Серая стена вдруг рассыпалась разноцветной мозаикой.
– Ого! – сказал кто-то.
Озеров по голосу не разобрал кто, но не оглянулся, боясь «отключиться».
– На сколько мы спустились? – спросил тот же голос.
– Наверно, на несколько километров, – откликнулся Хмелик. – Ведь спускаемся с автоскоростью. Что это?
– Кристаллы горного хрусталя, – пояснил Гиллер и тихо спросил Озерова:
– А можно глубже?
Пестрая, с отливами каменная стена помутнела, стала матово-черной, и вдруг чернота, сначала слабо, а потом все сильнее отсвечивающая, превратилась в сверкающий поток расплавленного металла.
– Магма, – сказал Гиллер. – Прожектор не нужен.
– Какая глубина?
– Трудно сказать. Думаю, больше пятидесяти километров. Вы что, действительно собираетесь добраться к центру Земли?
– Хотите сию минуту?
– Никоим образом. Попрошу прекратить опыт.
– Озеров, не отключайся, – предупредил Хмелик. – Почему, профессор?
– Опыт должен быть поставлен научно. Мне потребуется киносъемочная аппаратура, звукозаписывающие приборы, другая сила освещения.
– Может быть, создать проходимость? – засмеялся Хмелик.
– Вам двойка по геологии, – сказал Гиллер. – Даже на этой глубине температура больше двух тысяч градусов.
– Я пошутил, профессор. Отбой, Андрей.
«Окно» исчезло.
– Твоя очередь, Минченко. Ставь задачу.
– Я тоже? – растерялся океанолог.
– Я тебя не в кино приглашал. Давай точку в океане, где поглубже.
– Может быть, Тускарору?
– Я там плавал, – вмешался Губин. – Скучные воды. А если Атлантический океан? Я где-то читал, что для глубоководных экспедиций Атлантика интереснее.
– Глупости вы читали, – поморщился Минченко. – Но можно и Атлантику. Там есть глубоководные впадины. Например, близ острова Мадейра. На параллели Северной Африки.
Хмелик опять подтолкнул Озерова.
– Может быть, Атлантиду найдем, – засмеялся он. – Давай, Андрюша. Океан синий-синий, густое индиго. Южное солнышко. Какая-нибудь мурена плещется. Следите, товарищи: на «входы» устройства поступает точка на карте плюс зрительный образ. Подождем «выходов». У меня секундомер. Засекаю.
Озеров подумал: «А зачем спешить?» Браслет не им повинуется, а ему. И в каких дьявольских ситуациях! По маршрутам Жюля Верна: путешествие к центру Земли и восемьдесят тысяч лье под водой. И почему она синяя? Скорее темно-зеленая. А на поверхности, наверно, стальная, как в Одессе. И ветер гонит волну с барашками. А где это? На параллели Северной Африки. Значит, южнее Гибралтара. Близ острова Мадейра. Ну что ж, браслет найдет.
И браслет нашел: океан возник в комнате в двух шагах от них, не синий и не зеленый, а перламутровый, расцвеченный солнцем и в то же время зловещий, с высоким кипеньем волн, как на полотнах Айвазовского. Редко кто видит такой океан так близко. Только смельчаки спортсмены, участники океанских регат. С берегов он не тот, а с борта лайнеров далек и не страшен. Здесь же, в комнате, шла волна высотой в три метра и таяла за синей горящей полоской. Даже привыкший к метаморфозам «окна» Озеров невольно поежился, а сидевшие рядом отодвигались все дальше и дальше – так пугающе близко вздымалась сверкающая водяная стена.
– А ведь красиво! – вздохнул Губин.
Шум волны заглушил его.
– А что, если создать проходимость?
– С ума сошел, захлестнет!
Озеров поднял «окно» повыше. Океан теперь шумел внизу. Из комнаты открывалась его бескрайняя серо-голубая даль.
– Тут и дна нет.
– Дно есть, – сказал Минченко. – Шесть километров вниз.
– С автоскоростью? – спросил Озеров.
– Зачем? Как в лифте. Четверть часа – и песочек.
За «окном» встала темно-зеленая водяная толща. Солнечный свет еще пронизывал ее. Медленно скользнула наискосок большая, отливающая начищенной медью рыба Засветились розовато-хрустальные колокола медуз. Вода почернела, что-то сверкнуло в темноте и потухло. Валя включила прожектор, но луч, ударивший в черно-бурую муть, растаял где-то далеко-далеко. Какая-то уродливая рыбья морда показалась в «окне» и пропала. Невидимый батискаф опускался все ниже и ниже, а видимая муть уходила вверх, не поражая никакими жюльверновскими видениями. Только один раз что-то большое заслонило «окно» бледно-розовым телом, и Озеров услышал, как Минченко громко шепнул соседу: «Кальмар!» А в «окне» уже появились слабо очерченные зубцы темно-красной скалистой поверхности.
– Вот вам и Атлантида, – усмехнулся Минченко. – Боюсь, что ее здесь днем с огнем не найдешь.
– Я подумал о проходимости, – сказал Губин. – С какой силой ударил бы водяной столб?
– Считайте. На дне давление свыше шестисот атмосфер. Более полутонны на каждый квадратный сантиметр.
– Боюсь, что нас размазало бы по стенам.
– А вместе с ними – по городу. И вместе с городом – по земле. Что могло бы остановить эту тысячетонную ударную силу? Где оказался бы Атлантический океан? Где была бы Европа?
Зловещая тишина наполнила комнату, отделенную только одним поворотом браслета от мировой катастрофы.
– Дети играют с термоядерной бомбой, – сказал до сих пор молчавший Сошин. – С чем-то пострашнее термоядерной бомбы. Возвращайтесь на Землю, молодой человек.
Озеров устало протер глаза, и «окно» вместе с подводным царством ушло за пределы видимости. Кто-то громко и облегченно вздохнул.
– Предлагаю воздержаться от легкомысленных опытов, – сердито заметил Сошин. – Для докладной записки в Академию наук материала более чем достаточно.
Хмелик сухо возразил:
– У нас с профессором Сошиным, видимо, разный взгляд на понятия легкомысленного. У меня еще один опыт, для Губина. Возможность проникнуть за покровы человеческого тела. Меня не испугает, даже если именно я окажусь объектом опыта. Но, может быть, мы согласимся с профессором и оставим это для экспертизы академии?
Губин подумал и согласился. Озеров взглянул на Хмелика: у того был вид бомбардира, приготовившегося пробить одиннадцатиметровый удар.
– Ну что ж, – сказал он, – переходим к решающему эксперименту. Его нельзя отложить.
– Что значит «решающему»? – прозвучал резкий вопрос Сошина.
– Смысл, вам известный из научной практики, Павел Викторович. Ньютон в таких случаях прибегал к латинскому названию «экспериментум круцис».
EXPERIMENTUM CRUCIS. АЛАДДИН У КАЛИТКИ В СТЕНЕ
Отклика не последовало. Кто-то взглянул смущенно, кто-то быстро отвел глаза. «Испугались», – подумал Озеров.
Хмелик объявил, что ожидал этого и сейчас успокоит встревоженные умы.
– Мы еще не познакомились с главнейшей особенностью устройства – с его способностью превращать эффект присутствия в само присутствие. Со времен Дедала, первым преодолевшего закон тяготения, люди не знали подобного ощущения. Мы первые преодолеваем ложное или, скажем мягко, неточное представление о протяженности пространства, о незыблемости декартовых координат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16