Но Алкивиад не был бы Алкивиадом, воспитанником Сократа, и никакой радости не ощутил бы он сегодня, если б с ним вместе не радовались все афиняне.
«Всякий, кто по дружбе захочет прийти сегодня в мой дом перед заходом солнца, будет желанным гостем!» – так устами глашатаев звал Алкивиад всех граждан на пир.
Толпа у стен вокруг его садов все гуще, люди не могут дождаться, когда откроют ворота. Анофелес забрался по спинам на стену, наблюдает оттуда за приготовлениями к пиру.
– Боги Олимпа! – кричит он в изумлении. – Я ослепну от такого зрелища!
Голодная толпа под стеной бранится:
– Да говори же! Что ты видишь?
Тощий верзила дернул Анофелеса за ногу:
– А вот стащу тебя, бездельник! Или ты и за то, что видишь, будешь клянчить подачку?!
– Сбрось комара!
– Не волнуйтесь, граждане! Сейчас все перескажу, – торопливо откликается Анофелес и, заслонив ладонью глаза от солнца, в восторге выкрикивает: – О животворный Гелиос! Прекрасная Афродита, вдохновительница любви! Великий Пан, оберегатель стад!..
– Ты не у алтаря, дуралей! Говори, что видишь!
– О Дионис, бог вина и плодородия! – не прекращает взывать к богам Анофелес.
Кто-то нагнулся за камнем, но Анофелес уже спрыгнул по ту сторону стены.
– Негодяй! Паразит несчастный! А нас-то тут как мух!
– Не хватит на всех!
– И мы даже не знаем, что там готовят!
– Знаем! – вскричал какой-то подросток, которого отец подсадил на стену. – Сад полон рабов! Носят дрова к кострам, насаживают на вертела говяжьи окорока, свиней, телят, гусей, овец! Рабыни носят блюда с горами сельдей, корзины, полные сладостей, груш, фиг, орехов, амфоры с вином, их целая вереница, по пятам друг за дружкой… – Вдруг он истошно заорал: – Пожар! Горит! Весь сад в огне!
Дым повалил через стену – то рабы подожгли все костры и принялись вращать вертела. Дым пахнет древесным духом, жиром, жарящимся мясом, дразнит обоняние нетерпеливых – и тут раздается отчаянный вопль:
– Ворота открыли! Мы не попадем!
– Попадем!
Кое-кто уже прорвался внутрь, кто посмелее – лезет через стену, в воротах столпотворение, тело к телу, давят друг друга, кричат, зовут на помощь… Рабы наводят порядок. Впустили столько голодных, сколько могут вместить сады, после чего с великим трудом ворота закрыли. В садах настоящий Элисий, ибо Алкивиад щедр, прямо расточителен. А за воротами – отчаяние. Грохают кулаки по медным створкам: ведь Алкивиад в состоянии накормить все Афины! Алкивиад может все, что пожелает! Алкивиад словно прочитал эти мысли: на стену поднимаются трубачи и глашатаи:
– Граждане Афин! Достанется каждому. Все рассчитано, чтоб ни один человек не ушел, не поев и не выпив. Терпение!
А в садах пирующие уже дерутся за первое угощение: печень на вертеле, рыбный салат… Руками зачерпывают с блюд густую подливу, овощи, гороховую кашу…
Во всех покоях Алкивиадова дома раздвинуты занавеси, по всем помещениям снуют рабы и рабыни, разнося тазы для ополаскивания пальцев, амфоры с вином, кратеры, воду. Подошло время открыть пир, а Алкивиад все еще не подает знака. Его окружает пестрая толпа друзей: здесь богатый кожевенник Анит, один из ведущих демократов, Эврипид, Критон, двоюродный брат Критий, другие ученики Сократа – Аристипп, Антисфен, Эвтидем, Симон, и еще, и еще… Но нет Сократа.
Алкивиад с трудом скрывает свое беспокойство, даже досаду. Почему не идет? Придет ли вообще? Алкивиад выслушивает хвалебные речи гостей, едва отвечает, все смотрит на вход.
Наконец – пришел! Босиком. Белый хитон, коричневый гиматий.
Улыбнулся – и разом озарился весь пиршественный зал. Ясней проступила на стенах роспись Агафарха, ярче стали цветы, одежда гостей, лица…
Алкивиад вскочил, с грохотом опрокинул накрытый столик, серебро, золото зазвенели на полу. Кинулся к Сократу, низко ему поклонился, вскричал в экстазе:
– Вот, дорогие друзья, вот подлинный стратег Афин! Это ты, неотразимый Сократ, все время говорил в экклесии моими устами, я был лишь твоим глашатаем! Не я – ты победил!
Гости захлопали, радостно зашумели.
– Слава Алкивиаду, слава его творцу Сократу!
А тот стоит, растроганный любовью Алкивиада, но и смущенный.
– Тебе я обязан всем! – с жаром твердит Алкивиад.
– Довольно! Довольно, мальчик, – останавливает его Сократ. – Или хочешь, чтоб я ушел? Задумал выжить меня отсюда?
Алкивиад обнимает, целует Сократа.
– Неужели же мне благодарить тебя тайком? Нет! Пускай все знают, кто дал Афинам Алкивиада! Да смел ли бы я называться твоим учеником, если б, раздувшись от гордыни, забыл сегодня своего учителя!
Обняв Сократа, он подвел его к гостям и усадил рядом с собой.
– Верно, – заговорил философ, – я стараюсь, чтоб каждый уходил от меня лучшим, чем пришел ко мне. Но могу я далеко не все. Многое зависит от самого ученика. Иной раз вмешивается таинственная богиня Тиха, осыпает человека счастьем из рога изобилия, а бывает, что, как говорит мой дорогой друг Эврипид, вмешиваются страсти и необузданные порывы…
– Это так, – подхватил Эврипид. – Страсти играют большую роль в жизни человека. Но это еще не причина к тому, чтобы я отрицал роль случайностей и того, что дано человеку при его рождении.
Алкивиад дал знак домоправителю, и тотчас по всем покоям зашуршали босые ноги рабов, разносящих холодные и горячие блюда. Из перистиля донеслись тихие аккорды кифар.
Со своего места за дальним столиком, укрывшись за цветами в высокой вазе, Критий во все глаза наблюдает, как Алкивиад сам обслуживает Сократа. Выбирает для него с блюд не просто хорошие куски – нет, самое лучшее из лакомств, желе, корзиночки из теста, наполненные паштетами из дичи и мяса, кусочки куриной печени с миндалем… Горечь, овладевшая Критием при виде взаимной любви этих двух людей, подсказала ему странную мысль…
Спартанцы время от времени объявляют «священную войну» илотам, своим невольникам, устраивают на них охоту, как на диких зверей, истребляя самые сильные экземпляры. Но что такое порабощенные илоты, живущие на берегах Эврота, заросших высокими камышами? Животные! Критий прикрыл глаза. А вот объявить священную войну тем, за почетным столом! Вот это была бы охота – выбрать лучшие экземпляры людей!
Упиваясь такими мыслями, Критий перестал смотреть на Сократа, за которым ухаживал Алкивиад. Запустил зубы в утиную ножку…
Эвтидем, влюбленно поглядывавший на Алкивиада, был озадачен. Критий, обычно старавшийся быть поближе к своему любимцу, сегодня сел в другом конце зала и даже не глядит на него. Почему? Что я ему сделал? Юношу вдруг охватило чувство заброшенности. Ему недоставало комплиментов, которые, бывало, нашептывал ему Критий, недоставало поползновений Крития прикоснуться к нему… И стихов своих ему больше не приносит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144