Он и вступил.
– Они верят в переселение душ? – спросил он у Капитана.
– Здесь нечто подобное действительно практикуется, – пояснил тот, – причем на серьезной научной основе. Без чертовщины и мистики.
В глазах ксора впервые промелькнуло нечто вроде удивления.
– Вы те, кто жужжит, – я слышал.
– От кого? – спросил Малыш.
– Общая информация. Как все – слышал.
– Врет?
– Не думаю. Здесь не лгут и, по-видимому, лгать не умеют. Какая-то система информации для всех, должно быть, все-таки существует. Ее и называют общей. Интересно, кто и что является ее источником.
– Координатор, наверно.
– Не будем гадать.
Ксор внимательно прислушивался к их словам, потом закрыл глаза и передал мысль:
– Информация общедоступна. Любая информация.
– Откуда вы ее получаете?
– Она везде. Ее надо копить.
– Для кого?
– Для себя. Как в школе. А потом проверять уровень. Набрал минимум – хорошо.
– А если больше минимума?
– В запас для Нирваны.
Вот так оно и прозвучало, это понятие – нирвана. Старое, почти забытое на Земле слово. Вечное блаженство, заработанное праведной жизнью. А каковы нормы праведности? Библейские? Вряд ли. Устарели они и на Земле, запылились, пожелтели от времени, как истертые страницы священного писания в каюте Библа. На Гедоне праведность измеряют в битах – или какие здесь единицы информации? «Кретины», – резюмировал Малыш. Ошибся парень. Скорее рабы. Они в постоянном неоплаченном долгу перед теми, кто дал им жизнь. А какова она, эта жизнь? Аора несомненно отличается от мира зеленого солнца. Стерилизованное существование ради жалких крох информации или того, что они называют информацией, – хаос каких-то полузнаний, полувпечатлений, набранных в спешке, на лету. Посидел на корточках, поразмышлял, придумал что-то – вот и денежка в копилку; сочинил одежонку похитрее – еще денежка. Так капля за каплей, авось и до Нирваны дотянешь.
– Что значит «нирвана»? – спросил Капитан.
– Покой. Блаженство. Радость.
– А точнее?
– Не знаю. Из Нирваны не возвращаются.
– Кто же знает?
– Учитель.
«Опять Учитель, Великий миф гедонийцев. Все знает, все видит. Живой – во всяком случае, мыслящий – бог, не вмешивающийся в жизнь, но творящий ее. Парадоксально звучит, но подтверждается наблюдениями. Пока, во всяком случае».
Капитан уже не боялся спрашивать.
– Почему ты называешь себя ксором, а нас – вольными?
– А разве это не так?
– Так. Но в чем разница?
– Вы живете в хаосе, а мы – замкнутые.
– Чем замкнутые?
– Не чем, а на что. Замкнутые на себя. Цикличность информации. Рождается в себе, перерождается, рождает новую.
– Цепь ассоциаций?
– Не цепь, а кольцо. Вы должны знать.
«Мы должны знать, но не знаем. Неувязочка, которую наш немногословный или, вернее, немногомысленный собеседник может неправильно истолковать. Не будем дразнить гусей».
– Мне пора, – беззвучно сказал ксор.
– Возьмешь нас? – спросил Малыш.
– Идите. Я в лепо.
– В лепо так в лепо, – согласился Малыш. – Пошли, Кэп.
Они подошли к стене и подождали какую-то долю секунды, пока она не исчезла. Но не увидели за ней знакомого белесого коридора.
Пол туннеля загибался к потолку длинным ребристым пандусом, а наверху у крыши виднелся ровный прямоугольник отверстия: кусок синего неба, вписанный в рамку светящегося потолка.
– Почему мы шли пешком, а не воспользовались мгновенностью передвижения? – спросил Капитан.
– Мгновенность удобна, но мышечное передвижение необходимо. Нельзя расслабляться, – сказал ксор и смешался с толпой, вернее, пошел сквозь нее, обходя сидящих и переступая лежащих.
Вероятно, Капитан был прав: они впервые попали в город в часы, когда гедонийцы прятались от палящего солнца в своих домах-сотах, превращавшихся по желанию хозяев в удобные для них комнаты. А теперь в городе кипела жизнь. Множество людей в пестрых, причудливо скроенных и раскрашенных костюмах на крышах, на площадях, группами и в одиночку чего-то ждали, как переполненный зрительный зал ждет стремительного разлета занавеса. А может быть, впечатление обманывало и ожидающая толпа была просто бесцельным скучающим сборищем, ожидающим краткого мига развлечения. Откуда и как придет к нему этот миг? Со стен домов, на которых воображение неведомых художников меняло светящиеся картины – цветную бессмыслицу красок и путаную геометрию линий? С мачты-игры – излучатель или антенна? – чуть вздрагивающей от легкого ветра? Или из черных отверстий в крышах, одно из которых только что привело сюда двух чужаков в этой толпе.
На этот раз она не безмолвствовала: отрывистые возгласы негодования или радости, какие-то крики вдалеке, иногда резкий пронзительный свист. Все это явно противоречило словам ксора о бессмысленности звуков в мире осмысленной информации.
Малыш не удержался и напомнил об этом их спутнику.
– Ты прав, – ответил тот, – эмоциональные вспышки, низкий уровень интеллекта, а в результате сокращенный объем информации.
Космонавты уже привыкли к отрывистым мыслям гедонийца и научились лепить из них стройные, хотя иногда и малопонятные конструкции речи. Но в последнем объяснении ксора ничего непонятного не было: разумный, по здешним представлениям, человек не станет выражать свои чувства выкриками. Старая земная поговорка «молчание – золото» обрела на Гедоне совсем другой философский смысл.
Неожиданно ксор остановился, отступая на шаг. Перед ним выросли трое – атлеты в одинаковых белых шортах, одинаковых синих майках-шнуровках, оставлявших открытыми одинаково загорелые бычьи шеи. У бедер на золотых колечках висели одинаковые черные дубинки, похожие на земные – полицейские.
Капитан и Малыш не могли слышать, о чем они говорили с ксором: мысленный обмен был заблокирован. Но вдруг один из них, как заправский земной хулиган, ударил ксора по лицу, ударил лениво, словно выполняя привычную и скучную обязанность.
– С ума сошел, – сказал Малыш и, сжав кулаки, шагнул вперед.
Капитан задержал его:
– Не вмешивайся.
А вмешиваться и вправду не стоило. Обиженный не ответил на удар. Он по-прежнему бесстрастно глядел на обидчиков, словно пощечина была только детской забавной шуткой.
А «шутник» в синей шнуровке отстегнул дубинку, и размашисто с оттяжкой саданул ксора по плечу. Малыш даже зажмурился: такой удар кость перебьет, рука плетью повиснет. Но ксор только плечом повел – едва заметное движение, – и дубинка скользнула вниз.
Он обозлился, этот палач-супермен с подозрительно знакомой дубинкой. Она снова взлетела – черное продолжение руки, снова ксор неуловимо повел корпусом, и супермен не удержался на ногах: слишком велика была инерция удара.
Никто даже не обратил внимания на эту сцену. Люди шли мимо или стояли, даже не обернувшись, – ни любопытства, ни жалости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Они верят в переселение душ? – спросил он у Капитана.
– Здесь нечто подобное действительно практикуется, – пояснил тот, – причем на серьезной научной основе. Без чертовщины и мистики.
В глазах ксора впервые промелькнуло нечто вроде удивления.
– Вы те, кто жужжит, – я слышал.
– От кого? – спросил Малыш.
– Общая информация. Как все – слышал.
– Врет?
– Не думаю. Здесь не лгут и, по-видимому, лгать не умеют. Какая-то система информации для всех, должно быть, все-таки существует. Ее и называют общей. Интересно, кто и что является ее источником.
– Координатор, наверно.
– Не будем гадать.
Ксор внимательно прислушивался к их словам, потом закрыл глаза и передал мысль:
– Информация общедоступна. Любая информация.
– Откуда вы ее получаете?
– Она везде. Ее надо копить.
– Для кого?
– Для себя. Как в школе. А потом проверять уровень. Набрал минимум – хорошо.
– А если больше минимума?
– В запас для Нирваны.
Вот так оно и прозвучало, это понятие – нирвана. Старое, почти забытое на Земле слово. Вечное блаженство, заработанное праведной жизнью. А каковы нормы праведности? Библейские? Вряд ли. Устарели они и на Земле, запылились, пожелтели от времени, как истертые страницы священного писания в каюте Библа. На Гедоне праведность измеряют в битах – или какие здесь единицы информации? «Кретины», – резюмировал Малыш. Ошибся парень. Скорее рабы. Они в постоянном неоплаченном долгу перед теми, кто дал им жизнь. А какова она, эта жизнь? Аора несомненно отличается от мира зеленого солнца. Стерилизованное существование ради жалких крох информации или того, что они называют информацией, – хаос каких-то полузнаний, полувпечатлений, набранных в спешке, на лету. Посидел на корточках, поразмышлял, придумал что-то – вот и денежка в копилку; сочинил одежонку похитрее – еще денежка. Так капля за каплей, авось и до Нирваны дотянешь.
– Что значит «нирвана»? – спросил Капитан.
– Покой. Блаженство. Радость.
– А точнее?
– Не знаю. Из Нирваны не возвращаются.
– Кто же знает?
– Учитель.
«Опять Учитель, Великий миф гедонийцев. Все знает, все видит. Живой – во всяком случае, мыслящий – бог, не вмешивающийся в жизнь, но творящий ее. Парадоксально звучит, но подтверждается наблюдениями. Пока, во всяком случае».
Капитан уже не боялся спрашивать.
– Почему ты называешь себя ксором, а нас – вольными?
– А разве это не так?
– Так. Но в чем разница?
– Вы живете в хаосе, а мы – замкнутые.
– Чем замкнутые?
– Не чем, а на что. Замкнутые на себя. Цикличность информации. Рождается в себе, перерождается, рождает новую.
– Цепь ассоциаций?
– Не цепь, а кольцо. Вы должны знать.
«Мы должны знать, но не знаем. Неувязочка, которую наш немногословный или, вернее, немногомысленный собеседник может неправильно истолковать. Не будем дразнить гусей».
– Мне пора, – беззвучно сказал ксор.
– Возьмешь нас? – спросил Малыш.
– Идите. Я в лепо.
– В лепо так в лепо, – согласился Малыш. – Пошли, Кэп.
Они подошли к стене и подождали какую-то долю секунды, пока она не исчезла. Но не увидели за ней знакомого белесого коридора.
Пол туннеля загибался к потолку длинным ребристым пандусом, а наверху у крыши виднелся ровный прямоугольник отверстия: кусок синего неба, вписанный в рамку светящегося потолка.
– Почему мы шли пешком, а не воспользовались мгновенностью передвижения? – спросил Капитан.
– Мгновенность удобна, но мышечное передвижение необходимо. Нельзя расслабляться, – сказал ксор и смешался с толпой, вернее, пошел сквозь нее, обходя сидящих и переступая лежащих.
Вероятно, Капитан был прав: они впервые попали в город в часы, когда гедонийцы прятались от палящего солнца в своих домах-сотах, превращавшихся по желанию хозяев в удобные для них комнаты. А теперь в городе кипела жизнь. Множество людей в пестрых, причудливо скроенных и раскрашенных костюмах на крышах, на площадях, группами и в одиночку чего-то ждали, как переполненный зрительный зал ждет стремительного разлета занавеса. А может быть, впечатление обманывало и ожидающая толпа была просто бесцельным скучающим сборищем, ожидающим краткого мига развлечения. Откуда и как придет к нему этот миг? Со стен домов, на которых воображение неведомых художников меняло светящиеся картины – цветную бессмыслицу красок и путаную геометрию линий? С мачты-игры – излучатель или антенна? – чуть вздрагивающей от легкого ветра? Или из черных отверстий в крышах, одно из которых только что привело сюда двух чужаков в этой толпе.
На этот раз она не безмолвствовала: отрывистые возгласы негодования или радости, какие-то крики вдалеке, иногда резкий пронзительный свист. Все это явно противоречило словам ксора о бессмысленности звуков в мире осмысленной информации.
Малыш не удержался и напомнил об этом их спутнику.
– Ты прав, – ответил тот, – эмоциональные вспышки, низкий уровень интеллекта, а в результате сокращенный объем информации.
Космонавты уже привыкли к отрывистым мыслям гедонийца и научились лепить из них стройные, хотя иногда и малопонятные конструкции речи. Но в последнем объяснении ксора ничего непонятного не было: разумный, по здешним представлениям, человек не станет выражать свои чувства выкриками. Старая земная поговорка «молчание – золото» обрела на Гедоне совсем другой философский смысл.
Неожиданно ксор остановился, отступая на шаг. Перед ним выросли трое – атлеты в одинаковых белых шортах, одинаковых синих майках-шнуровках, оставлявших открытыми одинаково загорелые бычьи шеи. У бедер на золотых колечках висели одинаковые черные дубинки, похожие на земные – полицейские.
Капитан и Малыш не могли слышать, о чем они говорили с ксором: мысленный обмен был заблокирован. Но вдруг один из них, как заправский земной хулиган, ударил ксора по лицу, ударил лениво, словно выполняя привычную и скучную обязанность.
– С ума сошел, – сказал Малыш и, сжав кулаки, шагнул вперед.
Капитан задержал его:
– Не вмешивайся.
А вмешиваться и вправду не стоило. Обиженный не ответил на удар. Он по-прежнему бесстрастно глядел на обидчиков, словно пощечина была только детской забавной шуткой.
А «шутник» в синей шнуровке отстегнул дубинку, и размашисто с оттяжкой саданул ксора по плечу. Малыш даже зажмурился: такой удар кость перебьет, рука плетью повиснет. Но ксор только плечом повел – едва заметное движение, – и дубинка скользнула вниз.
Он обозлился, этот палач-супермен с подозрительно знакомой дубинкой. Она снова взлетела – черное продолжение руки, снова ксор неуловимо повел корпусом, и супермен не удержался на ногах: слишком велика была инерция удара.
Никто даже не обратил внимания на эту сцену. Люди шли мимо или стояли, даже не обернувшись, – ни любопытства, ни жалости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70