Внезапно ей стало любопытно, который может быть час. С одинаковым успехом это мог быть полдень или полночь. Усилие мысли утомило ее, веки отяжелели…
Ее заставили очнуться не шаги, а ощущение присутствия. Кейн стоял у кровати, совсем одетый, и выглядел вполне благопристойно. Впечатление портили только двухдневная щетина и покрасневшие от недосыпа глаза. Он поставил на постель поднос с дымящейся миской неаппетитного на вид варева, чашкой чаю и вазочкой сухого печенья. Натали затошнило.
— Я не могу…
— Придется! — отрезал он.
— Не могу! Мне пора домой! Сделай милость, оседлай Блейза, а я уж как-нибудь…
— И речи не может быть. Ты не усидишь в седле.
— Я в полном порядке!
— Ладно, как хочешь. Договоримся так: если съешь и выпьешь все, что на этом подносе, можешь ехать.
Делать было нечего. Зачерпнув варево, Натали понесла его ко рту и поразилась тому, какой тяжелой может быть одна столовая ложка еды. Лишь чудом не расплескав, она проглотила варево и обессиленно уронила руку на одеяло.
Кейн не сказал ни слова, но на лице его было написано: “Я же говорил!” Он развернул матерчатую салфетку, расстелил ее и отобрал у Натали ложку. Варево, хоть и неаппетитное на вид, было густым и питательным мясным бульоном. Зачерпнув его, Кейн поднес ложку Натали к губам. Ей ничего не оставалось, как открыть рот. Кормление началось.
Зная, что ей самой ни за что не справиться с этой задачей, она покорилась судьбе. Только таким путем можно было вырваться из горной тюрьмы, от решительно настроенного тюремщика. Честно выполняя свою часть договора, Натали по-галочьи открывала рот и глотала, глотала, глотала, с отчаянием поглядывая на миску и не веря, что дно когда-нибудь покажется.
Но как ни долог был процесс, как ни часты передышки на отдых, конец все-таки наступил. Кейн унес поднос. Стоило ему отойти, как Натали начала подниматься в постели, опираясь нездоровую руку. Это было истинным мучением. Все же она ухитрилась сесть. Тяжело дыша, вся в испарине, она откинула одеяла. Теперь надо было опустить ноги. Добиться этого ей удалось только с третьей попытки. Плечо было сплошным клубком боли, тело ныло и отказывалось, повиноваться. Уже не помня, зачем она все это затеяла, Натали сгорбилась на кровати, опустив голову. Волосы свесились и совершенно скрыли лицо. В этой позе и застал ее Кейн, когда вернулся.
— Что, черт возьми, ты делаешь? — резко спросил он, не только встревоженный, но и раздраженный.
— Я? — Натали подняла голову. — Я… иду домой!
— Никуда ты не пойдешь!
— Ты обещал, — напомнила она, пытаясь говорить холодно и убедительно и слыша свой жалобный лепет. — Я съела все, что было на подносе. Ты сказал, что отпустишь меня.
— Я солгал.
Кейн подхватил Натали под колени, уложил в постель и снова укутал, а у нее не хватило сил даже на то, чтобы оттолкнуть его руки. В ее распоряжении оставались только словесные стрелы, и она тут же этим воспользовалась.
— Ты говорил, что я могу тебе довериться. Это же смешно! Довериться тому, кто врет на каждом шагу! И этот человек обвинял меня в притворстве! Да ты и есть самый главный притворщик, король среди притворщиков! Думаешь, тебе это поможет? Рано или поздно ты уснешь, и тогда я сбегу! Ты не можешь и не будешь держать меня в своей берлоге! Мой дом — ранчо Клауд… о-о-ох!
— Что такое? — спросил доселе молчавший Кейн. Натали не ответила, пережидая вспышку особенно жестокой боли. Кейн подошел и коснулся ее потного лба.
— Не трогай меня! — простонала она, рывком отодвигаясь от него по постели.
На лице Кейна появилось упрямое, неуступчивое выражение. Ладонь легла повыше груди, пригвождая ее к кровати. Он наклонился к самому лицу Натали, овеяв ее жаром дыхания.
— Я не для того спас тебе жизнь, чтобы ты пустила ее по ветру из-за глупого упрямства, — произнес он раздельно. — Однажды ты спасла мою, и теперь, когда мы квиты, я мог бы со спокойной душой предоставить тебя самой себе: иди на все четыре стороны и замерзай в лесу! Но я доведу дело до конца и поставлю тебя на ноги, а ты будешь вести себя так, как и следует больной, беспомощной женщине, то есть будешь делать то, что я скажу. Если ты думаешь, что мне нравится делить с тобой жилье, то ошибаешься. Я с такой же радостью избавлюсь от тебя, как ты от меня. Я даже готов сам отвезти тебя на ранчо, если только ты пообещаешь не доставлять мне лишних хлопот.
Его небритое лицо, так близко нависшее над ней, сердито выпяченная челюсть, сдвинутые брови, а главное, явная угроза в глазах — все это не на шутку испугало Натали. Когда Кейн умолк, она с минуту смотрела на него, потом вздохнула и, сдаваясь, опустила глаза. Ничего более не добавив, он наконец выпрямился, к большому ее облегчению, но не сел рядом, как она опасалась, а начал обходить помещение, раздвигая на всех окнах шторы.
В комнату со всех сторон хлынул свет. Не солнечный свет, а белизна густого снегопада, ослепительная для привыкшего к полумраку зрения. Казалось, что за стеклами, до половины занесенными снегом, кто-то машет сразу сотней пушистых белых шалей. Натали зажмурилась, из-под плотно стиснутых век выступили слезы.
— Ну, убедилась? — спросил Кейн подходя. — Интересно знать, что бы ты там делала! Надеюсь, теперь ты останешься по доброй воле.
— Конечно, конечно! — заверила Натали, стараясь сморгнуть слезы. — Только задвинь, пожалуйста, шторы! Глазам больно.
Она приподняла краешки губ в улыбке, и Кейн охотно улыбнулся в ответ. В глазах его запрыгали лукавые бесенята, он сунул руки в карманы и приблизился к постели с видом хозяина положения.
— Скажи “пожалуйста”!
— Пожалуйста, Кейн.
Глава 30
Внезапное послушание Натали не могло обмануть Кейна. Милая улыбка и слово “пожалуйста”, сказанное с такой готовностью, настораживали его больше, чем откровенные попытки бунта. Он почти слышал, как лихорадочно вращаются воображаемые колесики ее не в меру активного разума, разрабатывая план бегства. Об отдыхе приходилось забыть, наоборот, следовало удвоить бдительность.
— Конечно, я задвину шторы, — сказал Кейн так простодушно, как только мог. — Нам обоим пора как следует выспаться.
Он снова обошел комнату, теперь уже плотно зашторивая окна. По мере того как прямоугольники слепящей белизны исчезали, вокруг сгущался благословенный полумрак. Тем временем Натали разрабатывала план спасения.
Кейн утомлен — похоже, до предела. Сколько все это длится? Кажется, двое суток. За это время он вряд ли мог толком поспать. Значит, уснув, он не проснется, хоть из пушек пали!
— Ты прав, Кейн, — дремотно прошептала Натали, дождавшись, пока он зашторит последнее окно. — У меня просто закрываются глаза. Если погасишь и лампы, я сразу усну.
— Считай, что они уже погашены, — любезно ответил хозяин дома и принялся прикручивать фитили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95