Не получилось.
Уже утонул почти, как водяной в меня вселился и на берег вытащил. На следующий день опять пошел. Уже с кирпичами в холщовой сумке. Посидел на крутом бережку под липами, бутылочку хорошего вина опорожнил, выкурил пару сигарет, привязал сумку к поясу и пошел в воду.
...Опять не получилось. Сумка гнилой оказалась. Наверное, еще бабушка Веры с ней в сороковых годах на рынок за картошкой ходила, а они не выкинули, на чердаке спрятали... Наверняка чтобы надо мной посмеяться. А было над чем хохотнуть. Домой весь мокрый шел, мне бы, дураку, раздеться перед утоплением, тогда бы Вера не спрашивала, что это со мной случилось и куда это я упал.
Как только высох, пошел в сарай из обреза стреляться – второй-то патрон у меня оставался.
Он пшикнул только. Опять невезение. Рассвирепел, выпил бутылку портвейна и пошел в бандиты проситься. У них на рыночной площади командный пункт в задней комнате простецкого кафе, «Come In» называется. «Мерседесы» нагло блестящие вокруг стоят, «Лендкрузеры» и вольваки с всякими там «Ауди». Короче, выставка новейшей западной автомобильной техники, мимо нее не пройдешь.
Вошел в затемненный зал, руки в карманах, подсел в наглую к пахану – мне тесть на него несколько раз подбородком осторожненько показывал – подсел и начал горько плакаться. Мол, копейки получаю, сосиски покупаю только в целлофане и пью преимущественно всякую ненатуральную гадость и ко всему этому еще и жена маньячка. И попросил к себе взять хоть шестеркой, лишь бы поскорее убили.
Пахан посмотрел на меня строго – не надо, мол, паясничать в этом серьезном заведении – и стал про образование спрашивать. И получив ответ, огорчился, что нет никакого. Ни в Афгане я не был, ни в Чечне, и экономику с менеджментом не знаю в натуре, не говоря уже про ГААП и валютные операции.
Посидел, посидел пахан с горьким сожалением на меня глядючи, потом стакан коньяку армянского налил. Полный. И отправил восвояси, предварительно сотню баксов в нагрудный карман сунув. Хорошо, что на лоб не приклеил, интеллигентным оказался.
И пришлось мне домой идти. Настроение – вообще никуда. Иду, а в голове одна мысль-приговор: «Ничего у тебя не получается, даже руки на себя наложить».
По лесополосе шел. Вдоль железной дороги. Как только электричка загрохотала, осенило: «Что же ты, дурак, топишься и стреляешься рядом с двухпутной железкой?»
И пошел, пьяненький, на пути. Улегся поперек и заснул...
Проснулся ранним утром. Поезд проходящий разбудил. Живым и здоровым проснулся, если не считать небольшого окоченения, и естественно, жуткого похмельного синдрома. Проснулся, протер глаза, и понял, что на тупиковых путях лежу. Не везет, так не везет.
Что делать? Пошел домой. Вера встретила на крылечке и спрашивает:
– Ну что ты мучаешься? Ты же видишь, что у тебя ничего не получается – ни жить по-другому, ни умереть?
– Да, вот, не получается... – ответил я, разведя руками. – Ничего не получается. Простак я... И неудачник...
– А о чем это говорит?
– Судьба, значит, у меня такая... С тобой рядышком идти.
Короче, надломился я. А как не надломиться? Все надо мной смеются, все меня жалеют – и честные предприниматели, и бандиты, и друзья удачливые, и даже родственники.
В общем, надломился я, а все надломленные злые, как черти. И я злой стал как никогда. А злой как никогда – он наполовину маньяк. Они, Верины соучастники, то есть литературоведы, знают, что делать. Выдержали в дерьме, потом окучили, как картошку и втащили в свой круг, безвозвратно втащили.
...Время шло, и, знаете, я втянулся. Не захотел расставаться с дочерью. Да и к Вере привык.
Она такая лапушка. Кисонька. Львушечка. Такая любовь у нас открылась! Правду говорят, что истинная любовь – это когда не друг на друга смотришь, а в одну сторону... Заботиться обо мне стала, вещи хорошие покупать, а раньше ведь один ширпотреб носил. Выйдешь на рынок, или куда, а там все в точно таких же рубашках.
И спиртное начала покупать сама. Самое дорогое. Виски, мартини, вина по триста рублей за бутылку... Сигары, опять-таки кубинские. Толстые, вкусные, ручного изготовления.
А я заважничал. Снобом стал. Того не хочу, этого не буду, а она в рот смотрит и радуется, что я такой весь изобразительный из себя стал. А со временем и работу мне по своим ненашенским каналам подобрала. Сидеть надо было в одной обувной фирме, и строго на работников смотреть. За полторы тысячи баксов. Поднялся я, будь здоров! Рулетка, сауны с красавицами, массаж, омары, рауты, трюфеля, презентации, устрицы... И не по субботам, а каждый день.
Тяжело поначалу было с моим прошлым. Особенно с новыми знакомыми... Они все такие сдержанные... Понимают, что от хозяина все зависит. И от удачи еще, если хозяин простак. И если чего не поймешь, не унюхаешь, не пресечешь, то завтра вместо павлинов фаршированных будешь кильку лежалую с картошкой есть и запивать все это жиденьким разливным «Жигулевским».
Раньше меня удивляли сообщения типа «разорился и застрелился». Фермер, предприниматель. А в новой своей шкуре я все понял. Оказаться в толпе хамов, которые «Сахру» пьют и килькой закусывают? И которые в отпуск едут в Измайловский парк или Кусково, а не на Сейшельские острова или Флориду? Н-е-е-т... Лучше пулю в висок.
Литературный клуб действительно оказался с маньяческим уклоном. Если не сказать – креном. На первом же заседании с моим участием мне шепнули, что в списках на устранение я стоял первым. И что я вовремя сдался.
С Маргаритой и ее мужем мы встретились раз два. Мне понравилось. А Вере нет. В постели с Маргаритой она сильно проигрывала. Предлагала мне (для разнообразия, мол) Алевтину с ее любовником, сержантом милиции. Но я отказался. Сказал, что опасаюсь с милиционером в постель ложиться.
А клуб... Он меня разочаровал... Неизобретательно они людей мучили. Без искорки умственной. Бесталанно, короче. Подберут где-нибудь на вокзале пьяницу, – страшного, избитого, неприятно пахнущего – и мучают. Один по глазам специалист, другой по ушам, третий по половым органам, четвертый вообще ортопед...
Окружат беднягу, слюну нетерпеливо сглатывая, и начинают каждый свое мусолить. Емельян ступни отпиливает... Близорукая Алевтина глаза бедняге выжимает... Олег-ламаист и женоненавистник откручивает. Понятно что. А у пьяницы вши и запах изо рта. Ногти черные. Грибок, опять-таки, меж пальцев ног. Емельян Емельяныч однажды по особенному увлекся и подхватил, в конце концов, месяц потом руки свои «Низоралом» лечил, и никто с ним не здоровался.
Походил, походил я на эти «литературные» безобразия и предложил Вере самоопределиться. Она согласилась, не сразу, но согласилась.
И начали мы по крупному играть. Рисково. Сняли квартирку в городе, оборудовали ее по последнему слову техники, звукоизолировали, полы пластиком покрыли, чтобы, значит, кровь легко отмывалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86