А уж кому, как не ему знать своего пациента!
— Позвольте! — властно осекла молодого Чигирь. — Вы нас здесь учить будете!
— Не грех и поучиться! — не побоялся нападения Бехтерев.
Его лишь недавно назначили в экспертную комиссию, и он еще готов был активно включаться в работу. К тому же фамилия обязывала.
— Да как вы смеете! — прошипела Будёна Матвеевна. — Меня, члена партии…
— Я тоже член партии! — не сдавался Бехтерев. — Наша с вами партийность к психиатрии не относится!
С этим выводом многие готовы были согласиться, но лишь на Страшном суде.
— А я еще и доктор наук, позвольте заметить! — продолжил молодой психиатр. — Так сказать, с вашего позволения, специалист!
— Он что, — оборотилась ко всем Будёна, ища поддержки, — сомневается в моей компетенции?
— Наглость! — высказался профессор Абрикосов.
— Хороший мальчик! — неожиданно произнесла очкастая. Эта похвала, скорее, относилась к ее коту Шлеме, нежели к Леониду, а тем более Бехтереву, она даже испугалась того, что сказала вслух, но отступать было поздно. Не объяснять же про кота. — Поддержу молодого коллегу! Здоровый мальчик!
Еще трое, самых индифферентных в комиссии, высказались настолько обтекаемо, что даже мыльный пузырь бы позавидовал такому изяществу оказаться ни при чем если что.
— Так, по-вашему, я не компетентна?!! — грозно рыкнула Чигирь.
— Вы не то что не компетентны! — презрительно улыбнулся психиатр Бехтерев. — Вы, товарищ, в нашем деле — никто!
Профессор Абрикосов про себя поставил крест на дальнейшей карьере молодого коллеги.
Будёна глядела на наглеца, придумывая ему особо мучительный конец.
Но пока Бехтерев был на коне и продолжал несколько высокомерно:
— Может быть, вы опровергнете меня и расскажете досточтимой комиссии, что такое шизофрения, каких видов она существует и как определяется этот недуг?.. Или про лоботомию нам расскажете?.. Вы что-нибудь вообще знаете про психиатрию?!.
Лицо Будёны походило на протухший помидор. Но она умела брать себя в руки, зная наверняка, что самая сладкая месть та, которая оттянута во временах, когда тот, кому мстишь, даже не предполагает, за что с ним происходит ужасное!.. Она потерпела поражение лишь в бою местного значения, но готова побеждать в решающем сражении. Самое главное — дождаться его!
— Есть еще мнения? — спросила загробным голосом.
Последним было короткое выступление главного психиатра больницы профессора Паничкина. Суть доклада заключалась в том, что шизофрению можно трактовать по-разному, что конечно же никто не сомневается в компетентности товарища Чигирь, но здесь случай изначально непростой, сращенный с провокацией завхоза Берегиводы, а потому так тяжело разобраться во всем, что касается диагноза Северцева. Он, профессор Паничкин, рекомендует комиссии направить мальчика в обычный сиротский интернат под его ответственность…
— А о завхозе Берегиводе мною сообщено в компетентные органы! Там уже принимаются меры!..
Далее состоялось открытое голосование по персоне Леонида Павловича Северцева 1964 года рождения.
Защитники и противники поделились поровну, хотя такого не должно было случиться, так как членов комиссии изначально было нечетное количество.
Докторша в роговых очках, а теперь на нее были устремлены все взоры психиатров и общественности, в момент голосования находилась в своих фантазиях до той степени отстраненности, что ее пришлось окликать трижды.
— Сударыня! — похлопал в ладоши профессор Абрикосов. — Сударыня, нам нужно ваше мнение! Голос!
Она вернулась из мечтаний чуть пришибленной, поскольку не знала, как прошло голосование. Приходить в себя пришлось быстренько — ее головку со слегка оттопыренными ушками буравили взгляды коллег, ожидая развязки сегодняшнего рабочего дня. Хотела было гавкнуть на команду «Голос!»…
— Так вы «за» или «против»? — нажала Будёна Матвеевна. — У вас, товарищ, было сегодня два мнения!.. Или воздержитесь?
Очкастая — не дура, поняла, что голоса разделились поровну и сейчас все зависело от нее. Это было самым плохим, что могло случиться. Проголосуй она за освобождение мальчика, и ей грозят козни партаппаратчицы. Возьми сторону приспособленцев, врачи-коллеги, истинные психиатры, более никогда не будут принимать ее всерьез… А поставила ее на край лишь секунда забытья. Мгновение выпадения из реальности! Подними она руку в синхрон, неважно «за» или «против», все было бы в порядке! А сейчас приходится выносить приговор одной. А если воздержаться?..
— Нуте-с, милочка! — торопил профессор Абрикосов. — Где ваш голос?
— Вы нас задерживаете, — давила Чигирь.
— Будьте принципиальны, в конце концов! — воззвал Бехтерев.
А она всегда гадала — этот молодой перспективный, родственник того Бехтерева?..
Здесь что-то сработало на уровне подсознательного, и очкастая вынесла вердикт, вознесши руку выше головы:
— Я — «за»!
— Что— «за»! — окончательно обозлилась Будёна Матвеевна. — За диагноз или за здоров?!
Докторица еще раз крутанула шейкой, встретила серые глаза Бехтерева, подумала, что он почти так же очарователен, как и ее котик Шлема, а потому произнесла вслух.
— Здоров!
Здесь заседавшие сорвались с мест, стремясь к выходу. Они мигом забыли сегодняшний рабочий день, перестали быть общественностью и врачами, превратившись в милых обывателей, стремящихся поспеть поскорее втиснуться в очереди продуктовых магазинов и, закупившись к ужину, очутиться в своих уютных квартирках с человеческой жизнью внутри.
Очкастую провожал до метро молодой Бехтерев, рассказывая докторице что-то про принципиальность, а она не слушала его, удивляясь, что у родственника классика нет даже старенького автомобиля… Почему ей показалось, что он такой же милый, как Шлема?.. Вовсе нет!.. Все-таки надо было гавкнуть!..
Профессор Абрикосов попробовал было увязаться за Будёной Матвеевной, театрально выражая свое возмущение беспринципностью отдельных товарищей. Она кивала в знак согласия, но у ворот больницы рассталась с подлипалой, уйдя под руку с мужем.
Последнее, что расслышал профессор Абрикосов, оказалось женской жалобой:
— Сереженька, у меня был такой тяжелый день!.. Ну, Се-Се!..
Не торопился домой лишь психиатр Паничкин.
Срочным образом он готовил документы на выписку Северцева, заставляя секретаршу работать сверхурочно.
Паничкин надеялся, что на следующей неделе он уже забудет о феномене, расставшись с ним навсегда… А уж завхоза он уроет!..
Леонид узнал о предстоящей свободе лишь утром понедельника. Он было обрадовался бездумно, как птица, перед которой открыли дверцу клетки, но мозг опередил чувства, объяснив, что мальчика ждет не усыпанная сахарной пудрой жизнь, а нормальный советский интернат, в котором столько же свободы, сколько и в концентрационном лагере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Позвольте! — властно осекла молодого Чигирь. — Вы нас здесь учить будете!
— Не грех и поучиться! — не побоялся нападения Бехтерев.
Его лишь недавно назначили в экспертную комиссию, и он еще готов был активно включаться в работу. К тому же фамилия обязывала.
— Да как вы смеете! — прошипела Будёна Матвеевна. — Меня, члена партии…
— Я тоже член партии! — не сдавался Бехтерев. — Наша с вами партийность к психиатрии не относится!
С этим выводом многие готовы были согласиться, но лишь на Страшном суде.
— А я еще и доктор наук, позвольте заметить! — продолжил молодой психиатр. — Так сказать, с вашего позволения, специалист!
— Он что, — оборотилась ко всем Будёна, ища поддержки, — сомневается в моей компетенции?
— Наглость! — высказался профессор Абрикосов.
— Хороший мальчик! — неожиданно произнесла очкастая. Эта похвала, скорее, относилась к ее коту Шлеме, нежели к Леониду, а тем более Бехтереву, она даже испугалась того, что сказала вслух, но отступать было поздно. Не объяснять же про кота. — Поддержу молодого коллегу! Здоровый мальчик!
Еще трое, самых индифферентных в комиссии, высказались настолько обтекаемо, что даже мыльный пузырь бы позавидовал такому изяществу оказаться ни при чем если что.
— Так, по-вашему, я не компетентна?!! — грозно рыкнула Чигирь.
— Вы не то что не компетентны! — презрительно улыбнулся психиатр Бехтерев. — Вы, товарищ, в нашем деле — никто!
Профессор Абрикосов про себя поставил крест на дальнейшей карьере молодого коллеги.
Будёна глядела на наглеца, придумывая ему особо мучительный конец.
Но пока Бехтерев был на коне и продолжал несколько высокомерно:
— Может быть, вы опровергнете меня и расскажете досточтимой комиссии, что такое шизофрения, каких видов она существует и как определяется этот недуг?.. Или про лоботомию нам расскажете?.. Вы что-нибудь вообще знаете про психиатрию?!.
Лицо Будёны походило на протухший помидор. Но она умела брать себя в руки, зная наверняка, что самая сладкая месть та, которая оттянута во временах, когда тот, кому мстишь, даже не предполагает, за что с ним происходит ужасное!.. Она потерпела поражение лишь в бою местного значения, но готова побеждать в решающем сражении. Самое главное — дождаться его!
— Есть еще мнения? — спросила загробным голосом.
Последним было короткое выступление главного психиатра больницы профессора Паничкина. Суть доклада заключалась в том, что шизофрению можно трактовать по-разному, что конечно же никто не сомневается в компетентности товарища Чигирь, но здесь случай изначально непростой, сращенный с провокацией завхоза Берегиводы, а потому так тяжело разобраться во всем, что касается диагноза Северцева. Он, профессор Паничкин, рекомендует комиссии направить мальчика в обычный сиротский интернат под его ответственность…
— А о завхозе Берегиводе мною сообщено в компетентные органы! Там уже принимаются меры!..
Далее состоялось открытое голосование по персоне Леонида Павловича Северцева 1964 года рождения.
Защитники и противники поделились поровну, хотя такого не должно было случиться, так как членов комиссии изначально было нечетное количество.
Докторша в роговых очках, а теперь на нее были устремлены все взоры психиатров и общественности, в момент голосования находилась в своих фантазиях до той степени отстраненности, что ее пришлось окликать трижды.
— Сударыня! — похлопал в ладоши профессор Абрикосов. — Сударыня, нам нужно ваше мнение! Голос!
Она вернулась из мечтаний чуть пришибленной, поскольку не знала, как прошло голосование. Приходить в себя пришлось быстренько — ее головку со слегка оттопыренными ушками буравили взгляды коллег, ожидая развязки сегодняшнего рабочего дня. Хотела было гавкнуть на команду «Голос!»…
— Так вы «за» или «против»? — нажала Будёна Матвеевна. — У вас, товарищ, было сегодня два мнения!.. Или воздержитесь?
Очкастая — не дура, поняла, что голоса разделились поровну и сейчас все зависело от нее. Это было самым плохим, что могло случиться. Проголосуй она за освобождение мальчика, и ей грозят козни партаппаратчицы. Возьми сторону приспособленцев, врачи-коллеги, истинные психиатры, более никогда не будут принимать ее всерьез… А поставила ее на край лишь секунда забытья. Мгновение выпадения из реальности! Подними она руку в синхрон, неважно «за» или «против», все было бы в порядке! А сейчас приходится выносить приговор одной. А если воздержаться?..
— Нуте-с, милочка! — торопил профессор Абрикосов. — Где ваш голос?
— Вы нас задерживаете, — давила Чигирь.
— Будьте принципиальны, в конце концов! — воззвал Бехтерев.
А она всегда гадала — этот молодой перспективный, родственник того Бехтерева?..
Здесь что-то сработало на уровне подсознательного, и очкастая вынесла вердикт, вознесши руку выше головы:
— Я — «за»!
— Что— «за»! — окончательно обозлилась Будёна Матвеевна. — За диагноз или за здоров?!
Докторица еще раз крутанула шейкой, встретила серые глаза Бехтерева, подумала, что он почти так же очарователен, как и ее котик Шлема, а потому произнесла вслух.
— Здоров!
Здесь заседавшие сорвались с мест, стремясь к выходу. Они мигом забыли сегодняшний рабочий день, перестали быть общественностью и врачами, превратившись в милых обывателей, стремящихся поспеть поскорее втиснуться в очереди продуктовых магазинов и, закупившись к ужину, очутиться в своих уютных квартирках с человеческой жизнью внутри.
Очкастую провожал до метро молодой Бехтерев, рассказывая докторице что-то про принципиальность, а она не слушала его, удивляясь, что у родственника классика нет даже старенького автомобиля… Почему ей показалось, что он такой же милый, как Шлема?.. Вовсе нет!.. Все-таки надо было гавкнуть!..
Профессор Абрикосов попробовал было увязаться за Будёной Матвеевной, театрально выражая свое возмущение беспринципностью отдельных товарищей. Она кивала в знак согласия, но у ворот больницы рассталась с подлипалой, уйдя под руку с мужем.
Последнее, что расслышал профессор Абрикосов, оказалось женской жалобой:
— Сереженька, у меня был такой тяжелый день!.. Ну, Се-Се!..
Не торопился домой лишь психиатр Паничкин.
Срочным образом он готовил документы на выписку Северцева, заставляя секретаршу работать сверхурочно.
Паничкин надеялся, что на следующей неделе он уже забудет о феномене, расставшись с ним навсегда… А уж завхоза он уроет!..
Леонид узнал о предстоящей свободе лишь утром понедельника. Он было обрадовался бездумно, как птица, перед которой открыли дверцу клетки, но мозг опередил чувства, объяснив, что мальчика ждет не усыпанная сахарной пудрой жизнь, а нормальный советский интернат, в котором столько же свободы, сколько и в концентрационном лагере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84