Как он мог забыть!
Пришлось воспользоваться банальной русской скрепкой, которой простой английский замок сдался тотчас.
Дверь приоткрылась…
Он стоял перед черным проходом, казалось, в прошлое. Застыл зайцем. Его ноздри шевелились, улавливая какой-то странный запах, рождающий в мозгу короткие видения не из его жизни.
Леониду чудилось, что зайди он в комнату, то обнаружит в ней непременно свою мать… Сердце мужчины забилось, ладони вспотели, но мозг, сильный, мощный, засигнализировал нервной системе, что эмоция нереальна, что мать его давно умерла, во время его рождения, а там, в комнате, пропитанной духом Юлечки Ларцевой, сейчас — враг!..
Леонид волевым усилием справился с наваждением. Достав из кармана фонарик, он включил его и без колебаний вошел в разделенный лучом света мрак прошлого.
Будёна, совсем состарившаяся к этой ночи, спала глубоким сном. Лицо ее расплылось по подушке, верхняя губа с щетинкой усов над ней отклячилась, пуская слюнку.
— Тварь! — тихо произнес Леонид.
Он взял стул, поставил его возле кровати и сел…
Взгляд его остановился на закрытых веках Будёны Матвеевны, будто буравил их.
Она сначала почесалась, проведя ладонью по лицу, затем поморщила туда-сюда-в-бок носом…
А потом она открыла глаза.
Пенсионерка городского значения увидела силуэт незнакомца, сидящего на стуле, горящие глаза вторженца, и от немедленного ужаса взмокла всем телом.
— Ну, здравствуй, Будёна! — поприветствовал Леонид негромким, но зловещим голосом.
Она разлепила челюсти, чмокнув при этом, но слова не получилось. Мозг лихорадочно желал появления мужа Кашкина Сергея Сергеевича, который уже двадцать лет спал отдельно в комнате Слоновой Катьки, умершей почти сразу после их поздней женитьбы… К тому же Се-Се с возрастом стал плохо слышать, а как мужчина и вовсе не представлял интереса… К чему это сейчас?..
— Ты что не здороваешься? — удивился Леонид. — Не узнаешь?
— Нет… — получилось у нее с бульканьем.
— Это же я… Леонид… Леонид Северцев… — Он повернулся к ней профилем. Улыбнулся… — Атак?
Она не могла узнать его внешне, потому что видела последний раз давным-давно, еще ребенком, в психиатрической больнице на комиссии. Но она прекрасно помнила это имя и эту фамилию.
— Вспоминаешь? — торопил он.
— Да.
Все ее существо охватил животный ужас. Она будто чуяла неминуемую смерть. Но не кончины своей боялась сейчас Будёна Матвеевна, а того, каким образом ей устроят нежданное расставание с жизнью…
— А ты знаешь, что на этой кровати… — Леонид на мгновение осекся. — Нет, не на этой, но на стоящей здесь же… Здесь спала до тебя беременная женщина… Она родила меня и умерла… Она была моей матерью… Знаешь?
Будёна имела информацию, что когда-то комната принадлежала молодой женщине, умершей от родов, но что судьба устроит ей такую драматургическую развязку, явит последним кошмаром ненавистного ей отпрыска, выросшего в мужчину, который станет ее убийцей… Такого товарищ Чигирь предположить не могла.
— Я… я не знала… — пролепетала Будёна.
Ей бы очень хотелось совладать со страхом, достойно умереть, но организм ее состарился вместе с нервной системой и не имел уже той партийной прочности, как в молодости. Она очень боялась!..
— В то, что не знала, верю… Хотя какое это сейчас имеет значение… А Валентину ты помнишь? Воспитательницу из сада для сирот?..
Будёна кивнула. Леонид побледнел лицом.
— Отвернись к стене!
Чигирь послушно повернулась к Леониду затылком. Она ждала выстрела, а потому зажмурила глаза.
Его пальцы ловко свернули крышечку с пузырька из-под валерианки, он посветил фонариком сквозь мутное желтое стекло, удовлетворившись броуновским движением хищных насекомых. Взболтнул пузырьком, а потом поднес его к большому рыхлому уху Будёны Матвеевны. Она вздрогнула, будто хотела попасть в синхрон с выстрелом, но того не произошло, лишь в ушной раковине похолодало.
— Тихо, тихо, — попросил Леонид, успокаивая. — Ничего страшного…
Рыжие муравьи стекли тоненьким ручейком прямо в ушной проход, а для надежности ночной гость заткнул слух комочком ватки, заблаговременно пропитанной стеарином.
— Вот и все, — сообщил Леонид. — Я еще минутку посижу с тобой. Хорошо?..
Сначала ей показалось, что кто-то скребется к ней в мозг, будто просится войти в мысли… Потом она почувствовала хруст, похожий на сминаемую обертку для цветов… Целлофан, целлофан!..
В этот момент Леонид уже прикрыл за собою дверь материнской комнаты. Английский замок приветливо-прощально щелкнул, оставляя Будену в смертном одиночестве.
Когда он вышел на лестницу и спустился на пролет вниз, то услышал дикий крик… Он встретил его равнодушно…
Будёна кончалась в страшных муках, сходя с ума от бешеной боли, а Се-Се, картограф и бывший сладострастец, теперь тугоухий старик, спал себе покойно в бывшей комнате Слоновой Катьки, становясь этой ночью законным вдовцом…
* * *
Леонид чувствовал, что по его следу пошли легавые.
Он уходил от них, совершенно не боясь — знал наверняка, что его мыслительный аппарат лучше любого компьютера, а уж тем более ментовских мозгов…
Леонид решительно бросил квартиру на Герцена, законсервировав ее до лучших времен, снял другую, просторную, хоть и на окраине. Машеньке ничего не объяснял, да она, собственно, и не любопытствовала излишне. Об одном лишь жалела — оставленный приход со стареньким Иваном Самойловичем… Но и в Тушино имелась действующая церковь, правда, пустая, так как батюшка в ней болел пьянством, старух в районе было мало, а молодежь не подтянулась пока к вере отцов.
Стоя на коленях перед образом Богородицы, она неустанно просила для себя ребеночка. Шептала молитвы почти громко, объясняя, что лет ей более тридцати уже, а материнства нет…
— Мальчика-девочку, все равно… Счастья им хочу!.. И себе…
И Богородица услышала мольбы Машеньки, чья душа всегда была открыта для небесного света.
В мае месяце, в конце его дней, она точно знала, что беременна…
Машенька сообщила об этом Леониду при первой возможности.
— У нас будет сын, — возвестила она.
В этот момент муж отправлял в рот пригоршню турецкой черешни, сплевывая косточки в открытое окно и слушая звуки выстрелов, доносящиеся со стрелкового полигона.
Он обернулся на новость и спросил:
— Что он тебе сказал?
— Кто? — не поняла Машенька.
— Сын.
— Ему всего тридцать дней…
— Значит, ничего.
Она была обескуражена.
— Ты не рад?
Он не знал. Ему надо было подумать…
Ему надо было вообще о многом подумать…
Он жил какой-то странной жизнью, промышлял крупным разбоем и ни с кем не общался, кроме Ромки Психа, который к тридцати годам практически спился и уже не годился для дел, и Машеньки, жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Пришлось воспользоваться банальной русской скрепкой, которой простой английский замок сдался тотчас.
Дверь приоткрылась…
Он стоял перед черным проходом, казалось, в прошлое. Застыл зайцем. Его ноздри шевелились, улавливая какой-то странный запах, рождающий в мозгу короткие видения не из его жизни.
Леониду чудилось, что зайди он в комнату, то обнаружит в ней непременно свою мать… Сердце мужчины забилось, ладони вспотели, но мозг, сильный, мощный, засигнализировал нервной системе, что эмоция нереальна, что мать его давно умерла, во время его рождения, а там, в комнате, пропитанной духом Юлечки Ларцевой, сейчас — враг!..
Леонид волевым усилием справился с наваждением. Достав из кармана фонарик, он включил его и без колебаний вошел в разделенный лучом света мрак прошлого.
Будёна, совсем состарившаяся к этой ночи, спала глубоким сном. Лицо ее расплылось по подушке, верхняя губа с щетинкой усов над ней отклячилась, пуская слюнку.
— Тварь! — тихо произнес Леонид.
Он взял стул, поставил его возле кровати и сел…
Взгляд его остановился на закрытых веках Будёны Матвеевны, будто буравил их.
Она сначала почесалась, проведя ладонью по лицу, затем поморщила туда-сюда-в-бок носом…
А потом она открыла глаза.
Пенсионерка городского значения увидела силуэт незнакомца, сидящего на стуле, горящие глаза вторженца, и от немедленного ужаса взмокла всем телом.
— Ну, здравствуй, Будёна! — поприветствовал Леонид негромким, но зловещим голосом.
Она разлепила челюсти, чмокнув при этом, но слова не получилось. Мозг лихорадочно желал появления мужа Кашкина Сергея Сергеевича, который уже двадцать лет спал отдельно в комнате Слоновой Катьки, умершей почти сразу после их поздней женитьбы… К тому же Се-Се с возрастом стал плохо слышать, а как мужчина и вовсе не представлял интереса… К чему это сейчас?..
— Ты что не здороваешься? — удивился Леонид. — Не узнаешь?
— Нет… — получилось у нее с бульканьем.
— Это же я… Леонид… Леонид Северцев… — Он повернулся к ней профилем. Улыбнулся… — Атак?
Она не могла узнать его внешне, потому что видела последний раз давным-давно, еще ребенком, в психиатрической больнице на комиссии. Но она прекрасно помнила это имя и эту фамилию.
— Вспоминаешь? — торопил он.
— Да.
Все ее существо охватил животный ужас. Она будто чуяла неминуемую смерть. Но не кончины своей боялась сейчас Будёна Матвеевна, а того, каким образом ей устроят нежданное расставание с жизнью…
— А ты знаешь, что на этой кровати… — Леонид на мгновение осекся. — Нет, не на этой, но на стоящей здесь же… Здесь спала до тебя беременная женщина… Она родила меня и умерла… Она была моей матерью… Знаешь?
Будёна имела информацию, что когда-то комната принадлежала молодой женщине, умершей от родов, но что судьба устроит ей такую драматургическую развязку, явит последним кошмаром ненавистного ей отпрыска, выросшего в мужчину, который станет ее убийцей… Такого товарищ Чигирь предположить не могла.
— Я… я не знала… — пролепетала Будёна.
Ей бы очень хотелось совладать со страхом, достойно умереть, но организм ее состарился вместе с нервной системой и не имел уже той партийной прочности, как в молодости. Она очень боялась!..
— В то, что не знала, верю… Хотя какое это сейчас имеет значение… А Валентину ты помнишь? Воспитательницу из сада для сирот?..
Будёна кивнула. Леонид побледнел лицом.
— Отвернись к стене!
Чигирь послушно повернулась к Леониду затылком. Она ждала выстрела, а потому зажмурила глаза.
Его пальцы ловко свернули крышечку с пузырька из-под валерианки, он посветил фонариком сквозь мутное желтое стекло, удовлетворившись броуновским движением хищных насекомых. Взболтнул пузырьком, а потом поднес его к большому рыхлому уху Будёны Матвеевны. Она вздрогнула, будто хотела попасть в синхрон с выстрелом, но того не произошло, лишь в ушной раковине похолодало.
— Тихо, тихо, — попросил Леонид, успокаивая. — Ничего страшного…
Рыжие муравьи стекли тоненьким ручейком прямо в ушной проход, а для надежности ночной гость заткнул слух комочком ватки, заблаговременно пропитанной стеарином.
— Вот и все, — сообщил Леонид. — Я еще минутку посижу с тобой. Хорошо?..
Сначала ей показалось, что кто-то скребется к ней в мозг, будто просится войти в мысли… Потом она почувствовала хруст, похожий на сминаемую обертку для цветов… Целлофан, целлофан!..
В этот момент Леонид уже прикрыл за собою дверь материнской комнаты. Английский замок приветливо-прощально щелкнул, оставляя Будену в смертном одиночестве.
Когда он вышел на лестницу и спустился на пролет вниз, то услышал дикий крик… Он встретил его равнодушно…
Будёна кончалась в страшных муках, сходя с ума от бешеной боли, а Се-Се, картограф и бывший сладострастец, теперь тугоухий старик, спал себе покойно в бывшей комнате Слоновой Катьки, становясь этой ночью законным вдовцом…
* * *
Леонид чувствовал, что по его следу пошли легавые.
Он уходил от них, совершенно не боясь — знал наверняка, что его мыслительный аппарат лучше любого компьютера, а уж тем более ментовских мозгов…
Леонид решительно бросил квартиру на Герцена, законсервировав ее до лучших времен, снял другую, просторную, хоть и на окраине. Машеньке ничего не объяснял, да она, собственно, и не любопытствовала излишне. Об одном лишь жалела — оставленный приход со стареньким Иваном Самойловичем… Но и в Тушино имелась действующая церковь, правда, пустая, так как батюшка в ней болел пьянством, старух в районе было мало, а молодежь не подтянулась пока к вере отцов.
Стоя на коленях перед образом Богородицы, она неустанно просила для себя ребеночка. Шептала молитвы почти громко, объясняя, что лет ей более тридцати уже, а материнства нет…
— Мальчика-девочку, все равно… Счастья им хочу!.. И себе…
И Богородица услышала мольбы Машеньки, чья душа всегда была открыта для небесного света.
В мае месяце, в конце его дней, она точно знала, что беременна…
Машенька сообщила об этом Леониду при первой возможности.
— У нас будет сын, — возвестила она.
В этот момент муж отправлял в рот пригоршню турецкой черешни, сплевывая косточки в открытое окно и слушая звуки выстрелов, доносящиеся со стрелкового полигона.
Он обернулся на новость и спросил:
— Что он тебе сказал?
— Кто? — не поняла Машенька.
— Сын.
— Ему всего тридцать дней…
— Значит, ничего.
Она была обескуражена.
— Ты не рад?
Он не знал. Ему надо было подумать…
Ему надо было вообще о многом подумать…
Он жил какой-то странной жизнью, промышлял крупным разбоем и ни с кем не общался, кроме Ромки Психа, который к тридцати годам практически спился и уже не годился для дел, и Машеньки, жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84