И тотчас же внизу, по шоссе, обгоняемые стрельбой моторов мелькнули теми же разноцветными молниями гоночные машины. И в том же порядке: белая, зеленая, красная. В репродукторе рядом торопливо грассировал диктор. Озеров перевел:
– Впереди по-прежнему Реньяк. За ним Козетти. Третьим упрямо идет, никого не пропуская вперед, советский гонщик Туров.
На ближайшем, хорошо видном с трибун вираже красная машина каким-то немыслимым змеиным маневром проскользнула у края шоссе, неожиданно обогнав зеленую. На трибунах ахнули. Диктор хрипло закричал:
– Москва обошла Милан! Туров вырвался на второе место. Он все больше и больше отрывается от Козетти. Следите за красной машиной!
Озеров переводил, а диктор продолжал, упоенно захлебываясь:
– Если Козетти не сумеет достать советского гонщика, шансы Италии на победу ничтожны. Вся борьба на финише развернется между французом и русским.
– Кажется, мы не увидим финиша, – сказал Хмелик.
Мимо свободной нижней скамьи к ним приближались юноша-контролер и пожилой крепыш с подстриженными седыми усами.
– Ваши билеты, мосье, – вежливо потребовал контролер.
– Они у нашего спутника, – мгновенно нашелся Озеров. – Он сейчас подойдет.
– А где он находится?
– В ресторане.
– В каком?
– Ну, в этом… внизу, – замялся Озеров.
– Внизу два ресторана, мосье.
– Поищите в обоих. Высокий блондин в светлом костюме. Зовут его мосье Турофф. Родной брат участника гонок.
Контролер вопросительно взглянул на стоявшего позади крепыша. Тот молча кивнул, и контролер удалился, а седоусый сочувственно, даже дружелюбно улыбнулся и присел в полуоборот к ним на нижней скамье.
– Брата вы сами придумали или он действительно существует? – спросил он по-русски. – Я что-то не слыхал о нем. А уж газетчики обязательно пронюхали бы о его приезде.
– А почему мы, собственно, должны отвечать на ваши вопросы? – с вызовом спросил Губин.
Седоусый ответил не сразу. Он был не молод, должно быть, завершал свой шестой десяток. Белоснежный костюм и дорогая панама довершали облик солидного, самоуверенного, знающего людей буржуа, «Власовец», – подумал Озеров.
– Ну что ж, давайте познакомимся, – все еще приветливо улыбнулся незнакомец. – Карачевский-Волк, сын свитского генерала, гимназистом пятого класса уехавший из России и все еще не забывший родной язык. Любопытно, слышится у меня акцент?
– Пожалуй, нет, – сказал Озеров.
– Приятно слышать. А вопросы я вам задаю, конечно, не по сомнительному праву соотечественника. Разные бывают соотечественники. Не со всяким приятно встретиться. Возможно, и для вас – со мной. Служу я в здешней полиции, господа. Нечто вроде частного пристава. Подчиняюсь только полицейскому комиссару, а потому, так сказать, облечен властью. Удовлетворены?
– Вполне, – засмеялся Хмелик. – Спрашивайте.
– Откуда вы появились, господа? Я сидел выше. Была пустая скамья, и вдруг ниоткуда, из воздуха, возникли вы. Прислушался: говорят по-русски. Я не марксист, но в привидения не верю. Отсюда мой первый вопрос: каким образом вы здесь? Никакого брата у господина Турова на трибунах нет. Это мне известно.
– Это ты выдумал брата? – спросил Хмелик у Озерова.
– Надо же было что-то придумать.
– Короче говоря, у нас нет билетов, господин полицейский.
– Как же вы прошли контроль?
– Вы же не верите в привидения.
– А есть ли у привидений документы? Скажем, паспорта, визы?
– Остались в отеле, – нашелся Хмелик.
– В каком?
Хмелик смущенно взглянул на Озерова: может быть, тот знает хоть один отель в Монте-Карло? Но седоусый перебил:
– Не выдумывайте второго брата русского гонщика. Кстати, он имеет все шансы на гран-при. А вас, господа, попрошу проследовать за мной в управление.
– Что же делать? – испуганно зашептал Гиллер на ухо Хмелику. – Ведь это пахнет международным скандалом.
– Выкрутимся.
В полицейской дежурке, как это ни странно, было чисто и безлюдно. Только отполированная до блеска скамья перед деревянным загончиком свидетельствовала о том, что здесь сиживало великое множество клиентов полицейского комиссара. Стол за барьером с полудюжиной телефонных аппаратов и пухлых телефонных справочников тоже пустовал.
– Все на гонках, – пояснил Карачевский-Волк. – А вам, увы, придется подождать, – с деланным сожалением прибавил он. – Комиссар, видимо, не уйдет до финиша, хотя я и поспешу предупредить его. Надеюсь, вы не соскучитесь в своей компании, да и осталось до финиша каких-нибудь двадцать минут – не больше. О результатах узнаете, если откроете окно: отсюда все слышно. – Он поскучнел и присовокупил: – А бежать не советую: окно выходит во двор и все выходы охраняются. О ревуар, господа.
Он ушел. В наступившей тишине гулко отсчитывала минуты большая стрелка на круглых стенных часах. Валя сидела с видом наказанной школьницы. Губин с наигранным равнодушием разглядывал ногти. Остальные просто молчали: Только Гиллер, нервничая, то вскакивал к деревянному барьеру, словно пытался достать телефонную трубку, то садился опять.
– Да перестаньте же, профессор, – сказал Хмелик.
– А вы понимаете, что произошло? – гневно спросил геолог. – Сошин был прав, говоря о вашем легкомыслии. Полицейский участок в чужой стране – финал вашего экспериментум круцис! Что мы скажем комиссару?
– Ничего не скажем. Комиссар найдет только пустую скамейку. Озеров, давай!
И за деревянным барьером дежурки показался знакомый уголок комнаты Хмелика – навощенный паркет, стулья в беспорядке и диван у стены, на котором одиноко сидел озабоченный Сошин.
Полицейская дежурка исчезла. Все уселись с веселым недоумением, перебивая друг друга:
– Как будто ничего и не было.
– Мираж.
– Расскажешь кому – никто не поверит.
– Ничего вы никому уже не расскажете, – требовательно вмешался Сошин. – Это первое. О браслете забудьте – это второе. Кстати, ваша авантюра продолжалась не полчаса, а час десять минут.
– Произошло осложнение, – сказал Хмелик.
– Я это предвидел.
– У меня такое впечатление, – обиженно заметил Хмелик, – что вы расцениваете наши действия как нечто противозаконное.
Профессор ответил не сразу. Он прищурил один глаз и то ли с иронией, то ли всерьез сказал:
– Конечно, противозаконное. Переход границы без соответствующих документов. Ни один прокурор не помилует.
– Какой же это переход границы? Это нуль-переход.
– А чем он отличается от перелета на самолете без опознавательных знаков? Или на воздушном шаре? Или под водой с аквалангом? Во всех случаях использование техники для одной цели. – Увидев смущенные, даже растерянные лица, Сошин улыбнулся и прибавил: – Но нам, я думаю, это простят. Из-за техники. Очень уж она необыкновенна…
– Простите, профессор, – перебил Губин, – вы предложили забыть о браслете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16