И он знал, что ни один из его поступков не был более жестоким, чем то, что он собирался сделать сейчас.
– Я больше не свободный человек, Поппи, – сказал он тихо. – Я больше не могу сказать тебе этих слов.
Наклонившись, он поднял с пола платье, медленно натягивая его снизу на ее тело, – на каждую пядь этого тела, которое он так любил. Его руки были у нее на плечах, и он всматривался в это любимое лицо; тронутая розовым румянцем алебастровая кожа, веснушки на носу, мягкий, страстный, трепетный рот – и ее голубые глаза, блестевшие от слез и отчаяния… Он в последний раз скользнул руками по ее непокорным рыжим волосам, заставляя себя запомнить, как она выглядит, как чувствует, аромат гардений, исходящий от ее кожи…
– Жестоко запереть бабочку в мире ружей, зла и неожиданной смерти, – прошептал он. – Она не выживет. Ты наконец узнала правду. Уходи домой, Поппи. Уходи, умоляю тебя.
Она знала, что все бесполезно; не было ничего, что она могла бы ему сказать… ничего, что изменило бы его решение. Она подумала о ребенке Франко, которого носила под сердцем. Это была выигрышная карта в любовной игре. И если она скажет ему, он, возможно, смягчится… Но как она могла? Она обречет невинное дитя на жизнь в четырех стенах – с наследством, которое ни один человек в здравом рассудке не захотел бы принять.
Франко позвонил в колокольчик, вызывая слугу.
– Помни, Поппи, – сказал он тихо. – Если с тобой что-нибудь случится, если тебе будет нужна помощь… ты только позвони.
Она кивнула, глядя на него в последний раз. А потом повернулась и выбежала из комнаты.
ГЛАВА 49
1907–1908, Франция
Еще до того, как ее беременность стала заметна, Поппи покинула Париж и уехала с Неттой в Монтеспан, оставив Num?ro Seize на попечение Симоны. Был конец сентября, и ферма выглядела идиллической под спокойным голубым небом. Дул свежий ветерок, в садах было много яблок, слив и груш; запряженные лошадьми тележки сновали туда-сюда по проселочным дорогам, когда Нетта с Поппи отправлялись в деревню или просто гуляли по лугам и полям. Иногда они ездили в Орлеан, где покупали вещи для ребенка, восторженно ахая при виде крошечных распашонок и башмачков, рубашечек, обшитых нежными кружевами.
Щеки Поппи порозовели от солнца, она расцвела на свежем воздухе и пополнела из-за растущего ребенка. Она запрещала себе даже вспоминать о Франко, боясь, чтобы ее отчаяние не повредило еще не родившемуся малышу, – вместо этого она посвятила всю себя ребенку. Она могла часами лежать в высокой сочной траве на берегу ручья, глядя, как в прозрачной прохладной воде стремительными сверкающими лучиками мелькает форель, и чувствуя себя словно матерью земли, и удивлялась этому не ведомому прежде ощущению. Конечно, она знала ответ – она носила ребенка любимого человека. Если у нее не может быть Франко, у нее будет его дитя, и она хотела этого больше всего на свете. Она представляла себе дочку, с ее рыжими волосами и его карими глазами, но когда ребенок, наконец, родился – за два дня до Рождества, – это был мальчик.
Она долго и напряженно думала, прежде чем выбрать ему имя; она не могла назвать его Франко – в честь его отца; и хотя ей хотелось назвать его Ником – в честь своего «отца», которого она любила, ей почему-то казалось, что это будет нехорошо. И она ни за что на свете не согласилась бы назвать его Джэбом, потому что этим воспоминаниям лучше всего умереть. Ей хотелось дать ему имя, которое бы имело отношение к ней самой. В конце концов она назвала его Роган, вспомнив о своей ирландской крови. Но фамилия, которую она вписала в свидетельство о рождении, была не Мэллори и не Мальвази… Она изобрела ее сама – потому что ее сын не должен наследовать пятен прошлого – ни своего отца, ни своей матери. Когда он станет старше и начнет задавать вопросы, она подумает, что ему ответить, а пока он был просто Роган.
– Мы не можем остаться здесь навсегда, ты же знаешь, – сказала ей лениво Нетта одним февральским вечером. – Симона говорит, что ты нужна в Num?ro Seize, и когда я это услышала, то сразу почувствовала, будто у меня что-то отняли и зашвырнули назад в Марсель. – Она вздохнула. – Я подумываю о том, чтобы забросить все и опять выйти замуж.
Нетта взглянула на Поппи, свернувшуюся на диване и смотревшую на огонь, ребенок спал в манеже рядом с ней.
– А как насчет тебя?
– Забросить Num?ro Seize? Сейчас я не могу этого сделать, Нетта. У меня есть Роган, и я должна думать о нем. Я должна зарабатывать деньги, чтобы вырастить его. Мальчику нужна будет школа. А его будущее? Наследство?
– Я имела в виду замужество – не деньги.
– Замужество? – Поппи удивленно посмотрела на Нетту. Нетта знала, что чувствовала Поппи к Франко. – Я знаю, что никогда не выйду замуж.
– А почему нет? Ты сможешь опять влюбиться, если только ты это себе позволишь.
– Не будь смешной, Нетта, – сердито ответила Поппи. – Я – мадам Поппи. Кто женится на такой женщине?
– Две твои девушки вышли замуж, – возразила Нетта. – Соланж вышла за влиятельного политика, и теперь она гранд-дама. А Белинда – за мужчину с титулом.
– У него есть титул и нет денег, – вздохнула Поппи. – Белинда вернется назад, когда он не сможет дать ей ту роскошную жизнь, к которой она привыкла в Num?ro Seize. Этот адрес – словно клеймо на всю жизнь.
– Дом теперь твой. И ферма тоже, – сказала Нетта. – Ты богатая женщина, Поппи.
Поппи подумала, что Нетта права. Она была богата. Она приняла дар Франко – Num?ro Seize и ферму в Монтеспане – ради Рогана. Эта собственность обеспечит его будущее в случае, если с ней что-нибудь случится. Но тем не менее ей придется продолжать свое дело в Num?ro Seize, потому что она все еще стремилась к комфорту, который обеспечивало большое состояние. Когда она станет очень богатой, никто не сможет ранить ее. Богатые никогда не страдают, они никогда не чувствуют боли. Они живут в надежной изоляции от окружающего мира в свое удовольствие. За эти годы она узнала много о «богатых». И она постоянно покупала недвижимость – понемногу, то тут, то там, вокруг больших городов Франции и даже Италии. Конечно, в данный момент они были бесполезны, но Поппи до сих пор доверяла совету Франко. И она была уверена, что однажды это сделает ее самой состоятельной женщиной в мире, и она найдет способ быть счастливой и без мужчины. И без любви.
Она подождала еще месяц, пока ребенка можно было отнять от груди, а потом оставила его в Монтеспане на попечении пышнотелой, любвеобильной няни, которая уже вырастила двоих своих детей.
– Роган никогда не узнает о Num?ro Seize, – плакала она, когда они возвращались в Париж. – Он никогда не узнает правду о своей матери.
– Ну почему бы тебе не бросить все и не поехать домой к своему сыну? – умоляла ее Нетта. – Ведь там твой дом.
– Я не могу, – отвечала Поппи, вытирая слезы и садясь прямо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Я больше не свободный человек, Поппи, – сказал он тихо. – Я больше не могу сказать тебе этих слов.
Наклонившись, он поднял с пола платье, медленно натягивая его снизу на ее тело, – на каждую пядь этого тела, которое он так любил. Его руки были у нее на плечах, и он всматривался в это любимое лицо; тронутая розовым румянцем алебастровая кожа, веснушки на носу, мягкий, страстный, трепетный рот – и ее голубые глаза, блестевшие от слез и отчаяния… Он в последний раз скользнул руками по ее непокорным рыжим волосам, заставляя себя запомнить, как она выглядит, как чувствует, аромат гардений, исходящий от ее кожи…
– Жестоко запереть бабочку в мире ружей, зла и неожиданной смерти, – прошептал он. – Она не выживет. Ты наконец узнала правду. Уходи домой, Поппи. Уходи, умоляю тебя.
Она знала, что все бесполезно; не было ничего, что она могла бы ему сказать… ничего, что изменило бы его решение. Она подумала о ребенке Франко, которого носила под сердцем. Это была выигрышная карта в любовной игре. И если она скажет ему, он, возможно, смягчится… Но как она могла? Она обречет невинное дитя на жизнь в четырех стенах – с наследством, которое ни один человек в здравом рассудке не захотел бы принять.
Франко позвонил в колокольчик, вызывая слугу.
– Помни, Поппи, – сказал он тихо. – Если с тобой что-нибудь случится, если тебе будет нужна помощь… ты только позвони.
Она кивнула, глядя на него в последний раз. А потом повернулась и выбежала из комнаты.
ГЛАВА 49
1907–1908, Франция
Еще до того, как ее беременность стала заметна, Поппи покинула Париж и уехала с Неттой в Монтеспан, оставив Num?ro Seize на попечение Симоны. Был конец сентября, и ферма выглядела идиллической под спокойным голубым небом. Дул свежий ветерок, в садах было много яблок, слив и груш; запряженные лошадьми тележки сновали туда-сюда по проселочным дорогам, когда Нетта с Поппи отправлялись в деревню или просто гуляли по лугам и полям. Иногда они ездили в Орлеан, где покупали вещи для ребенка, восторженно ахая при виде крошечных распашонок и башмачков, рубашечек, обшитых нежными кружевами.
Щеки Поппи порозовели от солнца, она расцвела на свежем воздухе и пополнела из-за растущего ребенка. Она запрещала себе даже вспоминать о Франко, боясь, чтобы ее отчаяние не повредило еще не родившемуся малышу, – вместо этого она посвятила всю себя ребенку. Она могла часами лежать в высокой сочной траве на берегу ручья, глядя, как в прозрачной прохладной воде стремительными сверкающими лучиками мелькает форель, и чувствуя себя словно матерью земли, и удивлялась этому не ведомому прежде ощущению. Конечно, она знала ответ – она носила ребенка любимого человека. Если у нее не может быть Франко, у нее будет его дитя, и она хотела этого больше всего на свете. Она представляла себе дочку, с ее рыжими волосами и его карими глазами, но когда ребенок, наконец, родился – за два дня до Рождества, – это был мальчик.
Она долго и напряженно думала, прежде чем выбрать ему имя; она не могла назвать его Франко – в честь его отца; и хотя ей хотелось назвать его Ником – в честь своего «отца», которого она любила, ей почему-то казалось, что это будет нехорошо. И она ни за что на свете не согласилась бы назвать его Джэбом, потому что этим воспоминаниям лучше всего умереть. Ей хотелось дать ему имя, которое бы имело отношение к ней самой. В конце концов она назвала его Роган, вспомнив о своей ирландской крови. Но фамилия, которую она вписала в свидетельство о рождении, была не Мэллори и не Мальвази… Она изобрела ее сама – потому что ее сын не должен наследовать пятен прошлого – ни своего отца, ни своей матери. Когда он станет старше и начнет задавать вопросы, она подумает, что ему ответить, а пока он был просто Роган.
– Мы не можем остаться здесь навсегда, ты же знаешь, – сказала ей лениво Нетта одним февральским вечером. – Симона говорит, что ты нужна в Num?ro Seize, и когда я это услышала, то сразу почувствовала, будто у меня что-то отняли и зашвырнули назад в Марсель. – Она вздохнула. – Я подумываю о том, чтобы забросить все и опять выйти замуж.
Нетта взглянула на Поппи, свернувшуюся на диване и смотревшую на огонь, ребенок спал в манеже рядом с ней.
– А как насчет тебя?
– Забросить Num?ro Seize? Сейчас я не могу этого сделать, Нетта. У меня есть Роган, и я должна думать о нем. Я должна зарабатывать деньги, чтобы вырастить его. Мальчику нужна будет школа. А его будущее? Наследство?
– Я имела в виду замужество – не деньги.
– Замужество? – Поппи удивленно посмотрела на Нетту. Нетта знала, что чувствовала Поппи к Франко. – Я знаю, что никогда не выйду замуж.
– А почему нет? Ты сможешь опять влюбиться, если только ты это себе позволишь.
– Не будь смешной, Нетта, – сердито ответила Поппи. – Я – мадам Поппи. Кто женится на такой женщине?
– Две твои девушки вышли замуж, – возразила Нетта. – Соланж вышла за влиятельного политика, и теперь она гранд-дама. А Белинда – за мужчину с титулом.
– У него есть титул и нет денег, – вздохнула Поппи. – Белинда вернется назад, когда он не сможет дать ей ту роскошную жизнь, к которой она привыкла в Num?ro Seize. Этот адрес – словно клеймо на всю жизнь.
– Дом теперь твой. И ферма тоже, – сказала Нетта. – Ты богатая женщина, Поппи.
Поппи подумала, что Нетта права. Она была богата. Она приняла дар Франко – Num?ro Seize и ферму в Монтеспане – ради Рогана. Эта собственность обеспечит его будущее в случае, если с ней что-нибудь случится. Но тем не менее ей придется продолжать свое дело в Num?ro Seize, потому что она все еще стремилась к комфорту, который обеспечивало большое состояние. Когда она станет очень богатой, никто не сможет ранить ее. Богатые никогда не страдают, они никогда не чувствуют боли. Они живут в надежной изоляции от окружающего мира в свое удовольствие. За эти годы она узнала много о «богатых». И она постоянно покупала недвижимость – понемногу, то тут, то там, вокруг больших городов Франции и даже Италии. Конечно, в данный момент они были бесполезны, но Поппи до сих пор доверяла совету Франко. И она была уверена, что однажды это сделает ее самой состоятельной женщиной в мире, и она найдет способ быть счастливой и без мужчины. И без любви.
Она подождала еще месяц, пока ребенка можно было отнять от груди, а потом оставила его в Монтеспане на попечении пышнотелой, любвеобильной няни, которая уже вырастила двоих своих детей.
– Роган никогда не узнает о Num?ro Seize, – плакала она, когда они возвращались в Париж. – Он никогда не узнает правду о своей матери.
– Ну почему бы тебе не бросить все и не поехать домой к своему сыну? – умоляла ее Нетта. – Ведь там твой дом.
– Я не могу, – отвечала Поппи, вытирая слезы и садясь прямо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92