На берегу реки они спешились.
– Элейн, если бы все зависело от Ливелина, он бы захотел увидеть тебя. В этом нет сомнения, – медленно проговорил Джон. – Он ведь не умер, просто он без сознания. Твой отец еще может поправиться.
– Он не может двигать руками, речь нарушена, – тихо сказала Элейн.
Она не видела того гневного взгляда, которым окинул ее Джон, когда она призналась ему, что ей известно о болезни отца. Каждое новое известие о состоянии Ливелина все сильнее беспокоило Джона.
– Ему скоро станет лучше. Нет смысла сейчас срываться с места и сломя голову нестись в Абер. Сначала подождем новостей.
– Он хотел бы, чтобы я была рядом с ним. Вот почему мне была показана его болезнь. – Элейн дрожала под теплой меховой накидкой.
– Нет, дорогая, он не хотел бы, чтобы ты приезжала туда. – Джон тяжело вздохнул. Чего она не предвидела, так это запрета брата. – Увы, Даффид тоже не хочет этого.
– Ты хочешь сказать, что мне запретили ехать к отцу? – Элейн в отчаянии подняла глаза. Ее рука, затянутая в замшевую перчатку, сдавила нежные цветы.
Джон увидел, как слезы наполнили ее глаза и застыли на ресницах. Потом она отвернулась и медленно, неуверенно ступая, направилась к реке. Элейн постояла с минуту на илистом берегу, затем поднесла цветы к губам. Бело-зеленый букет взметнулся в воздух и рассыпался по темной глади воды.
Джон подошел к жене и положил руки ей на плечи.
– Он всегда будет любить тебя, Элейн. Просто он никак не придет в себя после смерти твоей матери. Дай ему немного времени.
– А что, если у него нет времени? – Она обернулась и взглянула ему в глаза. – Что, если он умирает? Что, если он уже умер?
– Значит, на то воля Божья.
Порыв холодного ветра заставил Элейн плотнее закутаться в плащ. От ледяного воздуха у Джона перехватило дыхание, и он начал кашлять. Отступив назад, чтобы сделать вдох, он прижал руки к груди. Она увидела, как кровь отлила от его лица, оставив розоветь на щеках пятна нездорового румянца.
– Тебе нужно было остаться дома сегодня, – рассеянно сказала она. – Я не знала, что ты опять болен.
– Я не болен, – прохрипел он, нечеловеческим усилием сдерживая кашель. – Просто ветер холодный. Пора ехать обратно, скоро стемнеет.
Холодный туман поднимался с реки, растекался по лугам и болотам, терялся в лесу, сливаясь с затухающим светом дня. Издали показался замок, мрачный силуэт на фоне темнеющего неба.
– Вот мы и приехали. Давай я помогу тебе. – С минуту Джон стоял, глядя ей в глаза. – Я ведь люблю тебя, ты знаешь.
Он опустил глаза, смутившись, как мальчишка. Элейн посмотрела на него и вдруг заплакала.
– Элейн! Не надо, дорогая! – Джон обнял ее. Меховая накидка не давала ему ощутить тепло ее тела, он не мог прикоснуться к ее волосам. Ее щеки были холоднее льда, но слезы, стекающие за воротник его плаща, жгли сильнее каленого железа. Он прижал ее к себе, не обращая внимания на замерзших слуг и нетерпеливо переступающих с ноги на ногу лошадей. Укрывая Элейн плащом, Джон запечатлел на ее губах легкий, как дуновение ветра, поцелуй.
Этим вечером они недолго сидели в столовой. Как только ужин подошел к концу, они удалились в свои покои. Джон приказал, чтобы зажгли свечи. Сидя у огня, Элейн смотрела, как слуга переходит от одного канделябра к другому. Пламя лучины дрожало каждый раз, когда он подносил его к фитилю. Тени отступали, прячась в углах комнаты. За окнами молчала ночь, густой белесый туман висел над рекой, окутывая замок сырой холодной тишиной. Из столовой не доносилось ни звука. Где-то звучала музыка: это бродячий музыкант развлекал домашних непрерывной чередой напевных, задумчивых баллад. Посуда после ужина уже была вымыта, огонь на кухне погашен до утра, и замке воцарился покой. Слуга зажег последнюю свечу, поклонился и исчез. Джон опустился в кресло и вытянул ноги к огню.
– Может, споешь мне что-нибудь? – Он протянул руку и с улыбкой взглянул на Элейн.
Она подошла к нему и присела рядом, прильнув к его коленям. Сначала она потеряла мать, потом Ронвен, и боль была невыносимой. Какое счастье, что все это время рядом с ней был Джон. Даже когда они ссорились, его присутствие все равно придавало ей силы. Так и сейчас: он был рядом с ней, и он любил ее.
– Впрочем, лучше расскажи мне одну из своих сказок.
Слезы Элейн давно высохли. Слишком много всего произошло за последнее время: бегство из Абера, страдания, горе. Если бы ее отец умер, она бы знала об этом. Каждый день без новостей означал, что Ливелин набирается сил. Она взяла Джона за руку – и тут же ощутила покой и уверенность.
– Ты действительно хочешь послушать сказку?
Улыбнувшись, Джон кивнул.
Этой ночью они нежно любили друг друга, забыв обо всем на свете. Наконец Элейн уснула, убаюканная в его объятиях. За окнами сгустился туман. Он извивался, подползал к ставням, лизал каменные стены замка, оставляя на них влажные следы. Ночные дозорные напрягали глаза, поднимались на сторожевую башню, прогуливались по стенам. Не обнаружив ничего подозрительного, они, облегчено вздохнув, возвращались к огню.
Джону не спалось. Лежа на спине, он разглядывал полог над кроватью. Пламя мерцало в камине, его блики скользили по массивным балкам потолка. Джон чувствовал, что пот градом катится по его лицу, а тело начинает дрожать. Он высвободил руку, аккуратно опустив на подушку плечи Элейн. Он не видел ее лица, но, когда он выпустил ее из своих объятий, она тихо застонала и придвинулась ближе к нему. Он улыбнулся и нежно провел рукой по ее волосам. В ту же секунду дыхание Элейн стало ровным, и она затихла. Джон спустил ноги с кровати, затем встал. Жар, не дававший ему покоя, тут же сменился лихорадочной дрожью. Он натянул покрывало на плечи и присел к огню. Разворошив пепел и очистив от него дрова, он вернул пламя к жизни. Пот ледяными каплями катился по лицу, Джон ощущал его липкое зловоние. Все плыло перед глазами, к горлу подступала тошнота. За окнами тонко звенела тишина, она окутывала все вокруг, словно туман, ползущий к замку с реки. Дрожь все не унималась, и Джон уже не в первый раз вспомнил проклятие Ронвен.
XII
Эрири. Апрель 1237
Лошадь хромала, вдали слышались птичьи трели. Мокрый плащ давил на усталые плечи Ронвен. Она спешилась и принялась закоченевшими пальцами ощупывать ногу лошади. Горы тонули в тумане, земля превратилась в скользкое месиво. Уже дважды Ронвен сбивалась с пути и теряла размытую тропинку, протоптанную вьючными лошадьми. Приходилось возвращаться и терять драгоценное время, плутая в зарослях вереска и черники. Сумерки сгущались, и над трясиной Ронвен то там, то здесь видела бледное мерцание блуждающих огней. От страха у нее пересохло во рту, и она судорожно сглатывала холодный сырой туман.
Сенена дала ей лошадь и денег в придачу, теплую одежду и обувь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
– Элейн, если бы все зависело от Ливелина, он бы захотел увидеть тебя. В этом нет сомнения, – медленно проговорил Джон. – Он ведь не умер, просто он без сознания. Твой отец еще может поправиться.
– Он не может двигать руками, речь нарушена, – тихо сказала Элейн.
Она не видела того гневного взгляда, которым окинул ее Джон, когда она призналась ему, что ей известно о болезни отца. Каждое новое известие о состоянии Ливелина все сильнее беспокоило Джона.
– Ему скоро станет лучше. Нет смысла сейчас срываться с места и сломя голову нестись в Абер. Сначала подождем новостей.
– Он хотел бы, чтобы я была рядом с ним. Вот почему мне была показана его болезнь. – Элейн дрожала под теплой меховой накидкой.
– Нет, дорогая, он не хотел бы, чтобы ты приезжала туда. – Джон тяжело вздохнул. Чего она не предвидела, так это запрета брата. – Увы, Даффид тоже не хочет этого.
– Ты хочешь сказать, что мне запретили ехать к отцу? – Элейн в отчаянии подняла глаза. Ее рука, затянутая в замшевую перчатку, сдавила нежные цветы.
Джон увидел, как слезы наполнили ее глаза и застыли на ресницах. Потом она отвернулась и медленно, неуверенно ступая, направилась к реке. Элейн постояла с минуту на илистом берегу, затем поднесла цветы к губам. Бело-зеленый букет взметнулся в воздух и рассыпался по темной глади воды.
Джон подошел к жене и положил руки ей на плечи.
– Он всегда будет любить тебя, Элейн. Просто он никак не придет в себя после смерти твоей матери. Дай ему немного времени.
– А что, если у него нет времени? – Она обернулась и взглянула ему в глаза. – Что, если он умирает? Что, если он уже умер?
– Значит, на то воля Божья.
Порыв холодного ветра заставил Элейн плотнее закутаться в плащ. От ледяного воздуха у Джона перехватило дыхание, и он начал кашлять. Отступив назад, чтобы сделать вдох, он прижал руки к груди. Она увидела, как кровь отлила от его лица, оставив розоветь на щеках пятна нездорового румянца.
– Тебе нужно было остаться дома сегодня, – рассеянно сказала она. – Я не знала, что ты опять болен.
– Я не болен, – прохрипел он, нечеловеческим усилием сдерживая кашель. – Просто ветер холодный. Пора ехать обратно, скоро стемнеет.
Холодный туман поднимался с реки, растекался по лугам и болотам, терялся в лесу, сливаясь с затухающим светом дня. Издали показался замок, мрачный силуэт на фоне темнеющего неба.
– Вот мы и приехали. Давай я помогу тебе. – С минуту Джон стоял, глядя ей в глаза. – Я ведь люблю тебя, ты знаешь.
Он опустил глаза, смутившись, как мальчишка. Элейн посмотрела на него и вдруг заплакала.
– Элейн! Не надо, дорогая! – Джон обнял ее. Меховая накидка не давала ему ощутить тепло ее тела, он не мог прикоснуться к ее волосам. Ее щеки были холоднее льда, но слезы, стекающие за воротник его плаща, жгли сильнее каленого железа. Он прижал ее к себе, не обращая внимания на замерзших слуг и нетерпеливо переступающих с ноги на ногу лошадей. Укрывая Элейн плащом, Джон запечатлел на ее губах легкий, как дуновение ветра, поцелуй.
Этим вечером они недолго сидели в столовой. Как только ужин подошел к концу, они удалились в свои покои. Джон приказал, чтобы зажгли свечи. Сидя у огня, Элейн смотрела, как слуга переходит от одного канделябра к другому. Пламя лучины дрожало каждый раз, когда он подносил его к фитилю. Тени отступали, прячась в углах комнаты. За окнами молчала ночь, густой белесый туман висел над рекой, окутывая замок сырой холодной тишиной. Из столовой не доносилось ни звука. Где-то звучала музыка: это бродячий музыкант развлекал домашних непрерывной чередой напевных, задумчивых баллад. Посуда после ужина уже была вымыта, огонь на кухне погашен до утра, и замке воцарился покой. Слуга зажег последнюю свечу, поклонился и исчез. Джон опустился в кресло и вытянул ноги к огню.
– Может, споешь мне что-нибудь? – Он протянул руку и с улыбкой взглянул на Элейн.
Она подошла к нему и присела рядом, прильнув к его коленям. Сначала она потеряла мать, потом Ронвен, и боль была невыносимой. Какое счастье, что все это время рядом с ней был Джон. Даже когда они ссорились, его присутствие все равно придавало ей силы. Так и сейчас: он был рядом с ней, и он любил ее.
– Впрочем, лучше расскажи мне одну из своих сказок.
Слезы Элейн давно высохли. Слишком много всего произошло за последнее время: бегство из Абера, страдания, горе. Если бы ее отец умер, она бы знала об этом. Каждый день без новостей означал, что Ливелин набирается сил. Она взяла Джона за руку – и тут же ощутила покой и уверенность.
– Ты действительно хочешь послушать сказку?
Улыбнувшись, Джон кивнул.
Этой ночью они нежно любили друг друга, забыв обо всем на свете. Наконец Элейн уснула, убаюканная в его объятиях. За окнами сгустился туман. Он извивался, подползал к ставням, лизал каменные стены замка, оставляя на них влажные следы. Ночные дозорные напрягали глаза, поднимались на сторожевую башню, прогуливались по стенам. Не обнаружив ничего подозрительного, они, облегчено вздохнув, возвращались к огню.
Джону не спалось. Лежа на спине, он разглядывал полог над кроватью. Пламя мерцало в камине, его блики скользили по массивным балкам потолка. Джон чувствовал, что пот градом катится по его лицу, а тело начинает дрожать. Он высвободил руку, аккуратно опустив на подушку плечи Элейн. Он не видел ее лица, но, когда он выпустил ее из своих объятий, она тихо застонала и придвинулась ближе к нему. Он улыбнулся и нежно провел рукой по ее волосам. В ту же секунду дыхание Элейн стало ровным, и она затихла. Джон спустил ноги с кровати, затем встал. Жар, не дававший ему покоя, тут же сменился лихорадочной дрожью. Он натянул покрывало на плечи и присел к огню. Разворошив пепел и очистив от него дрова, он вернул пламя к жизни. Пот ледяными каплями катился по лицу, Джон ощущал его липкое зловоние. Все плыло перед глазами, к горлу подступала тошнота. За окнами тонко звенела тишина, она окутывала все вокруг, словно туман, ползущий к замку с реки. Дрожь все не унималась, и Джон уже не в первый раз вспомнил проклятие Ронвен.
XII
Эрири. Апрель 1237
Лошадь хромала, вдали слышались птичьи трели. Мокрый плащ давил на усталые плечи Ронвен. Она спешилась и принялась закоченевшими пальцами ощупывать ногу лошади. Горы тонули в тумане, земля превратилась в скользкое месиво. Уже дважды Ронвен сбивалась с пути и теряла размытую тропинку, протоптанную вьючными лошадьми. Приходилось возвращаться и терять драгоценное время, плутая в зарослях вереска и черники. Сумерки сгущались, и над трясиной Ронвен то там, то здесь видела бледное мерцание блуждающих огней. От страха у нее пересохло во рту, и она судорожно сглатывала холодный сырой туман.
Сенена дала ей лошадь и денег в придачу, теплую одежду и обувь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149