– Еще юношей Сократ каждое утро прогуливался по берегам Илисса со своим учителем, усваивая его взгляды. Но кто же, о мужи афинские, был этим учителем? Философ Анаксагор, приговоренный афинским судом к смерти за безбожие. Лишь благодаря Периклу удалось Анаксагору бежать от казни в Лампсак. Его книга «О богах» была публично сожжена на агоре, но кощунственные мысли его остались в Афинах!
Он бросил на Сократа вызывающий взгляд. Старец выплюнул шелуху и сказал:
– Стану ли я отрицать то, что делает мне честь?
– Слышите?! – вскричал Мелет. – Он признается! Где бы ни был Сократ – он всюду распространял взгляды Анаксагора…
– Нет. Я распространяю свои взгляды.
Мелет был поражен – Сократ сам помогает обвинению!
– Тем хуже для тебя, ибо взгляды, которые ты распространяешь против наших богов, достойны осуждения… Подобно тому как любимый тобою безбожник Демокрит насмехался в Абдере над священными лягушками богини Лето, ты насмехаешься над нашими богами! Сколько лет излюбленной шуткой твоей служит перечисление Зевсовых шашней, как ты их называешь, с богинями и смертными женщинами – все равно, в своем ли обличье или в облике лебедя, быка, Амфитриона, золотого дождя и так далее!
– А разве неправда? – Голос из рядов присяжных.
– Это оскорбление! – Другой голос.
– Нет!
– Да!
Встал человек почтенного вида:
– О архонт басилевс, уполномоченный народом решать все вопросы веры – скажи нам, оскорбление ли это?
Архонт растерялся до того, что даже уши у него покраснели; он боялся взглянуть на Сократа, предполагая, что тот ехидно ухмыляется; он вертел в руках молоточек, словно видел его впервые в жизни… Но тут в рядах присяжных поднялся еще один человек:
– Позволишь ли мне, архонт, ответить на заданный вопрос?
Архонт, хотя и не знал, выручит его этот человек или поставит в еще более затруднительное положение, кивком выразил согласие; но рука его, державшая молоток, так дрожала, что рукоятка постукивала по столу.
Человек заговорил назидательным тоном:
– Говорить о том, в какие отношения когда-либо вступал Зевс со смертными женщинами или с богинями, не оскорбление. Он ведь бог, и делить с ним ложе – честь, особенно для земнородных.
– А что, Зевс все еще… того… занимается этим или больше нет? – спросил пекарь Мерин.
– Кто знает! Боги, слыхать, не стареют, – ответил кто-то из присяжных.
– Примите в соображение еще вот что, – продолжал тот, кто вызвался ответить на вопрос. – Такое общение, как правило, приводило к рождению полубога, а нередко и бога. Не сидят ли на Олимпе, в числе высших богов, дети, рожденные Зевсом от Лето, близнецы Артемида и Аполлон?
Оратора наградили рукоплесканиями. Архонт кивнул – оратор сказал именно то, что думал и сам председатель суда.
Мелет, делая вид, будто выиграл этот пункт обвинения, перешел к дальнейшим доказательствам:
– Как говорит Сократ – а тому есть много свидетелей, ожидающих допроса, – как он говорит, как насмехается над нашей блистательной богиней Афродитой! Одной нам мало, говорит он, нам нужны две! Одна – Небесная, другая – Земная, или Общедоступная. Последняя покровительствует проституткам Пирея, Небесная – элевсинским девственницам и благородным гетерам благородных афинян, причем сама она наставляет рога супругу своему Гефесту с богом войны Аресом…
Хихиканье в рядах.
– Да это всем известно! Отчего бы не говорить об этом и старику? – крикнул Люстрат.
Мелет покраснел; теребя подол хламиды, запинаясь, ответил:
– Ты прав, гражданин… Но важно – каким тоном говорил об этом Сократ!
– А можешь ты нам доказать, что тон этот был враждебным? Можешь привести нам этот тон? Не можешь!
– Свидетели… – забормотал было Мелет, но архонт, не желая долее скользить на столь тонком льду, счел за благо отойти от щекотливой темы.
– Довольно, – сказал он Мелету. – Следующее доказательство! – И в толпу, по которой перекатывался смешок, строго бросил: – Прекратите шум!
Глаза Анита налились кровью. Выбрал же я болвана! Да поразит его Зевс своей молнией!
– На пиру у богатого землевладельца Каллия Сократ заявил, что наш могущественный бог Эрот вовсе не бог, а всего лишь демон…
– Подумаешь! А хотя бы и демон… Мне без разницы, а ты ступай в болото!
– Дальше, дальше, – подгонял обвинителя архонт, видя, как ослабевает интерес присяжных, как люди ерзают, словно укушенные оводом, как вспухают их щеки от кусков, потихоньку засунутых в рот, и как они, прячась за спинами сидящих впереди, потягивают вино из бурдюков.
Для друзей Сократа вспыхнула надежда. «Ступай в болото!» – хлестнул Мелета чей-то резкий возглас. Да только ли один? Так же наверняка думают и прочие, хотя и не осмеливаются выкрикнуть столь резкие слова. Ксантиппа старается поймать взгляд Сократа, блуждающий по скалистым склонам холмов. Мирто – в таком напряжении, что не замечает, как крепко впилась она ногтями в свой праздничный пеплос – едва не порвала ткань…
Мелет опустился на одно колено и, протянув руки к гигантской статуе на Акрополе, воскликнул:
– О Афина, любовь наша, как позорили тебя и оскорбляли! Сердце мое сжимается, стоит мне вспомнить, как этот безбожник, со своей обычной насмешкой, перечислял все твои божественные имена: Парфенона, Полиада, Ника, Промахида… Ах, у нас двенадцать Афин? – говорил он. – Почему же не двадцать? Еще одну – для метельщиков, другую для погонщиков мулов…
– Лжешь!
– Этого Сократ не говорил!
– Когда? Кому? Где?!
Мелет почувствовал: вот момент, когда можно нанести Сократу смертельный удар; теперь надо особо подчеркнуть значение богини для города, ее значение для всех этих всегда и во всем торгашей – ведь тут сидят многие, у кого над дверью дома начертан девиз всей их жизни: «Почет и привет тебе, прибыль!»
– Кто насадил и дал афинянам оливовые рощи? Кто охраняет город от беснования стихий и врагов? Кто печется о выгоде всех афинян? Где были бы вы, безземельные, чьи поля и дома спалил неприятель, чьи стада он угнал, если б Афина не открыла вам свои объятия и не приняла вас в город, где она властвует и царит? Где было бы ваше имущество, мужи афинские, если б сама богиня не помогла освободить город от спартанских захватчиков?
Присяжные и зрители насторожились: такие речи всегда сильно действуют на любого эллина. Анит приятно улыбнулся Мелету. Сократ, следивший за маленькой зеленой ящерицей, перебегавшей в эту минуту по его ступне, встрепенулся и поднял голову.
Сократ знал вес слов. Хоть не был он ни грамматиком, ни ритором – силой слова владел в совершенстве. Хорошо знал он и своих афинян. Всех этих лавочников, жуликоватых и жадных, которые превыше всего чтут деньги. Клянусь псом, ведь именно этот инстинкт стяжания я почти полсотни лет подряд пытаюсь заменить в их душах сокровищами духа и мысли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144