– Кстати. Вам удалось ловко и отважно извлечь пользу из случайной встречи и превратить ее в удачную операцию полиции, это так, но…
– Вот, я хотел вам сказать…
– Дайте мне договорить. Но я вынужден отметить, что вы подвергли большому риску себя и своих людей, вам следовало бы просить значительного подкрепления, принять должные предосторожности. К счастью, все обошлось благополучно, но это была авантюра, и это я вам хочу сказать со всей прямотой. А теперь я вас слушаю.
Монтальбано оглядел пальцы левой руки, как будто они отросли у него внезапно и он не знал, для чего они нужны.
– Что такое? – спросил терпеливо начальник полиции.
– То, что все это враки, – выкрикнул Монтальбано. – Не было там никакой случайной встречи, я пришел к Тано, потому что он хотел меня видеть. И на этом свидании мы с ним сговорились.
Начальник полиции прикрыл рукой глаза.
– Вы сговорились?
– На все сто процентов.
И раз уж начал, выложил ему все, от звонка Джедже до устройства спектакля с задержанием.
– У вас что-нибудь еще? – спросил под конец начальник полиции.
– Да. Раз уж дело обстоит таким образом, я не заслуживаю никакого повышения до заместителя начальника полиции. Если б меня повысили, это было бы за вранье, за неправду.
– Это предоставьте решать мне, – сказал резко собеседник.
Он поднялся, заложил руки за спину, некоторое время постоял в задумчивости. Потом надумал и обернулся:
– Давайте сделаем так. Напишите мне два отчета.
– Два?! – воскликнул Монтальбано, думая о том, как трудно ему обычно давалось любое писание.
– Не спорьте, пожалуйста. Поддельный я буду держать на видном месте для неизбежной «наседки», которая уж позаботится о том, чтоб передать его журналистам или мафии. А настоящий я закрою в сейфе.
Начальник полиции улыбнулся:
– А что до повышения, которое, как мне кажется, больше всего вас пугает, приходите в пятницу вечером ко мне, мы потолкуем об этом на досуге. Знаете, моя жена изобрела какой-то потрясающий специальный соус к рыбе.
Кавалер Джерландо Мизурака, проживший на свете восемьдесят четыре года, за которые он не утратил своей воинственности, оказался верен себе и закусил удила, как только комиссар успел произнести: «Алло!»
– Кто этот идиот, что сидит у вас на телефоне?
– А что он такое сделал?
– Фамилии моей не разобрал! Не помещалось в его куриную головенку! Бизурата меня назвал, как слабительное!
Помолчал с подозрением, тон изменился:
– Вы мне можете поручиться честью, что речь идет всего лишь о несчастном идиоте?
Монтальбано представил себе Катареллу, и ответ его прозвучал очень убедительно:
– Я ручаюсь. Но зачем вам ручательства, скажите пожалуйста?
– Затем, что, если у него, наоборот, было намерение поднять на смех меня или же то, что я представляю, через пять минут я появлюсь в комиссариате и разобью ему морду, как Бог свят!
«Но что же представляет кавалер Мизурака?» – спросил себя Монтальбано, меж тем как его собеседник продолжал угрожать всякими ужасами. Ничего, абсолютно ничего в отношении, как бы это сказать, официальном. Чиновник мэрии, давно уже на пенсии, он не занимал ни в недавнем, ни в более отдаленном прошлом никаких государственных должностей, в своей партии он состоял рядовым членом. Человек безупречно честный, он жил только что не в бедности, даже во времена Муссолини не пожелав воспользоваться своим положением, и всегда оставался, как тогда говорили, верным исполнителем. Начиная с тридцать пятого, он прошел все войны и оказывался в гуще самых жестоких сражений, ни одного не пропустив, словно он был вездесущим, – от Гвадалахары в Испании до Вир эль Гоби в северной Африке, не миновав Аксума в Эфиопии. Потом плен в Техасе, отказ сотрудничать и как следствие – заключение более суровое, на хлебе и воде. Представлял он, следовательно, – подытожил Монтальбано, – историческую память об исторических ошибках, это несомненно, но пережитых им с искренней верой и оплаченных дорогой ценой: в числе ран, довольно тяжелых, была одна, что заставляла его припадать на левую ногу.
– А вы, если б у вас оказалась такая возможность, пошли бы воевать в Сало вместе с немцами и Социальной республикой? – огорошил он однажды внезапным вопросом Монтальбано, который по-своему любил его. Да, потому что в гигантском коловращении взяткодателей, взяткобрателей, вымогателей, получателей конвертиков с вложениями, округлителей зарплат, обманщиков, воров, лжесвидетелей, к которым ежедневно добавлялась все новые, комиссар с некоторых пор начал питать теплые чувства к людям, которых он знал за неисправимо порядочных.
Он видел, что, задавая вопрос, старик словно обессилел, морщин на лице стало больше, а взгляд затуманился. Тогда он понял, что этот же самый вопрос Мизурака задавал себе тысячу раз и так не смог найти ответа, а потому, наверно, не стал вырывать его из комиссара.
– Алло! Вы еще здесь? – спросил раздраженный голос Мизураки.
– Говорите, кавалер.
– Мне припомнилась позже одна вещь, потому-то я о ней не сказал, когда приходил давать показания.
– Кавалер, у меня нет никаких оснований в этом сомневаться. Я вас слушаю.
– Странная вещь, которая со мной случилась, когда я почти подъехал к универсаму, но в тот момент я не придал значения, был вне себя и кипел, потому что есть тут разные сволочи, которые…
– Так вы мне скажете?
Если предоставить ему возможность, кавалер чего доброго еще начнет от основания фашистской партии.
– По телефону нет. Лично. Это вещь страшно важная, если я видел как следует.
Старик считался человеком, который говорил все как есть, не склонным преуменьшать или преувеличивать.
– Касается ограбления супермаркета?
– Понятное дело.
– Вы уже кому-нибудь об этом говорили?
– Никому.
– Я вас прошу. Рот на замке.
– Обижаете! Могила. Завтра спозаранку приду к вам в присутствие.
– Кавалер, позвольте вопрос. А что вы делали в такой час в машине, один и злой? Знаете, что в определенном возрасте нужна осторожность?
– Возвращался из Монтелузы. Там было собрание провинциального руководства, и я, хоть в нем и не состою, хотел присутствовать. Никто не посмеет закрыть дверь перед носом у Джерландо Мизураки. Необходимо воспрепятствовать тому, чтобы наша партия потеряла доброе имя и честь. Она не может делить власть с этими политиками-ублюдками и детьми ублюдков и вместе с ними издавать декрет, который позволит выйти из тюрьмы сукиным детям, растащившим по нитке нашу родину! Вы должны понять, комиссар, что…
– Собрание затянулось допоздна?
– До часу ночи. Я хотел продолжать, но остальные были против, валились с ног. Ну и народ нынче пошел.
– И сколько времени у вас ушло на обратный путь до Вигаты?
– Что-то полчаса. Я езжу медленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Вот, я хотел вам сказать…
– Дайте мне договорить. Но я вынужден отметить, что вы подвергли большому риску себя и своих людей, вам следовало бы просить значительного подкрепления, принять должные предосторожности. К счастью, все обошлось благополучно, но это была авантюра, и это я вам хочу сказать со всей прямотой. А теперь я вас слушаю.
Монтальбано оглядел пальцы левой руки, как будто они отросли у него внезапно и он не знал, для чего они нужны.
– Что такое? – спросил терпеливо начальник полиции.
– То, что все это враки, – выкрикнул Монтальбано. – Не было там никакой случайной встречи, я пришел к Тано, потому что он хотел меня видеть. И на этом свидании мы с ним сговорились.
Начальник полиции прикрыл рукой глаза.
– Вы сговорились?
– На все сто процентов.
И раз уж начал, выложил ему все, от звонка Джедже до устройства спектакля с задержанием.
– У вас что-нибудь еще? – спросил под конец начальник полиции.
– Да. Раз уж дело обстоит таким образом, я не заслуживаю никакого повышения до заместителя начальника полиции. Если б меня повысили, это было бы за вранье, за неправду.
– Это предоставьте решать мне, – сказал резко собеседник.
Он поднялся, заложил руки за спину, некоторое время постоял в задумчивости. Потом надумал и обернулся:
– Давайте сделаем так. Напишите мне два отчета.
– Два?! – воскликнул Монтальбано, думая о том, как трудно ему обычно давалось любое писание.
– Не спорьте, пожалуйста. Поддельный я буду держать на видном месте для неизбежной «наседки», которая уж позаботится о том, чтоб передать его журналистам или мафии. А настоящий я закрою в сейфе.
Начальник полиции улыбнулся:
– А что до повышения, которое, как мне кажется, больше всего вас пугает, приходите в пятницу вечером ко мне, мы потолкуем об этом на досуге. Знаете, моя жена изобрела какой-то потрясающий специальный соус к рыбе.
Кавалер Джерландо Мизурака, проживший на свете восемьдесят четыре года, за которые он не утратил своей воинственности, оказался верен себе и закусил удила, как только комиссар успел произнести: «Алло!»
– Кто этот идиот, что сидит у вас на телефоне?
– А что он такое сделал?
– Фамилии моей не разобрал! Не помещалось в его куриную головенку! Бизурата меня назвал, как слабительное!
Помолчал с подозрением, тон изменился:
– Вы мне можете поручиться честью, что речь идет всего лишь о несчастном идиоте?
Монтальбано представил себе Катареллу, и ответ его прозвучал очень убедительно:
– Я ручаюсь. Но зачем вам ручательства, скажите пожалуйста?
– Затем, что, если у него, наоборот, было намерение поднять на смех меня или же то, что я представляю, через пять минут я появлюсь в комиссариате и разобью ему морду, как Бог свят!
«Но что же представляет кавалер Мизурака?» – спросил себя Монтальбано, меж тем как его собеседник продолжал угрожать всякими ужасами. Ничего, абсолютно ничего в отношении, как бы это сказать, официальном. Чиновник мэрии, давно уже на пенсии, он не занимал ни в недавнем, ни в более отдаленном прошлом никаких государственных должностей, в своей партии он состоял рядовым членом. Человек безупречно честный, он жил только что не в бедности, даже во времена Муссолини не пожелав воспользоваться своим положением, и всегда оставался, как тогда говорили, верным исполнителем. Начиная с тридцать пятого, он прошел все войны и оказывался в гуще самых жестоких сражений, ни одного не пропустив, словно он был вездесущим, – от Гвадалахары в Испании до Вир эль Гоби в северной Африке, не миновав Аксума в Эфиопии. Потом плен в Техасе, отказ сотрудничать и как следствие – заключение более суровое, на хлебе и воде. Представлял он, следовательно, – подытожил Монтальбано, – историческую память об исторических ошибках, это несомненно, но пережитых им с искренней верой и оплаченных дорогой ценой: в числе ран, довольно тяжелых, была одна, что заставляла его припадать на левую ногу.
– А вы, если б у вас оказалась такая возможность, пошли бы воевать в Сало вместе с немцами и Социальной республикой? – огорошил он однажды внезапным вопросом Монтальбано, который по-своему любил его. Да, потому что в гигантском коловращении взяткодателей, взяткобрателей, вымогателей, получателей конвертиков с вложениями, округлителей зарплат, обманщиков, воров, лжесвидетелей, к которым ежедневно добавлялась все новые, комиссар с некоторых пор начал питать теплые чувства к людям, которых он знал за неисправимо порядочных.
Он видел, что, задавая вопрос, старик словно обессилел, морщин на лице стало больше, а взгляд затуманился. Тогда он понял, что этот же самый вопрос Мизурака задавал себе тысячу раз и так не смог найти ответа, а потому, наверно, не стал вырывать его из комиссара.
– Алло! Вы еще здесь? – спросил раздраженный голос Мизураки.
– Говорите, кавалер.
– Мне припомнилась позже одна вещь, потому-то я о ней не сказал, когда приходил давать показания.
– Кавалер, у меня нет никаких оснований в этом сомневаться. Я вас слушаю.
– Странная вещь, которая со мной случилась, когда я почти подъехал к универсаму, но в тот момент я не придал значения, был вне себя и кипел, потому что есть тут разные сволочи, которые…
– Так вы мне скажете?
Если предоставить ему возможность, кавалер чего доброго еще начнет от основания фашистской партии.
– По телефону нет. Лично. Это вещь страшно важная, если я видел как следует.
Старик считался человеком, который говорил все как есть, не склонным преуменьшать или преувеличивать.
– Касается ограбления супермаркета?
– Понятное дело.
– Вы уже кому-нибудь об этом говорили?
– Никому.
– Я вас прошу. Рот на замке.
– Обижаете! Могила. Завтра спозаранку приду к вам в присутствие.
– Кавалер, позвольте вопрос. А что вы делали в такой час в машине, один и злой? Знаете, что в определенном возрасте нужна осторожность?
– Возвращался из Монтелузы. Там было собрание провинциального руководства, и я, хоть в нем и не состою, хотел присутствовать. Никто не посмеет закрыть дверь перед носом у Джерландо Мизураки. Необходимо воспрепятствовать тому, чтобы наша партия потеряла доброе имя и честь. Она не может делить власть с этими политиками-ублюдками и детьми ублюдков и вместе с ними издавать декрет, который позволит выйти из тюрьмы сукиным детям, растащившим по нитке нашу родину! Вы должны понять, комиссар, что…
– Собрание затянулось допоздна?
– До часу ночи. Я хотел продолжать, но остальные были против, валились с ног. Ну и народ нынче пошел.
– И сколько времени у вас ушло на обратный путь до Вигаты?
– Что-то полчаса. Я езжу медленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61