, тогда покури дурь. Слови кайф. В общем, вытрави эту хренотень из головы. Отключка обычно помогает привести мозги в порядок.
– Как ты думаешь, Сьюзен в порядке? Я в том смысле, что она была вне себя от горя. Я никогда не слышала, чтобы человек издавал такие душераздирающие крики. В них было столько боли! Настоящей, разрывающей сердце боли.
Райанна достала из жестянки косячок и, закурив, с шумом выпустила дым. Затем она протянула косячок Мэтти, которая последовала ее примеру.
– Знаешь, о чем я думаю? Я думаю, Матильда Эндерби, что впервые за всю твою жизнь тебя волнует судьба другого человека. Иными словами, ты беспокоишься за Сьюзен Далстон и не знаешь, что делать с этим чувством.
Она начала хохотать, а Мэтти, которая сидела на нарах, молча скользила взглядом по стенам камеры. Повсюду были мужчины: мужчины на стенах, мужчины на обложках журналов, даже запахи и то были мужскими. Пахло марихуаной, табаком и сексом. Из перечисленных вещей секс в данном случае не имел ни малейшего отношения к мужчинам, хотя по всем правилам и должен был иметь.
– Да не беспокоюсь я за Сьюзен Далстон. Просто мне приходится делить с ней камеру, и, если она съехала с катушек, думаю, у меня есть право узнать об этом первой, – возразила Мэтти.
Райанна, все еще смеясь, кивнула:
– Я уже поинтересовалась, как у нее дела, так что кончай переживать. Она в порядке. Сегодня после обеда вернется в камеру. Сьюзен настолько любит своих детей, что никому не позволит признать ее недееспособной. Она никому не даст повода усомниться в своей вменяемости. Так что кончай волноваться.
Последнюю фразу Райанна произнесла медленно. Она словно влезла в мозги к Мэтти и поняла, что та действительно волновалась, несмотря на то что отказывалась признаться в этом.
В комнату вплыла Сара. Ее огромные глаза блестели от ЛСД. Стоило ей опуститься на вторую койку, как все ее тело обмякло.
– Твою мать, как я ненавижу этот долбанный санаторий! Никто ничего не сказал. Добавить было абсолютно нечего.
Сьюзен сидела на приеме у психиатра. Это был пожилой мужчина с крашеными волосами и водянистыми глазами. Сьюзен очень нравился его голос. Мужчина говорил с легким шотландским акцентом, который навевал на Сьюзен смутные воспоминания о счастливых деньках.
– Как вы себя чувствуете, Сьюзен? Что думаете о своей жизни?
Она задумалась. Думала долго и упорно. И правда, как она себя чувствует?
– Я чувствую себя так же, как когда-то дома. Когда у меня была нормальная жизнь. Однажды я стирала белье. Я закинула в стиральную машину последнюю порцию белья и уже отошла, как вдруг заметила носок. Один грязный носок, который каким-то непонятным образом не попал в машину. В ту минуту я поняла, что жизнь пытается мне сказать: в жизни всегда что-то ускользает от тебя. Или всегда кто-то или что-то разрушает твою идиллию, твою жизнь, твое ощущение счастья.
Доктор Макфэдден внимательно посмотрел на женщину, сидевшую перед ним, и улыбнулся. Она определенно нравилась ему. В каком-то роде философ, мечтательница, у которой не хватало возможностей реализовать свои мечты.
– Вы когда-нибудь думали о том, что совершили?
Услышав вопрос, женщина устало вздохнула:
– А как вы считаете, доктор? Будь вы на моем месте, вы бы думали о том, что сделали?
Он на какое-то время задумался. Затем пожал плечами:
– Ну, это зависит от многих факторов. Например, от того, как вы сами относитесь к содеянному. Положительно или отрицательно?
Сьюзен улыбнулась:
– А вы тот еще старый хитрый лис. Мне стоит держать с вами ухо востро.
– В ваших устах, Сьюзен Далстон, это звучит как комплимент.
Позднее в своих записях он напишет: «Исполнена чувством вины, любви к детям, с которыми она была бы сейчас вместе, будь в этом мире хоть немного справедливости».
Венди разбудила знакомая боль, дикое жжение между ног, от которого хотелось лезть на стенку. Как бы она хотела сейчас очутиться в своей комнате с ее уютом и прохладой. Таково было наследство, которое досталось от любимого папочки, постоянное напоминание о том, что он с ней сделал. Венди иногда думала, не является ли болезнь наказанием свыше. Отец страдал этим недугом до того, как изнасиловал ее, значит, Господь не просто так наслал на него эту болезнь, – она предназначалась для Венди. Но она не могла понять за что.
Венди закрыла глаза и предалась мечтаниям. Она представляла, будто находится дома вместе с матерью, сестрами и братом. Будто ее отец погиб в какой-нибудь автокатастрофе или на пожаре, и все они счастливы, сыты и здоровы. Венди представляла, как они сидят в гостиной, едят чипсы со вкусом кетчупа, пьют крем-соду и смотрят телевизор, малышка Рози вертится в разные стороны у нее на коленях.
Иногда такие дни случались и в былой жизни, когда отец проводил дни у любовницы. Тогда они чувствовали себя спокойно и счастливо, его отсутствие словно делало жизнь более реальной. Они могли наслаждаться всем в полной мере и не думать, что раздавать подзатыльники и нагоняи – единственное предназначение отца.
Их бабушка Кейт, продолжала мечтать Венди, приезжала бы к ним в гости с коробками шоколадных конфет и «летающими тарелками» из шербета для Барри, которые ранят язык своими острыми краями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121